Проклятие Византии и монета императора Константина - Мария Очаковская

– Едрена матрена! Как же так? Двести км! А почему нам сказали, что стендап можно снять в городе! Кто вообще о съемке договаривался?! Герман, что ли? Тогда пиши пропало. Получается, мы зря приехали?! А как же золотая ваза? Она что, тоже в лагере? – Бросая по сторонам негодующие взгляды, ведущая воззрилась на Лобова.

– Она тоже, – вздохнул Дмитрий Сергеевич. Девушка упорно называла кубок вазой, и он устал ее поправлять. – По сути, мне даже показать вам нечего, потому что все наши находки в Торнове.

Оператор тоже вздохнул, поставил на скамейку камеру, достал салфетку и вытер пот. Ведущая закусила губу, схватила мобильный, стала нервно набирать чей-то номер, но ей никто не ответил. Стоявшая рядом Алевтина с любопытством разглядывала телевизионных небожителей.

– Чего будем делать? – обратилась ведущая к коллеге.

– Будем снимать здесь, – ответил тот. – А что? Фактурка тут достойная.

Фактурка, которую оператор счел достойной, находилась перед центральным входом в Новгородский кремль у моста, перекинутого через широкий Петровский ров (он был вырыт по приказу Петра после Нарвского сражения).

– А знаете, тут недалеко тоже ведутся раскопки… – робко подала голос Аля, – у Софийского собора.

– У-ау! Что ж ты раньше молчала! – воскликнула ведущая. – Давай скорей показывай.

Увидев раскоп и копошащихся в котловане людей, телевизионщики повеселели.

– Ну чего, Лесь, здесь и синхрон можно писать, – предложил оператор. Та согласно кивнула, а он, выбрав место, стал устанавливать на штатив камеру. – Леся, только ты встань немного правее, а то пересвет будет.

Алевтине оператор велел держать флопик – большую круглую штуковину.

– Ну что, поехали? – спросил он, оторвавшись от объектива.

Леся взяла микрофон, выпрямилась и посмотрела в камеру, лицо ее словно подобралось и приобрело официально-приветливый вид.

– Великий Новгород – уникальный заповедник под открытым небом. Это своего рода Мекка для археологов всего мира. Только здесь органика сохраняется настолько хорошо, что с вилкой, только что выкопанной из-под шестиметрового слоя земли, можно садиться за обеденный стол. Летом весь город превращается в одну большую археологическую площадку… – Девушка сделала плавное движение рукой, показывая на огороженный лентой раскоп.

– Вилок тогда еще не было, ложками пользовались, – тихо сказал Лобов.

Но оператор его услышал:

– Стоп, Лесь! Давай сначала! Про вилку забудь, тогда ели ложками!

– Ложками так ложками, – пожала плечами ведущая.

И все повторилось сначала.

Потом настала очередь Лобова, на него повесили «петлю», то есть микрофон.

– Только вы давайте поживее. Зрителям нужна бомба, у нас и так картинка еле-еле на троечку. Короткое вступление, а потом резко переходим к сенсационной находке, – напутствовала Лобова ведущая и тотчас скривилась, когда из его кармана донесся телефонный звонок. – Нет-нет, мобильный надо выключить.

Лобов подчинился и встал на изготовку. Камеры он не боялся, так как уже не первый раз давал интервью, речь его лилась плавно, уверенно. Он заговорил о Великом Новгороде как о средневековом мегаполисе: о его просвещенных жителях, о произведениях искусства, которые эти жители создавали, о широких внешнеторговых связях города и его мультикультуре.

– Дмитрий Сергеевич, как по-вашему, почему многие наши туристы отправляются за культурой не в Россию, а за границу, например во Францию, в Италию, и там их, что называется, пропирает?

– Что ж, мир посмотреть – дело полезное. Но и у нас с культурой дела обстоят очень неплохо. Возможно, у тех, кто отказывается ездить по своей стране, просто короткая историческая память. Не секрет, что некоторые видят в российской истории одну чернуху, только каких-то жутких Иванов Грозных. Сплошное кровавое невежество. Меж тем это не так, у нас тоже есть на что посмотреть и чем восхититься… – ответил на вопрос Дмитрий Сергеевич и перешел к рассказу о Торнове и последних находках.

– Эх. Вот бы сюда вашу чашу! – мечтательно протянула ведущая, когда Лобов закончил. – Материал пустой получается! Может, здесь где-нибудь чего-нибудь блестящее прикопаем? Допустим, ваша дочь, она к тому же симпатичная, работает лопатой, и тут камера выхватывает торчащий из земли предмет, к которому мы потом ваши настоящие фото подмонтируем.

Лобов вытаращил на нее глаза.

– Вы серьезно?!

– Леся, не ерунди, – подал голос оператор.

– Нет, правда, сюжет пресный, – не унималась Леся. – Дмитрий Сергеевич, скажите, а бывают ли в экспедициях несчастные случаи, трагические смерти? Когда из потревоженных захоронений поднимаются темные силы и начинают мстить археологам…

– Хорош, Лесь.

– А есть ли приметы или суеверия, в которые верят археологи?

– Есть, конечно. Только ничего сенсационного вы из этого не почерпнете, – ответил Лобов и посмотрел на часы.

– А лично у вас?

– Лично у меня? Да, пожалуй. Вот, скажем, вы спрашивали, почему последние находки, в том числе византийский кубок, не привезены в Новгород. Отчасти из суеверных соображений, хотя, конечно, есть и другие причины. Я, как и многие мои коллеги, считаю, что все найденные предметы должны находиться в лагере до окончания сезона, так сказать, «на развод». А сейчас простите великодушно, нам пора ехать.

…идешь Островской дорогой до островской межи, […] да на большую дорогу старой межой в ручей в Лубницу и вверх на болотце. […] С болотца на верховье Дубницкого ручья…

Лобов с силой надавил на газ, «уазик» взревел, дернулся с места, Аля подскочила на сиденье.

– Да что у них там происходит! Ну-ка, прочти еще раз! – Перекрикивая звук работающего двигателя, он передал дочери мобильный.

– «Деревенские в полном составе не вышли на работу. Шепчук свирепствует, грозит последствиями». Сообщение отправил Архипцев, – прочла дочь. – Может, ему ответ отбить? Эх, допотопный у тебя, пап, гаджет.

– Напиши, что мы уже в дороге, приедем часа через три-четыре!

– Ничего себе!

– Дорога плохая, но зато красивая! – Машина выехала за пределы города, Лобов прибавил скорость. – Мы, когда с шоссе свернем, через лес будем ехать. Вот уж где настоящие дубы-колдуны, как в твоем фильме про хоббитов. Там еще по краю леса ручей течет живописный, совсем близко от дороги. Местечко называется Жевский брод, а за ним болото тянется, настоящая трясина.

– Ух ты! А утонуть в ней можно?

– Легко!

– Я еще никогда не видела трясины, – протянула Аля и завертела головой по сторонам.

Вдоль дороги тянулись бесконечные зеленые луга, пересыпанные большими белыми валунами, кое-где серебрились на солнце мелкие речушки и озерца – на Новгородчине их великое множество. А впереди над дымкой далекого леса клубились серые облака.

На развилке с большим полувыцветшим баннером, рекламировавшим какие-то таинственные «Ядохи – Микаты», они остановились у сельского магазинчика – Аля захотела пить.

– Купи еще, если будут, бананы. К нам в лагерь козленок приблудился, он очень их уважает, – попросил Лобов.

Пока дочь была в магазине, он ждал ее у машины, курил, изучая рекламный плакат. «Ядохимикаты!» – удалось прочитать ему наконец.

Порыв ветра закружил придорожную пыль и бросил ему в лицо. Дмитрий Сергеевич поморщился, поднял голову к небу. Солнце внезапно скрылось. Небольшие разрозненные облачка сгруппировались и превратились в огромную черную тучу, которая, стремительно увеличиваясь, закрыла собой полнеба. Погода резко менялась.

– Что за напасть такая! – в сердцах бросил Лобов. Дочь задерживалась, и он закурил вторую сигарету.

Когда она наконец вышла из магазина, над полем громыхнул гром.

В дорожную пыль упали первые тяжелые капли дождя.

– Если гром гремит, значит, дождь будет сильный, но зато быстро кончится! – заявила дочь со знанием дела.

– Твои бы слова да Богу в уши, – мрачно сказал Лобов и надавил на газ. А дождь все усиливался и спустя короткое время превратился в самый настоящий тропический ливень.

Он барабанил по крыше, по лобовому стеклу, по дороге, на которой, пузырясь, наливались лужи. Над полем прокатился раскат грома, мощно, глухо, тяжело.

– Какие басы! Я – в шоке! Круче «Раммштайна»! – восторженно протянула дочь, приоткрыла окно, высунула под дождь сначала одну руку, потом другую и залилась смехом.

«Вот ребенок! Ни капли уныния, сплошной позитив! – Смех дочери был таким заразительным, что Лобов и сам не удержался от улыбки. – А чего я-то, спрашивается, раскис?! Ну, подумаешь, накатает Шепчук телегу! Не первый раз. Ну, задержался я на денек, и погода испортилась. Но в остальном-то все идет по плану, находки такие, что дай Бог каждому! Не сегодня, так завтра Аркадьевич уедет, больше некому будет нервы трепать, – успокаивал себя Лобов. Успокаивал, потому что с тех пор, как он уехал из Торнова, его ни на минуту не оставляло щемящее чувство тревоги, какая-то непонятная внутренняя дрожь поселилась вдруг в организме, зудящее чувство близкой опасности… – Все это ерунда, глупости! Нет ничего страшного в том, что экспедиция день-другой посидит без работы, пока не высохнет раскоп».