Игра с огнем (сборник) - Тесс Герритсен

Я трачу почти весь свой запас евро на водное такси, которое отвозит меня в Дорсодуро, где Герда зарезервировала номер в маленьком отеле, втиснутом в тихую улочку. У этого скромного заведения темное фойе, на стульях потертый бархат; повсюду местный колорит. Герда назвала бы его очаровательным, а я вижу здесь всего лишь убожество. Хотя Герда еще не объявилась, наш номер готов, две односпальные кровати имеют чистый и привлекательный вид. Я так устала, что даже пренебрегаю душем. Падаю на кровать и через несколько секунд засыпаю.

– Джулия. – Меня трясет чья-то рука. – Слушай, ты уже когда-нибудь проснешься?

Я открываю глаза и вижу склонившуюся надо мной Герду. Она выглядит ярко и весело… слишком весело, думаю я, издавая стон и потягиваясь.

– Полагаю, я дала тебе выспаться. Давно уже пора просыпаться.

– Ты когда появилась?

– Сто лет назад. Я уже прогулялась и позавтракала. Сейчас три.

– В самолете я вообще не спала.

– Если ты сейчас же не встанешь, ночью вообще не сомкнешь глаз. Давай поднимайся, а то так и будешь тут жить в другом времени.

Я сажусь и слышу, как вибрирует мой телефон на прикроватной тумбочке.

– Он уже раз шесть звонил, – сообщает Герда.

– Я звонок выключила, чтобы поспать.

– Может, посмотришь, что тебе там наприсылали. Похоже, тебя кто-то ищет.

Я беру телефон, прокручиваю с полдюжины пропущенных вызовов и сообщений. Роб, Роб, Роб, Вэл, Роб. Я кидаю телефон в сумочку:

– Ничего важного. Роб проверяет.

– Он не возражал против твоего путешествия в Венецию?

Я пожимаю плечами:

– Он поймет. Если будет звонить тебе – не отвечай. Он тебя отчитает за то, что я здесь.

– Ты ему не сказала про Венецию?

– Я сказала, что мне нужно исчезнуть на какое-то время, больше ничего. Сказала, хочу побыть в женской компании, а вернусь, когда отдохну и буду чувствовать себя хорошо. – Я вижу, как она хмурится, и добавляю: – Беспокоиться не о чем. У меня еще полно средств на кредитке.

– Меня беспокоит не твоя кредитная карточка. Меня беспокоите вы с Робом. На тебя это не похоже – уехать, не сказав ему куда.

– Ты сама меня сюда пригласила, помнишь?

– Да. Но я никак не ждала от тебя такой прыти: вскочила в самолет, не обсудив сначала свое путешествие с мужем. – Она внимательно смотрит на меня. – Не хочешь поговорить об этом?

Я избегаю ее взгляда, отворачиваюсь и смотрю в окно.

– Он мне не верит, Герда. Он считает, я галлюцинирую.

– Ты имеешь в виду те ноты?

– Он не понимает их силы. И уж конечно, он не понял бы, зачем мне лететь на другой конец света, чтобы попытаться найти композитора. Он бы сказал, что я сошла с ума.

– Наверное, я тоже сумасшедшая, – вздыхает Герда. – Ведь я здесь ищу ответы на те же вопросы.

– Тогда нам пора начинать. – Я беру сумочку, набрасываю ее на плечо. – Пойдем поищем Калле-дель-Форно.

Скоро мы обнаруживаем, что в Венеции не одна Калле-дель-Форно. Первая, куда мы приходим, расположена в сестьере Санта-Кроче, где в четыре часа улицы заполнены туристами, которые заходят в магазинчики и винные бары близ моста Риальто. Хотя день уже клонится к вечеру, жара стоит удушающая, а в моей голове все еще туман от смены часовых поясов. Мы никак не можем найти дом номер одиннадцать, поэтому заходим в мороженицу, где Герда пытается общаться на своем зачаточном итальянском с женщиной средних лет за прилавком. Женщина смотрит на записанный адрес, отрицательно покачивает головой и подзывает подростка, который сидит ссутулившись за угловым столиком.

Парнишка хмурится, вытаскивает из ушей наушники айпода и обращается к нам по-английски:

– Моя мать говорит, что вы не на той улице.

– Но это ведь Калле-дель-Форно? – Герда протягивает ему бумажку с адресом. – Мы никак не найдем одиннадцатый дом.

– Здесь нет одиннадцатого дома. Вам нужна Калле-дель-Форно в Каннареджо. В другой сестьере.

– Далеко отсюда?

Он пожимает плечами:

– Пересекаете канал по Понте-деи-Скальци. Идете минут пять, может десять.

– Вы бы не могли проводить нас?

Парнишка смотрит на нее взглядом, не требующим перевода: с какой стати я бы стал это делать? И только когда Герда предлагает ему двадцать евро, его лицо проясняется. Он вскакивает на ноги, сует айпод в карман:

– Я вас провожу.

Мальчишка ведет нас рысцой по забитым туристами улицам, мелькает его красная футболка, то исчезая из виду, то появляясь. Один раз, когда он сворачивает за угол, мы вовсе теряем его. Потом слышим окрик «эй, леди!» и видим, как он машет нам далеко впереди. Паренек хочет поскорее получить свои двадцать евро и потому раздражается и подгоняет нас – эти американки плетутся как черепашки по заполненным людьми улицам.

По другую сторону Понте-деи-Скальци толпа еще гуще, и нас сметает поток путешественников, выходящих из здания вокзала неподалеку. Я уже оставила попытки запомнить маршрут и отмечаю только то, что выпрыгивает на меня из карусели цвета и шума. Девушка с загорелым лицом. Витрина магазинчика с карнавальными масками. Быкообразный мужчина в майке, плечи его щетинятся волосами. Наконец мальчишка сворачивает в сторону от канала, и толпа сразу же редеет. Мы в одиночестве направляемся в мрачный проход, где крошащиеся здания с двух сторон чуть не смыкаются, словно желая нас раздавить.

– Вот номер одиннадцать, – показывает парнишка.

Я смотрю на шелушащуюся краску, на растрескавшийся, затянутый паутиной фасад – морщины на древнем лице. Сквозь пыльные окна я вижу пустые комнаты, забросанные картонными коробками и смятыми газетами.

– Похоже, здесь уже никто не живет, – говорит Герда.

Она окидывает взглядом улочку и видит двух пожилых женщин, которые смотрят на нас из дверей.

– Спроси у этих синьор, кому принадлежит дом, – велит она мальчику.

– Вы обещали мне двадцать евро, если я приведу вас сюда.

– Хорошо-хорошо. – Герда дает ему деньги. – А теперь спросишь?

Мальчишка окликает двух пожилых женщин, затем они громко перекрикиваются на итальянском. Женщины покидают дверной проем и приближаются к нам. У одной из них белесая катаракта, другая идет, опираясь на палку, которую держит в руке, искалеченной артритом.

– Они говорят, в прошлом году дом купил один американец, – сообщает мальчик. – Он хочет сделать здесь художественную галерею.

Старухи фыркают при мысли о том, что кто-то хочет открыть еще одну галерею в Венеции, тогда как сам город представляет живое, дышащее произведение искусства.

– А прежде кто здесь жил? – интересуется Герда.

Мальчик показывает на искалеченную артритом женщину с палкой:

– Она говорит, что домом долго владела ее семья. После войны дом купил ее отец.

Я достаю из сумочки сборник цыганской музыки, вытаскиваю из нее листочек с «Incendio» и показываю на имя композитора.

– Она что-нибудь знает об Л. Тодеско?

Женщина с палкой наклонилась, чтобы лучше видеть имя. Она долго молчит. Потом протягивает руку, трогает лист и бормочет что-то по-итальянски.

– Что она говорит? – спрашиваю я у мальчика.

– Говорит, они уехали и больше не вернулись.

– Кто?

– Люди, которые жили в этом доме. До войны.

Искривленные пальцы внезапно хватают меня за руку и тащат, тащат вперед. Старуха ведет нас по улочке, ее палка стучит по мостовой. Несмотря на возраст и немощь, двигается она решительным шагом, сворачивает за угол, и мы оказываемся на более людной улице. Мальчишка уже сорвался с места и оставил нас, а потому мы не можем спросить старуху, куда идем. А если она неправильно поняла наш вопрос и мы окажемся в ее семейном магазинчике с безделушками? Мы шествует за ней через мост, потом по городской площади, где она корявым пальцем указывает на стену.

Мы видим деревянные доски с вырезанными на них именами: «Gilmo Perlmutter 45», «Bruno Perlmutter 9», «Lina Prani Corinaldi 71»…

– Qui, – тихо говорит женщина. – Lorenzo.

Первой видит фамилию Герда:

– Боже мой, Джулия, вот же он!

Она показывает на имя, вырезанное среди других: «Lorenzo Todesco 23».

Старуха смотрит на меня загнанным взглядом и шепчет:

– L’ultimo treno[16].

– Джулия, это что-то вроде мемориальной доски, – говорит Герда. – Если я правильно понимаю, она говорит о том, что случилось здесь, на площади.

Хотя звучат итальянские слова, их смысл понятен даже мне. Ebraica. Deportati. Fascisti dai nazisti. 246 итальянских евреев, депортированных из Венеции. Среди них и молодой человек по имени Лоренцо Тодеско.

Я оглядываю площадь и вижу слова «Campo del Ghetto Nuovo». Теперь я понимаю, где мы находимся, – в еврейском квартале. Я иду через площадь к другому зданию, где замечаю бронзовые доски со сценами депортации и быта концентрационных лагерей, но я останавливаюсь перед доской с изображением поезда, из вагонов которого появляются обреченные человеческие существа. «L’ultimo treno», – сказала нам старуха. Последний поезд, он увез семью, которая жила когда-то в доме номер одиннадцать по Калле-дель-Форно.