Земля незнаемая. Зори лютые - Борис Тумасов

- Про то дознаюсь. Со Святополком же сам говорил. Злобствует он, подобно гаду ползучему, и нет у меня к нему веры.

- Без веры в ближнего как жить можно, князь Владимир? - в голосе архиерея строгость и торжественность.

Владимир не успел ответить, как в ворота въехал княжий тиун боярин Никула. Лихо соскочив с коня, кинул повод гридню, заторопился к сидевшему Владимиру.

Никула юркий, маленький, и голос тонкий, пищит, ровно комар. Отвесив поклоны Владимиру и архиерею, выпалил одним духом:

- Недобрая весть, княже, новгородцы дань платить отказались.

- Что? - гневно спросил Владимир, и седые, косматые брови сошлись на переносице. - Ведомо ли о том Ярославу?

- Вестимо, - склонил голову Никула.

- Сие и разрешило наш с тобой спор, Анастас! - Владимир порывисто поднялся, повернулся к архиерею: - Нет, не будет у меня для Святополка прощения. Вели, Никула, готовить возок, в Киев поеду, поведу рать на Новгород, пусть не мнят себя новгородцы выше Киева. - И, побледнев, покачнулся.

Гридни подскочили, не дали упасть. Осторожно повели в горницу.

К вечеру князя Владимира не стало. Жизнь покинула его быстро и легко.

В полночь гроб с телом привезли в Киев и установили в Десятинной церкви.[74]

Боярин Горясер хоть и в летах, а всё ещё статный и красивый, прибежал, запыхавшись, к Святополку, нашумел на караульного:

- Почто князя взаперти держите! - И распахнул настежь дверь избы: - Выходи, княже, Владимир преставился!

Святополк с полатей подхватился, от радости куда речь дел ась. Стоит столбом в одних исподних портах и рубахе.

- Поспешай же, княже, боляре ждут тя! - потащил его за руку Горясер…

Затемно в Десятинную церковь народу набилось, гридни стороной держатся, бояре тоже. Пришёл и Святой полк, остановился у гроба. Лежит Владимир что живой. Свечи горят тускло, и кажется Святополку, что вот сейчас откроет Владимир глаза, глянет строго. И от такой мысли Святополка озноб пробирает. Тут ещё за спиной шепчутся:

- Вишь, как Святополк рад. Не ему мыслил князь Владимир киевский стол передать…

- Что верно, то верно, Борису он предназначался. Ин у Святополка прыти боле.

- Не прыти, а боляре ему опора.

- Не все. Кабы был здесь Борис, ино дело.

Святополк не выдержал, оглянулся, но толпа уже молчала. Скорбные лица не на него, на Владимира глядят. Резко повернувшись, Святополк, придерживая накинутый на плечи плащ, выбрался из церкви.

Светало.

У выхода князя поджидали гридни. Один из них подвёл коня, поддержал стремя. Усевшись в седло, Святополк с места взял в рысь, поскакал из города…

В Вышгороде, в хоромах Путали собрались Горясер да Тальц с Еловитом. Бояре как были с дороги в шубах и высоких собольих шапках, так, несмотря на теплынь, и расселись по лавкам, ждали, тревожились. То и дело хозяин прислушивался, наконец сказал:

- Не случилось бы чего. Гора[75], она примет Святополка, но не взропщет ли люд?

Сидевший напротив Еловита Тальц ответил:

- Не люда, дружины опасаюсь.

- Что верно, то верно, - поддержал его Еловит. - Воротится Борис с дружиной, тогда и люд за ним потягнет. Ко всему еж ли ещё Александр Попович из Червеня прибудет, жди лиха.

Горясер отмолчался.

За разговорами прозевали приезд Святополка. Увидели его уже входившим в горницу. Святополк хмуро поздоровался, сразу же заговорил о деле:

- Мужи мои старейшие, будете ли вы мне приятели от всего сердца?

Лицо его бледно, борода редкая взлохмачена. Бояре окружили князя, заговорили разом, перебивая один другого:

- Как можешь сомненье держать в нас, княже?

- Готовы за тя и головы положить!

Святополк протянул им руки, заговорил горячо:

- Коли так, то исполните наказ мой. Ты, Путша, и вы, бояре Еловит и Тальц, не говоря никому ни слова, подите и убейте брата моего Бориса. А ты, боярин Горясер, иди со своими людьми в Муром и казни Глеба. Оттуда же воротись в землю древлян и лиши жизни брата Святослава. Не будет мне княжения, покуда живы они. А как покончу с ними, то до Ярослава и Мстислава дойду.

4

Десятые сутки петляет по степи орда Боняка. Десятые сутки висит у неё на хвосте русская дружина. Но Боняк спокоен. Иногда печенежский хан с умыслом задерживает орду, даёт время русским дозорам почти настичь себя, а потом, выждав, когда полки князя Бориса остановятся на ночлег, оторвётся и снова уйдёт далеко вперёд.

Покусывая редкую бородёнку, Боняк хихикает: «Конязь Борис щенок, лающий на луну. И воевода у него никудышный. Ничего не стоит обмануть их».

Зная, что русские будут продолжать преследование, хан Боняк велел брату Булану откочевать с вежами далеко в степь. Туда же тайно увезли добычу и угнали полон.

Сам же Боняк заманивал русскую дружину совсем в иную сторону.

На десятые сутки орда подошла к мелкой степной речке. Боняк съехал в сторону, поглядел на реку, потом перевёл взгляд на орду. И без того узкие глаза насмешливо сощурились. Он подозвал тысячника Челибея:

- Хе, надо послать урусов ловить ветер. Как думаешь?

Тысячник, по-бабьи рыхлый, безбородый печенег, не слезая с седла, отвесил поклон:

- У хана мать - лиса, отец - волк.

- Хе, - довольно потёр руки Боняк. - Вели воинам идти водой, да чтоб ни одно копыто не ступало на берег. А как солнце на локоть спустится к земле, орда направится от реки в степь.

- Я понял тебя, хан. Здесь на тот берег перейдёт лишь табун.

- Да, табунщики погонят коней, и русская дружина пойдёт по следу их копыт. Однако вели воинам взять по одному запасному коню, а табунщикам уходить с табунами, не делая привалов. Урусы не должны знать про нашу хитрость.

Орда уходила, оставляя за собой пепел костров да примятую под копытами траву. Русская дружина шла вдогон. Дни стояли сухие и жаркие. Кони притомились, исхудали. На коротких ночных привалах гридни не успевали передохнуть, спали мало, не снимая брони.

Князь Борис скакал впереди дружины, бок о бок с воеводой Блудом. Тщедушный, большеголовый старик скрипучим голосом уговаривал молодого князя:

- Понапрасну гоняемся, княже.

У Бориса ответ один:

- Как князь Владимир повелел, так тому и быть.

- Ворочаться пора, печенеги не хотят боя.

- Озлится отец, что упустили Боняка.

- А попусту степь топтать что толку?..

Сумрак пеленал степь. Редкие белёсые облака обволакивала розовая дымка. От блестевшей невдалеке ленты реки потянуло прохладой. Борис снял шлем, свежий ветер растрепал перехваченные тесьмой волосы. Заметив направившегося к ним дозорного, Борис осадил коня.

- Печенеги за реку убрались! Земля там выбита, самолично видел! - закричал ещё издали дозорный.

- Каков совет твой, воевода? - переходя на рысь, спросил Борис и поглядел на Блуда.

Тот недовольно пожал плечами:

- Как надумаешь, так тому и быть.

- Коли так, то переходим на тот берег, - сказал Борис, пуская коня в воду. - А там и роздых гридням…

Поутру, едва погасли первые звёзды, затрубил рожок. И снова весь день в седле. Блуд молчал, зорко поглядывал по сторонам, отъезжал в сторону, искал что-то в траве.

Борис не выдержал, спросил:

- Уж не потерял ли чего, воевода?

Блуд ответил сердито:

- Не я один, а с тобой, княже, вдвоём Боняка затеряли. Перехитрил нас хан.

- Это ты оттого сказываешь такое, что домой захотел, - с досадой возразил ему Борис.

Воевода поднял на молодого князя глаза, на тонких губах промелькнула злорадная улыбка.

- Я, княже, водил дружину, когда тя ещё на свете ре было. Слова же твои обидные на малолетство сношу.

Борис покраснел, но смолчал, а воевода продолжал уже иным голосом, будто и обиды никакой не было:

- Неужели не видишь, княже, что нет на нашем пути ни перегоревших костров, ни иных следов привала. Не за ордой идём, а за малым табуном… Ворочаться надобно, пока своих коней вконец не изморили.

Возвращались короткой дорогой. Не было нужды петлять по степи. Повеселели гридни: ещё два-три дня и Переяславль покажется, а там и дома, в Киеве. Лишь князь Борис сумрачный, в голове думы невесёлые, знать, плохой из него воин, коли упустил Боняка. А душой чуял: печенежские дозоры, укрываясь в высокой траве, крадутся за дружиной и хану Боняку обо всём доносят…

В полдень остановились на привал, выставили караулы. По степи запылали костры, запахло мясом - кониной. Гридни спали тут же, отодвинувшись от огня и подложив под голову седло либо свёрнутый потник.

Князю Борису разбили шатёр. Прилёг он на войлок, задремал чутко. Пробудился от говора. Поднялся, откинул полог, увидел киевских бояр Путшу с Еловитом и Тельцем, а с ними воевода Блуд. В удивлении поднял брови, хотел спросить, к чему они здесь, но не успел и рта открыть, как Путша выступил вперёд, заговорил дерзко и громко, чтоб другие слышали: