Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский

солдаты подняли евреев с земли, вывели за ворота кладбища и погнали.

В этой толпе шла и Фаничка, держа крепко за руку сына.

От Янкале: Мы бежим с Дальника

Одесса, 24 октября 1941 г. 8 дней и ночей под страхом смерти

Я хорошо помню то утро и двор Еврейской больницы, и большие черные ворота, и много людей. На рукавах у них белые повязки с Красным Крестом.

Они собираются идти «на регистрацию», на Дальник.

И мы должны идти вместе с ними.

Но Дальник, как все здесь говорят, далеко, и бабушке будет тяжело до него дойти, а у тети Цили вообще ноги больные, и она не может ходить.

Поэтому мама побежала к жене доктора Кобозева просить разрешения оставить их ненадолго в больнице, пока мы не вернемся с «регистрации».

Я ждал маму во дворе у ворот, где вся колонна стояла.

Но пока мама бегала к Кобозевой, колонна ушла.

И теперь нам придется ее догонять.

Поэтому мы пошли быстро-быстро.

На тех, кто шел медленно, нападали бандиты. Один раз я даже сам видел, как двое парней вырывали сумку у старенькой бабушки. Бабушка упала и стала кричать: «Люди, люди, помогите! Грабят!»

Но никто ей не стал помогать, и мы не стали, потому что очень спешили, боялись опоздать на «регистрацию».

Но вот наконец мы, кажется, пришли – справа от нас забор и ворота.

У ворот солдаты. Они загоняют нас внутрь.

Что это? Кладбище?

Люди сидят на плитках, на земле. Мы тоже садимся.

Стал накрапывать дождь. Где же эта «регистрация»?

Хочется есть. Мама достала из сумки сухарики.

Она все оглядывается по сторонам, ищет врачей из нашей больницы, которых мы так и не догнали. Врачей почему-то здесь нет.

Зато она вдруг заметила папу – мой папа не жил с нами и, наверное, пришел на Дальник один.

«Янкале, посмотри, вон папа, подойди к нему!» — сказала мне мама.

Я подошел.

Папа увидел меня, обрадовался, поцеловал.

Но тут солдаты стали собирать мужчин на работу.

Один толкнул папу прикладом: «Гайда! Гайда! Работа!», а потом посмотрел на меня, зыркнул так своими глазищами и говорит: «Мальчушку собой. Большая мальчушка!»

Папа отступил от румына и как закричит: «Беги к маме! Слышишь, беги! Скорее – к маме!»

Я побежал…

Быстро так побежал, даже запыхался.

Сел возле мамы на полу ее плаща и почему-то заплакал.

Солдаты стали ходить между могилами и забирать у нас перочинные ножики и другие всякие вещи. Мама тоже сняла с пальца свое колечко.

Стемнело. Я очень хотел спать и положил голову к маме на колени.

Земля была сырой и неровной.

Со всех сторон подбирался холод.

Я спал и не спал. Слышал сквозь сон какие-то крики по-русски и по-румынски. Где-то плакали дети. Где-то строчил пулемет. Где-то, наверное, был пожар, потому что небо было все красное и пахло дымом.

Мужчины, которых увели на работу, обратно уже не вернулись.

Не вернулся и мой папа.

Больше я его никогда не видел, и даже его фотографии у меня нет.

А в ту ночь я, наверное, все-таки заснул, потому что вдруг слышу, мама шепчет мне в самое ухо: «Проснись, Янкале, проснись! Нужно идти!»

Открываю глаза. Вижу: солдаты толкают людей прикладами, орут: «Станд мама луй, репете!» – «Встать, вашу мать, быстро!»

Все вокруг нас поднимаются с земли. Собирают вещи, идут к воротам.

Кто-то спрашивает: «Куда нас гонят?»

Кто-то говорит: «На станцию Дачная».

Люди идут, выходят через ворота на дорогу и сворачивают направо. Мама крепко держит меня за руку. Вдруг она наклоняется ко мне и тихо так говорит: «Янкале, мы должны бежать».

Я не понял. Как бежать? Куда бежать?

Мы идем по краю дороги, вдоль придорожной канавы, очень близко к канаве, и тут мама оглядывается по сторонам и тащит меня за плечи куда-то вниз и…

Мы падаем в канаву…

«Ушибся?» — тихо спрашивает.

«Ничего», – так же тихо отвечаю я.

Мы прижимаемся к земле. Вдавливаемся в грязь.

В тумане нас, кажется, никто не заметил.

Лежим. А колонна уходит.

Вот уже затих шум, не слышно окриков румын…

Мама осторожно выглядывает из канавы: вокруг никого нет.

Мы выползаем на дорогу.

Счищаем с одежды грязь и идем.

Идем туда, откуда пришли.

Идем обратно в Одессу…

Между-действие первое: Когда в Одессу пришла война

…каждый хотел бы родиться в Одессе, но не всем это удается….

Леонид Утесов

Мадригал

Одесса, 26 июня 1941 г. До трагедии евреев осталось 110 дней и ночей

Теперь оставим ненадолго двух еврейских детей в «Городе Антонеску» – Ролли в Тюремном замке, а Янкале в Еврейской больнице, куда они дотащились после отчаянного бегства с Дальника.

Оставим их под угрозой ежеминутной смерти.

И вернемся на четыре месяца назад к тем дням, когда в Одессу пришла война.

26 июня 1941-го.

Пятый день идет война.

Где-то на Западном фронте германские бронированные клинья завершают окружение Минска и уже угрожают Смоленску и Москве. Где-то на Юго-Западном механизированный корпус генерал-лейтенанта Дмитрия Рябышева уже вступил в неравный бой с танковой группой генерал-фельдмаршала Людвига фон Клейста.

А на Южном фронте все еще тишина – объединенные румынские и немецкие армии под командованием генерала Антонеску все еще ждут чего-то. Ждут и не начинают наступление, но, несмотря на это, в Одессе объявлено военное положение.

В город пришла война.

Правда, пока еще трудно представить красавицу Одессу в военной шинели.

Трудно представить, что этот обычно искрящийся весельем город в одночасье станет суровым. Трудно представить, что в летних прозрачных сумерках вдруг не зажгутся старинные газовые фонари у Оперного театра, что в десять вечера захлопнутся двери гастронома на углу Дерибасовской и Преображенской, а еще через час прекратится показ кинофильма в Кино-Уточкино в Городском саду. Трудно представить, что еще до полуночи разойдутся по домам завсегдатаи ресторана гостиницы «Лондонская» на Николаевском бульваре – обычно они расходятся только на рассвете. Трудно представить, что с двенадцати ночи и до четырех с половиной утра будет действовать «комендантский час» и улицы станут темными и безлюдными.

Но еще труднее представить, что через 110 дней и ночей Одесса станет «Городом Антонеску».

О-де-с-с-а…

Само это слово, протяжно звучащее в устах одесситов, ласкает слух.

Одесса всегда была необыкновенным городом. Городом, который очаровывал, пленял, городом, который буквально влюблял в себя.

Прямые, зовущие в море улицы, ансамбли зданий, каждое из которых – шедевр легендарных зодчих Фраполли, Боффо, Бернардацци…

О-де-с-с-а…