Крипт - Ника Ракитина

— Не отдам.

В углу, где в измятых драпировках роилась тьма, раздалось отчетливое хмыканье.

Глава 19.

1492 год, июнь. Замок Эйле

Сабина не любила, когда над ней смеялись. А потому, не раздумывая, не расспрашивая, дух там или живой человек, запустила в драпировки башмаком на деревянной подошве. Неудобный и тяжелый, башмак за метательное оружие сошел отлично. Взвихрилась пыль, гобелены перемешались и рухнули, обнажая стену. И на какой-то миг ведьме показалось, что она видит там женщину — лет двадцати, в нездешнем уборе: тесном у стана и широком внизу; с распущенными черными с алой искрой волосами. Конопатую. Сабина фыркнула.

— Выходи давай! Патлы повыдергаю! — предложила она.

Но никто не вышел.

Лишь из-за двери раздались грохот оброненной посуды и удрученный вой.

— А чего она…

— Сам заткнись. Тихо.

Это Майка. Ведьма перевела дыхание.

Давешний белобрысый сиделец вваливался в покой задом, на ходу роняя утварь. Сзади шествовала графская дочь в обнимку с кувшином, завернутым в полотенце, и бранилась сквозь зубы. Сабина натянула на Ивара одеяло. Подобрала под себя босую ногу. Спросила ворчливо:

— Все здесь?

Паренек закивал. Похоже, он был не прочь убраться поскорее. Майка заперла за ним дверь на ключ; присвистнув, воззрилась на увенчанные одиноким башмаком сорванные гобелены:

— Как ты можешь это носить?

Ведьма зашипела сквозь зубы. Слетела с кровати, запустила второй башмак к первому и стала разбирать принесенное.

— А это мыло, — Майка с гордостью показала зеленоватое месиво в круглой золотой коробке. Подруга чихнула:

— Ну, слей на руки, уговорила. Теперь так. В этих котелках настои. Счас залью, крышками накрой и забудь. А за отварами следить надо. Этот котелок в этот, воды сюда и сюда… — всыпала из мешочков травы, пожевала губами. — "Песнь песней" неспеша повторишь четыре раза, и с огня долой.

— А я не знаю, — огорчилась Майка. — А по часам нельзя?

— А их разве отсюда видно? — Сабина поежилась.

Рыжая хихикнула, вытянула из-за ворота золотое, усыпанное каменьями яичко на цепочке:

— Во!

Ведьма облизнулась. Уважительно повертела часы в пальцах, ногтем подцепила крышку, полюбовалась щелкающими стрелками и рубинами вдоль часового круга:

— Отец подарил?

Вернула Майке, подавив в себе жадность:

— Ну, недосуг время терять! Следи за котелками.

А сама стала разжигать свечи.

Ивару за это время стало как будто легче. Дышал он ровнее, но в сознание не приходил. Ведьма подумала, оно и к лучшему. Стала остуженным настоем крапивы и серпорезника промывать рану.

— Сабин, а Сабин?!

— Не мешай.

— А кого ты тут воевала? Ой, кипит! Снимать уже?

— Нет. Не знаю, — Сабина послюнила кончик нитки и сунула в игольное ушко. Поводила иглой над пламенем. Подумала, что Майка не отстанет.

— Тут нет двери потайной? Или голосника?

— Чего-о?

— Ну, дырки в стене или вмурованного кувшина — чтоб из другого покоя разговоры слышать?

— Не знаю. А ты слышала?

И видела, и слышала, пробормотала Сабина себе под нос. Поняла, что уже довольно давно калит иглу, ладно, нитку не пережгла. Подула, тронула подушечкой пальца: вроде остыла. И воткнула в живую плоть.

Стежок. Узел. Стежок. Голова кружится… Вот бы князь глаза открыл. Нет. После.

— Сняла котелки? Пот ему вытри.

Майка подскочила. Ведьма успела пожалеть о своей просьбе, но не прогонять же девчонку…

— Ты… — она уставилась на красную полосу иглы, — его любишь?

Рыжая уронила полотенце:

— Ой… Я не знаю.

Она села у князя в ногах. Задумчиво потеребила кончик косы, по привычке сунула в рот.

— Я… он… Я всегда мечтала о таком отце! — выпалила она. — Чтобы понимал, и слезы вытер, и подарки дарил. Борька — тут другое.

— А Вик… граф Эйле?

— Ну-у… — Майка пожала плечами, как взрослая. — Он меня любит, кажется. Только не знает, что со мной делать.

Ведьма завернула иглу с остатками нитки в тряпицу, затолкала в кожаное гнездо внутри сумки с травами.

— Сейчас медом смажем, чтоб не гноилось. И чередой с малиной и шалфеем напоим. Как он? Вроде лучше?

Хмыканье раздалось из пустого угла. Майка, пискнув, скатилась с кровати. Спряталась в балдахин — и стала громко чихать.

— Убирайся! — рявкнула ведьма решительно. — Я тебя не боюсь!

— Ага, — рыжая икнула.

— А его? — колеблющиеся тени сложились в женскую фигуру. — Я ведь тоже ему верила.

Платье, широкое снизу и узкое в стане, распущенные волосы, вперенные в больного темные глаза.

— Сгинь, пропади!

— Н-не надейся.

— Всяк дух дона Господа хвалит.

Привидение не то усмехнулось, не то всхлипнуло.

— Вы это магистру скажите! У которого ни совести, ни чести — только Бог, Бог, Бог!!..

Незнакомка закрыла лицо руками, по полированным ногтям бежали отражения свечного огня. Подол колыхнулся, и испуганные девушки увидели под туфельками странной гостьи скомканные письма — распечатанные, надорванные, кое-где забрызганные бурым.

— Я… грамоте не знаю, — повинилась ведьма.

Майка наклонилась, прошептала:

— На английский похоже. Тут… тут стихи. Сейчас…

И стала переводить, запинаясь, дрожащим голосом:

В маленьком городишке

Зреют алые вишни

В маленьком городишке

Солнечная поляна

Кажутся очень странны

Две золотые свечки

На синей коже потока

Соцветий алая рана

В маленьком городишке

Странное происходит

Любят как ненавидят

Любят как перед смертью…

— Тут… размазалось…

Перец перебираю — горький,

Как чье-то сердце…

Сабина посмотрела на девчонку с уважением.

— Даже если он не знал, — плакало привидение. — И убили меня не по его приказу…

— Ты что? — Майка покрутила пальцем у виска. — С дуба упала?

Кольцо, подаренное Иваром, метнуло лиловый зайчик на парчу тяжелого платья, осветило черное пятно с обугленными краями у женщины на груди — и призрак сгинул. Испарился. Исчез.

Подружки обнялись, все еще дрожа и клацая зубами. За окном рокотал отдаляющийся гром.

— Тише, — подняла палец Сабина.

Резко, настойчиво стучали в дверь.

Допрашивали Сабину двое: Виктор граф Эйле, напоминающий Ивара широкоплечий русоволосый красавец, и сухощавый иноземец с выдубленной кожей, похожий на соборную статую и столь же жесткий в обращении. Сабина старалась не лгать: за собственную жизнь она боялась, но куда больше пугало, что ей не позволят оберегать дона Кястутиса. Ведьма стискивала пальцы до кровавых лунок от ногтей на ладонях и молилась, молилась, молилась внутри себя, робким наивным голоском отвечая на неприятные, каверзные вопросы. Шкурой чувствуя опасность, исходящую от иноземца, к которому граф Эйле попросту обращался «Рошаль».