Фабрика грез Unlimited - Джеймс Баллард

Прежде чем я успел позаботиться о стервятниках, послышалось громкое, как у запаренного животного, дыхание катафалка. Старк резко развернул тяжелую машину, осыпав мои ступни горячей пылью. Он сидел за рулем, неловко приглаживая свою белокурую шевелюру, и таращился на меня в явном неведении, что я наг. В его уме вставала обстановка первого из грядущих телевизионных интервью.

Глядя в его наглые глаза, я чувствовал, как все во мне закипает. Мне хотелось выпустить из своей руки сокола, юного убийцу, который схватит Старка за глотку в первый же момент своей жизни. Или кобру из моего пениса, чтобы ядом наполнила его рот. Однако, подходя к нему, я увидел в задней части катафалка барахтающееся очертание какого-то всклокоченного существа. Поперек стальных гробовых полозков валялась сеть с десятком-другим пойманных Старком птиц. Какаду и ара, иволги и медоеды, они жалко трепыхались на полу катафалка, новые насельники опустошенного зоопарка.

– Они боятся вас, Блейк. – Старк широким жестом распахнул заднюю дверь машины, – Я наловил их за полчаса. Шеппертон превратился в какой-то бредовый птичник.

Он все еще держался настороженно и заискивающе, словно моя возрастающая власть над этим городком, моя безграничная животворность лишний раз подбивал его бросить мне вызов. Он наверняка подозревал, что все эти встрепанные, неопрятные существа, бьющиеся в грубой веревочной сетке, суть части меня.

Бдительно стараясь не прикоснуться ко мне – а вдруг я превращу его в какого-нибудь остроклювого, но хилоногого хищника, – Старк подцепил сетку с птицами и бросил ее к моим ногам, в серую, текучую пыль. Он смотрел на плененную распластанную пернатость, на скомканные крылья, едва сдерживая желание передушить всех этих птиц своими руками, здесь же и сейчас же.

– Думаю, Блейк, вам понравится, что я делаю. Здесь будет постоянный учет, по одной особи каждого вида, что-то типа мемориала в вашу честь. Вам это нравится, Блейк? Я уже подумываю об океанариуме, достаточно большом, чтобы вместить кита. А уж птицы, они точно будут здесь все. А в большой клетке рядом с «Сессной» будет самая большая из них, царь-птица.

Мечтательно затуманенные глаза Старка блуждали по моему телу с почти эротической лихорадочностью.

– Ну, что вы скажете, Блейк? Кондор, специально для вас.

Глава 24

Дарение даров

Нагой, сидя на военном мемориале, я решил в полную меру насладиться спонтанным народным праздником. Все население Шеппертона выплеснулось под открытое, ярко-синее небо. Огромная толпа разодетых людей двигалась по пестрящей цветами главной улице – что-то вроде бразильского карнавального шествия. Мужчины и женщины, они шли, держась за руки, радостно тыча пальцами в лианы и многоцветный мох, облепившие телефонные провода, в сотни кокосовых и финиковых пальм. Дети качались на ветвях баньяна, подростки залезали в беседки из цветущих орхидей, вчера еще бывшие автомобилями. В садах буйствовала тапиока, заглушавшая привычные розы и георгины.

И всюду птицы. Воздух превратился в палитру безумных красок, с размаху выплеснутых в небо. На каждом подоконнике лопотали и чирикали волнистые попугайчики, в джунглях многоэтажного гаража трещали коростели, вокруг насосов автозаправки носились, хрипло трубя, ангимы.

Глядя на них, я снова ощутил потребность летать.

Десятилетний мальчик вскарабкался по ступенькам военного мемориала и протянул мне модель самолета, в ожидании, что я ее благословлю. Игнорируя его, я читал имена покойников двух мировых войн, ремесленников и банковских кассиров, торговцев автомобилями и звукооператоров дубляжа. Мне хотелось, чтобы я мог поднять их из могил и пригласить на карнавал, вызвать их с их мест упокоения, с давно позабытых плацдармов и полей сражений. Впрочем, некоторые из них находились и поближе, на кладбище за моей церковью.

Я спрыгнул с мемориала и пошел сквозь толпу, радуясь такому количеству веселых людей. На станции несколько конторских служащих вяло пытались уехать в Лондон. Мое появление окончательно отбило у них все мысли о работе. Расслабив галстуки, с пиджаками через плечо, они влились в праздничную толпу, выкинув из головы заседания комитетов и маркетинговые конференции.

В банке что-то происходило. Толпа чуть расступилась, внимательно наблюдая, как две пунцовые от смущения кассирши устанавливают перед входом большой складной стол. Младшая из них истерично передернула плечами, увидев управляющую, выходившую из банка с большим железным ящиком в руках. Стройная, подтянутая женщина с высоким лбом университетского профессора поставила ящик на стол, откинула крышку, и все увидели сотни пачек банкнот – франков и долларов, фунтов стерлингов, марок и лир. На глазах у своих служащих, столпившихся у входа и глядевших на нее с потрясенным неверием, она погрузила изящные руки в ящик и начала раскладывать пачки по столу.

Меня что-то толкнуло, мужское тело, такое же – если не считать купальных трусов – голое, как и мое. Старк, все с той же птицеловной сеткой в руке, отодвинул плечом стоявшего рядом со мной человека и занял его место. Он смотрел на банкноты, чуть покачиваясь, как загипнотизированный.

Не смея ни тронуть деньги, ни отвести от них глаза, он пробормотал:

– Блейк, дорогуша, да они же прямо с руки у вас едят.

Управляющая дружелюбно махнула свидетелям этой сцены, приглашая их не стесняться, брать лежащие на столе деньги, а затем вернулась в свой банк. Люди остолбенели, не в силах принять этот самый таинственный изо всех возможных даров. Старк шагнул вперед, размахивая сетью, как гладиатор на арене. Он бросил на меня дикий, заговорщицкий взгляд, считая, по всей видимости, что я подстроил все это посредством какого-то невиданного жульничества, а затем покидал в свою сеть с дюжину пачек, повернулся и стал как ни в чем не бывало проталкиваться через толпу.

Все еще в нерешительности, люди плотно обступили стол. Хозяин конторы по прокату телевизоров взял долларовую пачку и кинул ее молоденькой девушке, как конфету ребенку. Затем он роскошным жестом достал из кармана свой бумажник и высыпал все его содержимое на стол.

Со всех сторон люди начали отдавать друг другу деньги, кидать монеты и чековые книжки, кредитные карточки и лотерейные билеты на зеленое сукно – счастливые игроки, ставящие все, что у них есть, на верный шанс своей новой жизни. Молодая цыганка с чумазым младенцем на руках достала из сумочки свою единственную фунтовую купюру и робко вложила ее мне в ладонь, как тайную записку незнакомому возлюбленному. Очарованный этой девушкой и желая дать что-нибудь взамен, я потер купюру липкими от спермы пальцами, а за тем отдал младенцу. Тот деловито ее развернул, и тут же в дюйме от его носа двумя алыми комками огня заплясали вырвавшиеся на волю колибри.

– Блейк… тут миллион лир.

– Возьми все это, Блейк, здесь больше тысячи долларов. Хватит, чтобы начать твою летную школу.

Все совали мне деньги и кредитные карточки и восхищенно хлопали, когда я отдаривал их птицами и цветами, воробьями и малиновками, розами и жимолостью. Радуясь возможности их повеселить, я простер руки над столом, притрагиваясь к бумажникам и чековым книжкам, а затем театрально поклонился и отступил на шаг. Из мешанины монет и банкнот возник роскошный, с пышным хвостом, павлин.

В молле владельцы магазинов и продавцы сбивались с ног, таская на улицу и раздавая прохожим свои товары. Снова и снова я видел Старка, который с ликующим хохотом таскал тяжко нагруженную супермаркетовую тележку от одного магазина к другому. Крикнув на помощь детей, он затолкал в заднюю дверцу катафалка два телевизора и морозильник, разбрасывая попутно горсти банкнот из своей сетки.

Мне нравилось видеть его таким счастливым и удовлетворенным. Для полноты картины нужен был хотя бы один человек, искренне радующийся этим материальным объектам, усматривающий в них некую ценность. В полном согласии с этим моим мнением следовавшая за Старком толпа искренне радовалась, когда он загружал катафалк видеомагнитофонами и стереопроигрывателями. Чуть насмешливо, но дружелюбно люди отдавали ему свои деньги, какой-то мужчина снял с руки золотые часы и вложил их Старку в ладонь, женщина надела ему на шею свое жемчужное ожерелье.

Весь Шеппертон радостно обменивался дарами. Вдоль тихих когда-то улочек, превратившихся теперь в тропические джунгли, люди расставляли столы и табуретки, размещали на них посудомоечные машины и бутылки скотча, серебряные чайные приборы и кинокамеры, как на какой-то грандиозной благотворительной ярмарке. Некоторые семьи вытаскивали на улицу абсолютно весь свой домашний скарб. Они стояли среди спальных гарнитуров, кухонных принадлежностей и свернутых в рулоны ковров, как счастливые эмигранты, готовые покинуть этот крошечный городок и вернуться к простой, первобытной жизни в неудержимо надвигающихся джунглях. Хохочущие домашние хозяйки раздавали свои последние запасы пищи, совали в окна проезжающих машин и автобусов буханки хлеба и банки соуса, замороженные отбивные и свиные окорока.