За право летать - Андрей Лазарчук

– Сколько часов?

– Два с небольшим.

– Можно посмотреть сейчас?

– Конечно. Ничего, что без меня? Я вас провожу, включу аппарат и сбегу на некоторое время.

В просмотровом зальчике на два десятка мест сильно пахло озоном и новой искусственной кожей. Жукович зарядил шестнадцатимиллиметровый долгоиграющий аппарат, работающий по принципу митральезы: когда одна бобина заканчивалась, колесо проворачивалось на одну двенадцатую и подносило к лучу проектора следующую ленту, уже заправленную в лентопротяжный механизм. Этакий музыкальный автомат…

Пожалуй, половину всех представленных здесь любительских фильмов составляли съемки «призраков» – каких-то движущихся размытых полупрозрачных фигур, иногда темных, иногда светящихся. Было несколько лохматых «снежных людей», мелькающих за деревьями и камнями. Кто-то непонятный высовывался из черной воды, потом нырял без брызг. Яркий огненный шар подплывал к собаке, как бы обволакивал её, и собака неслась по улице, разбрасывая искры. Была также летающая собака: похоже, она левитировала во сне.

Некоторые эпизоды были озвучены, и получалось комично. Наверное, Жукович надергал их из сборников типа «Сам себе режиссер» или «Би-ба-бо!».

Но если отключить звук, получалось вполне таинственно. Если отключить звук… Почему-то эта мысль зацепилась и не желала уходить.

– А ещё у него про бородатую женщину есть… Ты всерьез надеешься тут что-то найти? – спросила заскучавшая под конец Вита, когда почувствовала в Адаме не вполне понятную удовлетворенность.

– Чем не шутит черт? – вполголоса отозвался тот. – Вот динозавр, который выныривал, вполне мог быть настоящим…

– Я – по нашей теме…

– По нашей – вряд ли. Люди перестали искать чего-то необычного в небе. Объективы нацелены под ноги. В лучшем случае.

– Тогда зачем мы это смотрим?

– «Жемчужну кучу разрывая…» – как там дальше?

– Ты ведь врешь. Ты зачем-то тянешь время.

– Мотивированно тяну время.

– Мотивированно тянешь время. Только зачем? И зачем валяешь ваньку передо мной? Кто я тебе – статистка какая-нибудь?

– Я не валяю… – растерялся Адам. – Слушай, а что – надо именно говорить? Словами? Я думал, все и так понятно… Во, смотри, смотри! – Он показал на экран.

Девушка шла по канату. Покачнулась, почти упала, но удержалась за воздух, поднялась, на воздух опираясь, пошла дальше.

– Какой-то фокус, – неуверенно сказала Вита.

– Может, и фокус… Понимаешь, Вит, объяснять свой действия я не умею. Особенно когда такая вот неопределенность во всем… Я вот сейчас не головой думаю, а просто плыву по течению. Если тебе надо, я могу попробовать…

– Но это может сбить настройку, – подхватила Вита. – Понимаю. Почти как я в Зоне… Забавно. Нет, ты только не думай, что мне нужно все объяснять, что я такая тупенькая… Просто я после Зоны, вот и все. Ладно, давай, я запомню, что ты со мной втемную не играешь – и так оно и будет.

– Не сердись, ладно?.. Подождем хозяина или поедем?

– Лучше подождем. А то получится невежливо.

Как будто подслушав под дверью, вошел Жукович, чем-то очень довольный.

– Ну как, перцы? Ваше мировоззрение вправилось на место?

– Сделало попытку…

– Неужели ничего стоящего не нашлось?

– Ну, почему же? Эта ныряющая колода…

– Кстати, так и не выяснили, что это было такое. Целая экспедиция весной туда выезжала – с марцалами вкупе. Бесполезно.

– Дык, – сказала Вита. – Никто так классно не прячется, как современные динозавры. Сколько уже случаев. Чудовище Миргородской лужи. Никто поймать не может…

– Зря прикалываешься, – сказал Жукович, пожимая плечами. – Над тарелочниками ещё не так прикалывались. И что?

– Уговорил, ты прав, – сказала Вита. – Так все-таки про бородатую женщину у тебя есть? Или хвостатую?

Жукович вдруг стал как-то слишком серьезен и будто бы даже обижен.

– Вообще-то вы могли сразу спросить, без подходцев…

Адам и Вита переглянулись.

– Не понял? – сказал Адам.

– Да бросьте…

– Ты о чем? – Вита извернулась в кресле, встала на него коленями, оперлась о спинку. – Я просто ляпнула – и во что-то попала?

Жукович некоторое время ещё мучился недоверием, потом понял, что его не разыгрывают, и рассказал странную историю. Месяца четыре назад к нему вот так же пришли из Комитета ВОС, марцал и две женщины-землянки, попросили на просмотр все материалы по человеческим аномалиям, он выдал – почти сто пятьдесят часов просмотра, шестьсот бобин – и спустя обусловленное время получил все обратно, и по счету бобин, и по метражу… но вот случайно оказалось так, что некоторые кадры он помнил, и когда стал монтировать очередной прокатный ролик, захотел их вставить – и не нашел. Он просмотрел в скоростном режиме все эти сто пятьдесят часов, заработал гнойный конъюнктивит, но убедился, что у него зачем-то изъяли некоторые материалы, подменив схожими – но другими…

– Эти кузены… – пробормотала Вита. – Интересно…

– Кто?

– Комитетчиков мы зовем «кузенами», – пояснила она. – Не важно. Ты можешь описать, что именно они изъяли?

– Аномалии развития, при которых дети… как бы это сказать… имеют черты животных. Люди-кошки, люди-собаки, люди-обезьяны…

Вита шепотом издала изумленно-торжествующий вопль, а потом с размаху ладошкой запечатала себе рот.

(Котенок не мог знать, но смерть напарника его просто спасла. Ученые, с остервенением бросившиеся терзать труп, на какое-то время охладели к живому. Правда, лингвисты продолжали рыть копытами землю, но полукоматозное состояние, в которое внезапно впал пленник, заставило врачей наложить вето на все эксперименты. Они плохо представляли себе, что делать, а потому некоторое время не делали ничего…)

Он наконец-то остался один.

Думать – а не ощущать – было странно, но гораздо удобнее. Например, Он давно перестал вырываться, а главное – не попытался избавиться от своих пут, когда сообразил, насколько это легко. Это действительно было легко, но следовало остаться в одиночестве – или почти в одиночестве. Как сейчас.

Он изогнул кисть, вывернул боевые пальцы, отвел назад, направив кончики когтей на край удерживавшего Его ремня, и сделал неуловимо быстрое для человеческого глаза движение. Ремень с шорохом разошелся. Еще два движения – и от ремней остались только кольца на запястьях и щиколотках. Он вскочил на все четыре лапы, постаравшись не оборвать тоненькие веревочки, прикрепленные к Нему по всему телу, – помнил, что когда какая-то из них отрывалась, раздавался противный звук и начиналась суета. Так. Большой непрозрачный ход – через него входят и выходят Большие-белые. Прозрачный, поменьше – за ним открытое пространство. Чтобы спрятаться там, надо знать где. Он – не знает. Маленький ход наверху, закрытый металлической заслонкой. За ней угадывалась сеточка тонких переходов внутри стен. Тонких, но достаточно удобных для Него – маленького и настолько подвижного, что эти, Белые, и вообразить себе не могли.

Чтобы сорвать решетку вентиляционного хода и втянуться внутрь, Ему понадобилось ровно четыре движения…

Стояли роскошные августовские сумерки – тихие, ласковые, теплые, с бездонным невыразимого цвета небом в редкую розовую полоску. Где-то ещё выше этих легких облаков, сияя в лучах невидимого с земли солнца и оставляя короткий пушистый след, медленно полз то ли самолет, то ли стратосферный патрульный катер. За спиной из открытого окна доносилась негромкая музыка: похоже, крутили старую пластинку…

– А что ты все-таки от меня скрываешь? – спросила Вита, когда они удобно разместились в машинке. – Мне кажется, это пошло – скрывать от напарника что-то важное.

– Скрываю… – пробормотал Адам. – Пожалуй, что и скрываю. Вот, почитай. – Он вынул из кармана и вложил в руку Вите сложенный листок: записку от врача. Вита взяла листок, но некоторое время тупо смотрела на него, не понимая букв; от того места, где ладони её коснулись пальцы Адама, кругами медленно расходилось тепло…

– Не въезжаю… – сказала она наконец. – Ты хочешь сейчас туда съездить?

– Я тоже не въезжаю, – сказал Адам. – Нет, я думаю, нужно заглянуть на базу, потолковать с народом. Говорят, у гардемарин богатый фольклор – ознакомиться бы… Смолянин все равно без сознания.

– Знакомая фамилия, – сказала Вита. – Пляшет где-то вот здесь, на краю… – Она тронула висок. – Смолянин…

– Не только фамилия, – усмехнулся Адам. – Помнишь тот Новый год – ну, с которого все, в сущности, и началось? Это он тогда меня газировкой облил, паршивец…

– Как интересно, – сказала Вита. – Сгущение событий. Нас уже трое – с той вечеринки.