Классовый вопрос - Мэри Бэлоу

Когда она закинула голову, чтобы всмотреться в его глаза, он наклонился к ее губам. И прежде, чем страсть завладела им, завладела и телом, и разумом, он поразился чувству возвращения домой, поразился правильности происходящего. Он был там, где должен быть. Как и она. Они были там, где и должны были быть.

Вместе. В объятиях друг друга.

Наконец-то.

Он любил ее. Он ее любил. Эта мысль билась в ее голове, наполняя жизненной силой. Она прижалась губами к его губам, коснулась языком его языка, обвила вокруг него руки.

Он был здесь. Сейчас он был здесь, в кольце ее рук.

Но и удивление, и восторг, вскоре вытеснило желание, такое сильное, что оно поглотило все остальное.

– Анна.

Он целовал ее лицо, горлышко, шею. Его руки скользнули с ее груди вниз, на талию, на бедра, а потом обхватили ее ягодицы и приподняли ее повыше. Она лихорадочно гладила ладонями его мускулистую грудь и широкие плечи, упиваясь доселе неведомыми очертаниями его мужского тела. Она могла чувствовать его потребность в ней, чувствовать его желание, что крепко прижималось к ее животу.

– Реджи.

Она снова нашла его рот своим ртом, и все в ней стало одним влажным, пульсирующим желанием.

Но потом он весь напрягся, сдерживая себя и ловя воздух у ее рта.

– Я не должен. Не могу. Это недопустимо.

– Да нет же, – она со стоном обхватила его шею, – допустимо. Нет ничего недопустимого. Реджи, не останавливайся. Не оставляй меня. Пожалуйста, не останавливайся.

Конечно же, она плохо соображала. То, о чем она просила, было возмутительно при любых обстоятельствах. И он был прав. Это недопустимо. Она не должна была позволить ему продолжать. Хотя теперь, когда он, наконец-то, был здесь и его руки обнимали ее, а ее руки обнимали его. Ничто в мире не имело значения, кроме них двоих.

Она предпочла не разбираться с сумятицей в собственных мыслях. Она предпочла вообще не думать. Не сейчас. Потом.

– Реджи, – шептала она у его губ. – Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Возможно, он тоже плохо соображал, хотя и предпринял героическую попытку проявить благоразумие. Он заглушил ее шепот своим ртом, нетерпеливым в безудержной страсти.

А потом каким-то образом они оказались на траве, вместе, между корнями дерева, терзая рты друг друга, пока их руки с лихорадочной поспешностью блуждали, изучали и ощупывали. Он потянул вверх ее юбки, и она почувствовала, что он возится с пуговицами на поясе ее панталон.

А затем он чуть отстранился от нее, заглянул ей в глаза, и оба замерли. Только на мгновение. Страсть слишком глубоко овладела ими. Но, сдерживаясь, чтобы подавить худшее из того безумия, что они собирались сотворить, они знали, что уже недалеко от него и прекрасно понимали друг друга

Она улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. Момент затишья перед бурей. Она никогда прежде не видела такой глубины в его темных глазах.

– Анна, любовь моя.

Она подняла руку и приложила ладошку к его щеке.

– Реджи, – прошептала она в ответ.

И он упал на нее, его ноги улеглись между ее ногами и широко раздвинули их, руки задрали юбки до талии, а затем скользнули под нее, приподнимая и выгибая ее. Она согнула ноги, упираясь пятками в землю, и почувствовала его на себе, тяжелого и какого-то незнакомого.

В шоке от его вторжения, она крепко зажмурила глаза. Он был таким твердым, и настойчиво проникал в нее, растягивая все шире. А затем она почти запаниковала от ощущения, что пространства больше нет, и испытала жгучую боль, когда он все-таки продвинулся дальше. И под конец осознала, что она наполнена.

Она открыла глаза. Он приподнялся на локтях и пристально посмотрел на нее.

– Прости, – прошептал он. – Мне так жаль.

Он просил прощения за боль. Но это была боль мучительного наслаждения. И желания.

– Не надо, – прошептала она в ответ. – Не надо извинений.

Он целовал ее рот, ее подбородок. Он почти вышел из нее, вновь вошел и затем установил медленный и ровный ритм. Аннабель снова закрыла глаза. Это все еще было мучительно. Ей было ужасно больно. И в тоже время это было самое поразительное и совершенное чувство на свете. Они занимались любовью. Он был в ее теле. Реджи был в ее теле. Она сомкнула вокруг него свои внутренние мускулы.

Она вдыхала запах его одеколона, ощущала жар его тела, слышала влажные звуки их слияния. И, наконец, когда ритм его движений ускорился, а проникновения углубились, боль стала незаметной, ее затмило удовольствие, которое нахлынуло на нее и поглотило целиком.

А потом он вошел особенно глубоко и замер, ожидая, пока она не почувствовала, как огненный поток пронесся по ее телу. Она задохнулась от удовлетворения, конвульсивно поджав пальцы ног.

Это свершилось.

И она ни о чем не жалела.

Ее любовь не была безответной, ее любовь не была неосуществленной.

Она была абсолютно счастлива. Ее не волновало будущее. Значение имело только настоящее. Тяжело обмякнув, он несколько мгновений лежал на ней, а потом поднял голову, посмотрел в ее глаза и поцеловал ее теплыми, расслабленными губами. Вздохнув, он вышел из нее, скатился набок и лег рядом. Одной рукой он опустил ее юбки, затем привел в порядок собственную одежду и сел, обхватив колени руками.

Аннабель какое-то время пристально глядела на него. Она любила его, и он любил ее. Они принадлежали друг другу. Нет на свете чувства прекраснее. Она приобняла его спину одной рукой.

Он снова вздохнул.

– Ах, Анна, мне так жаль. Но что может значить мое извинение…

Ее рука скользнула на траву.

– Потому что все это настолько невозможно? – Она не была готова рассматривать возможность невозможного.

Одной рукой он распутывал ее волосы.

– Мы не можем пожениться. Ты знаешь это.

– А ты женился бы на мне, если бы мог?

Он повернул голову, чтобы через плечо посмотреть на нее, и она задержала дыхание.

– В одно мгновение.

Она перевела дыхание и улыбнулась.

– Мы оба совершеннолетние, – заметила она. – Никто не может запретить нам пожениться.

Он по-прежнему смотрел на нее.

– Как отреагирует твой отец, если ты заявишь ему, что вопреки всему выходишь за меня?

Она пристально посмотрела на него. Он снова отвернулся и уставился на реку.

– Точно, – согласился он, так, словно она ответила на его вопрос. – Он никогда больше не заговорит с тобой. Он не позволит говорить с тобой ни твоей матери, ни другим членам семьи. Он заставит общество отвергнуть тебя. Ты не сможешь этого вынести.

– Я смогла бы…- начала было она, но затихла. Она смогла бы справиться с социальным остракизмом. Но отчуждение от матери и отца? Она закрыла глаза. – А как отреагировал бы твой отец?