Фолкнер - Борис Грибанов

На этот раз местом действия романа стал Новый Орлеан. Но это можно сказать только условно, поскольку Новый Орлеан выполняет здесь роль некоего фона, являясь как бы прологом и эпилогом романа, а основная часть действия происходит на яхте богатой вдовы миссис Морьс. Фолкнер совершенно явно задумывал «Москиты» как "роман идей", "интеллектуальный роман", подражая модному тогда английскому писателю Олдосу Хаксли. Ему неинтересны были сюжет, характеры персонажей, бытовые подробности. Он торопился высказать во втором своем романе волновавшие его мысли об искусстве, о литературе.

Для этой цели Фолкнер вывел своеобразную троицу, на которую и возложил не только функцию споров о литературе, но и олицетворение различных типов художников, так, как он их представлял себе. Это писатель Доу-сон Фейрчайльд, критик Джулиус Кауфман и скульптор Гордон.

Образу Доусона Фейрчайльда Фолкнер сознательно придал многие черты облика и биографии Шервуда Андерсона. Подобно Андерсону, Доусон характеризуется как выходец из провинциальной мелкобуржуазной семьи со Среднего Запада, одна из участниц разговоров на борту яхты «Навсикая» говорит о нем: "Он унаследовал все мелкобуржуазное благоговение перед образованием с большой буквы, благоговение, усилившееся из-за тех трудностей, которые он испытал, чтобы поступить в университет и удержаться там". Впрочем, в уста самого Доусона Фолкнер при этом вкладывает собственную оценку университетского образования. "Там было сборище обанкротившихся проповедников, — говорит Доусон, — головы набиты догмами и нетерпимостью, а нутро полно пышных бессмысленных слов. В курсе английской литературы Шекспир был сведен к нулю, потому что он писал о шлюхах, не выводя из этого никакой морали, а один преподаватель утверждал, что главный дьявол в "Потерянном Рае" — это вдохновенный пророческий портрет Дарвина. К Байрону они не приближались даже на расстояние в 10 футов, а Суинберн был сведен к его матери и его старой надежной основе — океану".

Критик Джулиус Кауфман, представляющий в романе рационалистическое начало, вместе со своей сестрой Эвой неоднократно на страницах романа критикуют Фейрчайльда за приземленность, натурализм его произведений. Джулиус замечает Доусону, что тот "представляет собой кукурузную местность… Вы там родитесь с комплексом местного патриотизма". Эва убеждена, что "в этом причина вашей путаницы, Доусон, — ваша убежденность, что создание произведений искусства зависит от географии". А Джулиус, имея в виду Доусона, развивает эту мысль дальше: "Прилепившись духовно к одной маленькой точке на поверхности земли, он гарантирован, что большая часть работы уже сделана за него. Детали одежды, привычки, речь — все то, что не составляет труда для их усвоения и что, будучи нагромождено одно на другое, становится столь же впечатляющим, как и один неожиданный удар оригинальностью, как банальности в большом количестве".

В другом случае, когда Доусон говорит, что человек не может быть художником все время, иначе он сойдет с ума, Джулиус довольно грубо поправляет его: "Это ты не можешь. Но дело в том, что ты не художник. Где-то внутри у тебя сидит путаный стенографист с талантом описывать людей".

На первый взгляд довольно странные суждения для молодого писателя, для которого, как покажет дальнейшая его писательская судьба, совет Шервуда Андерсона описывать "маленький кусочек земли в Миссисипи, где вы начали", послужил мощным стимулом для всего его творчества. Но дальнейшие рассуждения Джулиуса и его сестры о Доусоне Фейрчайльде показывают, что Фолкнер, восприняв совет Андерсона, отнюдь не собирался останавливаться на том, что сделано в литературе Андерсоном. Он понимал ограниченность творческой манеры Андерсона и уже тогда пытался выработать (быть может, несколько эскизно, нечетко) свой более высокий принцип, идею сочетания конкретного описания конкретной местности, конкретных людей с проблемами универсальными, общечеловеческими. Так Джулиус говорит о Доусоне: "Ему не хватает того критерия литературы, который является международным. Впрочем, точнее говоря, не критерия, а веры, убежденности, что его талант не должен быть ограничен кругом понятий, в отношении которых он уверен, что они чисто американские". И далее Джулиус высказывает мысль, которую потом не раз формулировал сам Фолкнер; "Жизнь, вы ведь знаете, везде одинаковая. Образ жизни может быть различным, но разве он не различный в соседних деревнях — фамилии, урожай с определенного участка поля или фруктового сада, влияние работы, — но древние силы принуждения человека, долг и наклонности — ось и решетки его беличьей клетки — они не меняются".

Доусону Фейрчайльду в романе все время противопоставляется скульптор Гордон. Когда Джулиус бросает Доусону, что тот не художник, он поясняет эту мысль следующим образом: "Ты художник только тогда, когда ты рассказываешь о людях, а Гордон художник всегда, а не только когда он высекает что-то из куска дерева или из камня". Творческое начало Гордона подчеркивается па протяжении всего романа. Когда гости видят в его мастерской обнаженный торс девушки, они поражены, они понимают, что это не чей-то портрет, а воплощение вечного духа юности.

Различие в восприятии мира, людей между Доусоном и Гордоном вскрывается в случае с миссис Морье. Знающий ее довольно хорошо Доусон так и не проник сквозь маску глупости, которую носит миссис Морье. И когда он видит скульптурный набросок, сделанный Гордоном, он вдруг понимает, что Гордон под этой маской обнаружил трагическую женщину со своей судьбой, и ужасается собственной ограниченности: "Я знаю ее уже год, а Гордон всего четыре дня… Будь я проклят!"

О Гордоне в романе то и дело говорится, что он чувствует, как бьется "темное и простое сердце вещей". В отличие от талантливого «стенографиста» Доусона Гордон слишком поглощен ощущением и восприятием жизни, чтобы быть беспристрастным наблюдателем.

И характерно, что образ Гордона напоминает знакомый уже по ранним стихам Фолкнера и по его первому роману образ фавна. Миссис Морье подходит ночью па палубе яхты к одиноко стоящему Гордону. "В ровном свете лунных лучей лицо его выглядело худощавым и даже впалым, надменным и почти нечеловеческим. "Он плохо питается, — неожиданно и безошибочно поняла она, — его лицо похоже на лицо серебряного фавна".

Фолкнеру по молодости лет очень хотелось быть таким, каким он постарался нарисовать подлинного художника Гордона, он не удержался от того, чтобы придать Гордону и некоторые свои внешние черты, — в романе несколько раз подчеркивается, что лицо Гордона чем-то напоминало сову. Но его спасало чувство юмора, и он позволил себе и шутку в свой адрес. Одна из героинь романа, Дженни, рассказывает своей подруге Пат о человеке, который встретился ей однажды ночью в кафе на Рынке и научил ее непристойным словам: "Он был белый человек, не считая того, что очень загорелый и очень неряшливо одетый — без галстука и шляпы. Он говорил мне всякие смешные вещи. Он сказал, что у меня лучшее пищеварение, какое когда-либо видел, и еще он сказал, что, если бы завязки на моем платье порвались, я бы разорила всю страну. Он говорил, что он лжец по профессии и что он зарабатывает на этом хорошие деньги, достаточные, чтобы иметь «форд», как только он сумеет выкупить его. По-моему, он был сумасшедший. Не опасный, просто сумасшедший". А через несколько строк Дженни вспоминает, что фамилия этого человека была Фолкнер.