Старший царь Иоанн Пятый (СИ) - Мархуз

   - Ну что ж, Яков Иванович, нехай будет алфалфа, тебе виднее.

   Жертва Святой Инквизиции, благодаря специальности, оказался уважаем пахарями и стал любимцем женского контингента села. Они слушались мудрого "огородника", вечно к нему приставали и даже грамоту изучили вроде лишь, чтобы его советы записывать. Мало того, выделили Гонсалвешу одну вдовушку для обихаживания и плотских утех. Впрочем кобелём он оказался классным и счастливая вдова им постоянно хвалилась. У колодца, во время беспутинских политинформаций, именуемых местными христьянами, по-московски - курантами! Крепостные люди Мышецкого, Нарышкина, Иоанна, обоих Голицыных и неожиданно примкнувшего Ромодановского старательно перенимали опыт и делали... записи. Михайла принимал только грамотных, да чтобы запас бумаги и чернильницы были при себе.

   - А какой смысл запоминать, всё равно половину забудут и начнут переспрашивать, - обьяснял он князьям.

   К строгости и упёртости Вяземского, по отдельным нюансам, уже привыкли, списывали на тяжёлое детство княжича-сиротинушки и просто исполняли, не споря. Знатоки по новым культурам на дорогах не валялись и приходилось ими обзаводиться, чтобы обеспечить своё голодающее население "вторым хлебом" и "скотской отрадой". Подозрительно огромная кукуруза дала столько силоса, что никакое сено рядом не стояло! Да и группа воскресенцев усердно благословила пашни, воззвав к богу о щедром урожае и правильной погоде. К кому, как не к заблаговременному плательщику десятины, должна была ниспослаться божья милость? Искренняя вера ещё никому не мешала в работе.

   Ледоход на Весновке, вернул к жизни лесопилку и обеспечил водой кирпичный завод, а освобождение болота из ледового плена позволило продолжить дренажные работы. Мужики-ирригаторы, отъевшиеся за зиму на лесной базе, окрепшие, благодаря усиленному регулярному качу, и дополнительно подзаработавшие на этом - рвались к стахановскому труду и прогрессивной оплате. Даже пасечники, получившие ульи, уже переселяли своих подопечных из колод. Агропромышленный комплекс "Беспутино" выходил из зимней спячки!

   Абель Монтойя, капитан королевских кирасир, собирал вместе со своим полуэскадроном заслуженную славу за Северный Поход. Носатые усачи с обветренными лицами, гордо взирали на изнеженных придворных и сладострастно поглядывали на красоток, постоянно вьющихся возле "покорителей медвежьей страны". Испанский король лично распорядился усилить "мыльный эскорт", увеличив до эскадрона, а сам капитан взялся за усиленные тренировки бренных тел своих подчинённых. Вся-таки система Вяземского давала результат, от которого грешно было отказываться. Даже военный министр согласился с доводами об усилении и перевооружении и выделил средства на самшитовые пики и двуствольные пистоли на всю сотню. Королевскому оружейнику поручили разработать аркебузу ближнего боя, которую можно заряжать крупным дробом. Честь Мадридского Двора следовало поддерживать, невзирая на расходы!

   Монтойя, неожиданно для себя, узнал, что его набор лакированных зубных щёток вызывает зависть, а расписные чесалки для спины - вожделение обладать такими же русскими сувенирами. Любые подобия, которые начали делать местные столяры, уступали и по качеству изгиба и зубцов и по внешнему виду. Всё-таки Игнат применял технологии, применяемые при изготовлении высококачественных луков, да и рецептура краски и лака выверялась веками. Пришлось капитану наобещать с три короба "поставок от Игнасио" и отправить письмо-заказ медвежьему краснодеревщику. Правда цены для мадридцев он загнул неимоверные, но мода требовала и завистники-заказчики соглашались, не торгуясь.

   Русское мыло, почему-то становилось культовым атрибутом высокопоставленных богатых семейств. То ли зависть, то ли действительно потребность, но короля умоляли выделить хотя бы толику пенообразующих средств и заказать побольше (вместе с таблетками от жадности). Получалось, что если завтра в моду войдут кизяки, то ценнейшими окажутся "произведения исскуств" из каких-нибудь киргиз-кайсацких земель! Фактический правитель Испании, герцог Мединасели, отправил Педру Второму письмо с просьбой удвоить поставки, дабы удовлетворить просьбы грандов и иных влиятельных лиц. Великая Хунта, прижавшая в этот период Инквизицию, трясла перед носом последней буллой Папы Римского "О чистоте духовной и телесной", чтобы препон к изрядному мытью не возникало. Козе-понятное дело, что на простолюдинов и даже на средний класс, мода не распространялась. Да и дорого было пользование московитским мылом, проще всё щёлоком отхреначивать.

   В самой Португалии, мода на Русию и её товары, также обуяла породистые семейства. Когда колониальных богатств завались - возникает проблема их траты. Чем необычнее покупки - тем понтярнее! Восклицание: "А что ещё с капустой делать, когда её навалом!" выдумали не люди в клубных пиджаках и золотых цепях. Они лишь последовали историческому опыту нуворишей всех стран и эпох. Не потратишь сегодня - отберут завтра! Или наследники прогуляют. Так что душ Сантуша нацелили на тройное повышение заказа, требуя обещать Вяземскому всё, что он затребует. Естественно, в разумных пределах, даже не задумываясь, что мечта о богатстве на Руси может быть раз в десять ниже прожиточного минимума обыденного среднебогатого португальца. Практичный купец не стал делиться своими знаниями, а просто прикинул количество дополнительных монеток в личный кошель...

   Кремль всё больше напоминал всё тот же Мадридский Двор - царедворцы создавали партии по интересам, не забывая подстраховываться дополнительными договоренностями с третьими сторонами. Престарелого деда, Петра Семёновича, обихаживали все кому не лень, в надежде через него подманить "отрезанного" внука. Обещаний всем желающим раздавалось столько, что их исполнение потребовало бы ещё парочку Россий. Дополнительным пиаром шли доклады о достижениях на благо престола, народа и государства. Войну с лесной братией вели почти на всех направлениях. Волоколамский тракт оставили Мышецкому и Вяземскому, Коломенский застолбил Фёдор Юрьевич, а на Смоленский вышли дружины Хованского и Милославских. Пользуясь моментом, они выбили и финансирование, и вооружение, и боеприпасы для своих дружинников за счёт казны. Доклады о победах приходили в Думу каждые два-три дня - поди проверь их истинность!

   А вот на южном фронте ситуация дошла до казусов. Несколько князей и бояр послали в леса не самых нужных холопов, вооружая порой совсем замшелых крепостных. Тати сами устраивали на карателей засады и постепенно довооружались, благодаря высокородным болванам. Хотя на словах всё выглядело пристойно и годилось для реляций. "Героические битвы", "несмотря на потери", "живота не пожалеем за ради..." сводились к одному - "денег дай!" В качестве пленных уже доставляли крестьян из различных, упрятанных в лесах, деревенек. Книжник-подвижник Лихачёв такоже не остался в стороне от движения и усиленно дул в царские уши, призывая дать возможность татям покаяться и простить их за ради бога. Гуманность за чужой счёт - немалый аргумент в собственном обожествлении, но Алексея Тимофеевича не понял даже патриарх Иоаким. Как можно прощать убивцев, за какие такие заслуги? Это гораздо позже, через три века, убийц станут считать нормальными человеками и содержать в особых условиях, обеспечивая трёхразовое питание, крышу над головой и персональную охрану, защищающую от возмущённых родственников жертв. Да ещё и оплачивать весь этот сервис из кармана добропорядочного населения!

   Вернувшийся из Холмогор, князь Владимир Дмитриевич Долгоруков, тоже вписался в придворные козни, желая пристроить получше троих сыновей. Любые варианты - лишь бы при ком-то важном или родовитом, так как кремлёвские должности им ещё не полагались по молодости. Идею подал Мышецкий, ставший удачливым выездным карателем, наилучшим в Разбойном Приказе и получивший прямой доступ к первому руководителю.

   - Владимир Дмитриевич, - обратился он к новому главе Приказа, - не обессудь, но дам тебе добрый совет. Нонече собирают ближников для царевича Иоанна, чтобы молодые были, да знатные. Если хочешь, я поспособствую и лично поговорю с Иваном Алексеичем за любого из твоих сыновей.

   - Благодарствую, Николай Степанович, знаю, что близок ты с царевичем, - растерялся Долгоруков, - но вроде собирается Иоанн Алексеевич в земли северные переезжать. Как бы не потерять сына из виду на долгое время?

   - За то не переживай! Коли будет твой отпрыск верой и правдой служить, то отпишут ему бумаги рекомендательные, когда в Москву решит вернуться. Опять же опыту наберётся самостоятельного, глядишь и готовым придворным вернётся. Сам понимаешь, времена сейчас изменчивы на Москве, всякое происходит. Сам я тоже хочу с Вяземским уехать, переждать непогоды дворцовые, коли возникнут.