Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

— Нет, думаю, что не стоит. Мне лучше подготовить ее. Вы придете завтра, хорошо? И тогда вы ей расскажете.

— Да, так будет лучше всего. Мне следует сначала рассказать Молли. Она имеет право знать. Я очень надеюсь, что вы с ней искренне полюбите друг друга.

— О, да! Я уверена, что так и будет. Тогда вы приедете завтра и расскажете леди Камнор? А я подготовлю ее.

— Я не понимаю, какая нужна подготовка, но вам лучше знать, моя дорогая. Когда мы сможем устроить вашу с Молли встречу?

Как раз в этот момент вошел слуга, и двое отпрянули друг от друга.

— Ее светлость проснулась и желает видеть мистера Гибсона.

Они оба последовали за слугой наверх. Миссис Киркпатрик старательно пыталась делать вид, что ничего не произошло, поскольку ей очень хотелось «подготовить» леди Камнор, иначе говоря, сообщить свою версию чрезвычайной настойчивости мистера Гибсона и ее собственного показного нежелания.

Но леди Камнор обладала наблюдательностью как в болезни, так и во здравии. Она уснула, размышляя над отрывком из письма мужа и, возможно, это дало новое направление ее мыслям, когда она проснулась.

— Я рада, что вы не ушли, мистер Гибсон. Я хотела поговорить с вами… Что произошло с вами обоими? Что вы сказали Клэр? Я уверена, что-то произошло.

Мистеру Гибсону ничего другого не оставалось, как только чистосердечно признаться и все рассказать ее светлости. Он обернулся, взял миссис Киркпатрик за руку и открыто признался:

— Я попросил миссис Киркпатрик стать моей женой и матерью моей дочери. И она согласилась. Я едва ли могу подобрать слова, чтобы поблагодарить ее.

— Хм! Я не вижу возражений. Смею сказать, вы будете очень счастливы. Я очень этому рада. Вот! Оба пожмите мне руки, — затем, засмеявшись, она добавила: — Кажется, с моей стороны не потребовалось никаких усилий. Мистера Гибсона эти слова озадачили. Миссис Киркпатрик покраснела.

— Разве она не сказала вам? О, тогда я должна это сделать. Жаль, что такая хорошая шутка пропадет, особенно если все хорошо закончилось. Когда этим утром пришло письмо от лорда Камнора… этим самым утром… я отдала письмо Клэр, чтобы она прочитала его вслух. Я услышала, как она вдруг неожиданно замолчала там, где не могло быть точек, и я подумала, что-то случилось с Агнес, поэтому взяла письмо и сама его прочитала… Постойте, я сама прочитаю вам эти строки. Где письмо, Клэр? О, не беспокойтесь, вот оно. «Как ладят Клэр и мистер Гибсон? Вы презрели мой совет помочь в этом деле, но я, в самом деле, думаю, небольшое сводничество было бы приятным развлечением сейчас, когда вы заперты в доме. Я не вижу более подходящего брака». Видите, вы получили полное одобрение моего мужа. Но я должна написать и рассказать ему, что вы сами уладили свои дела без всякого вмешательства с моей стороны. Теперь мы немного поговорим о медицине, мистер Гибсон, а потом вы с Клэр закончите свой приватный разговор.

Никто из них не желал продолжать разговор, который они вели до того, как был прочитан отрывок из письма лорда Камнора. Мистер Гибсон старался не думать об этом, поскольку понимал, что если станет размышлять, то вообразит себе все, что угодно. Но леди Камнор была настойчива, как всегда.

— Полноте, без глупостей. Я всегда заставляла своих девочек разговаривать наедине с мужчинами, которые предназначались им в мужья, неважно, стали бы они ими или нет. Перед свадьбой нужно поговорить о многом, а вы оба уже немолоды, чтобы кокетничать. Отправляйтесь!

Поэтому им ничего другого не оставалось, как вернуться в библиотеку. Миссис Киркпатрик немного надулась, а мистер Гибсон становился самим собой, более хладнокровным и саркастичным, чем когда был в этой комнате последний раз.

Она начала, почти плача:

— Не знаю, что сказал бы бедный Киркпатрик, если бы узнал, как я поступила. Ему, бедняге, так не нравились упоминания о повторных браках.

— Давайте надеяться, что он не знает. Или если он все-таки знает, он мудрее… я имею в виду, что он понимает, каким желанным и выгодным может быть повторный брак в некоторых случаях.

В общем, этот второй разговор наедине, состоявшийся по требованию, оказался не таким приятным, как первый. И мистер Гибсон весьма взбодрился, когда появилась необходимость продолжить объезд пациентов.

— Мы скоро придем к единодушию, я не сомневаюсь, — рассуждал он сам с собой, пока ехал. — Трудно ожидать, что наши мысли сразу же потекут в одном русле. И мне бы это не понравилось, — добавил он. — Было бы очень скучно и неинтересно слышать, как жена, словно эхо, повторяет твои собственные мысли. Ох-хо-хо! Я должен рассказать Молли об этом: милая маленькая женщина, интересно, как она это воспримет? В большей степени это сделано ради ее же пользы, — он погрузился в перечисление добродетелей миссис Киркпатрик и преимуществ, которые получит его дочь, от совершенного им шага.

Ехать сегодня в Хэмли было уже слишком поздно. Тауэрс и его окрестности располагались как раз в противоположном от Хэмли направлении. Поэтому только на следующее утро мистер Гибсон прибыл в усадьбу, рассчитав время своего визита так, чтобы он смог полчаса поговорить с Молли наедине, прежде чем миссис Хэмли спустится в гостиную. Он полагал, что его дочери понадобится сочувствие, когда она узнает то, что он должен был сообщить. И он знал, что никто кроме миссис Хэмли не сможет ее утешить.

Стояло погожее и жаркое летнее утро. Рабочие в одних рубашках собирали в полях ранний урожай овса. Пока мистер Гибсон медленно ехал вдоль полей, он смог рассмотреть их через высокие изгороди и даже услышать успокаивающий, равномерный звук падающих длинных полос скошенной травы. Казалось, что труженики слишком разгорячены, чтобы говорить. Собака, охранявшая их пиджаки и фляжки, лежала, тяжело дыша, с другой стороны вяза, под которым мистер Гибсон остановился на мгновение, чтобы понаблюдать и немного отсрочить разговор, который, он надеялся, пройдет хорошо. Через минуту доктор отругал себя за слабость и пришпорил лошадь. Он подъехал к усадьбе резвой рысью. Поскольку для обычного визита было еще рано, его никто не ждал — все конюхи были в полях, но для мистера Гибсона это не имело большого значения. Он выгуливал лошадь около пяти минут, прежде чем поставить ее в конюшню, ослабил подпругу, осмотрев ее, возможно, с ненужной тщательностью. Он прошел в дом через частную дверь и направился в гостиную, отчасти надеясь, что Молли будет в саду. Она была там, но из-за жары и слепящего солнца она не смогла остаться на открытом воздухе, поэтому вошла в дом через открытое окно гостиной. Измученная жарой Молли уснула в мягком кресле, шляпка и открытая книга лежали у нее на коленях, одна рука вяло свесилась вниз. Она выглядела очень нежной, молодой и невинной. Сердце отца затопила волна любви, когда он увидел ее.

— Молли, — нежно сказал он, приподняв свесившуюся маленькую загорелую руку и задержав ее в своей руке.

Молли открыла глаза, какое-то мгновение не узнавая отца. Затем во взгляде появилось осознание, и, вскочив, она бросилась ему на шею, восклицая:

— О, папа, мой дорогой, любимый папа! Почему ты пришел, пока я спала? Мне так нравится высматривать тебя.

Мистер Гибсон чуть побледнел. Он все еще держал Молли за руку и увлек ее за собой на диван, не говоря ни слова. Этого и не требовалось, она щебетала без умолку.

— Я встала так рано! Так приятно выйти из дома на свежий утренний воздух. Думаю, поэтому я такая сонная. Но разве это не великолепный жаркий день? Интересно, может ли итальянское небо, о котором говорят, быть голубее этого… того, что немного виднеется между дубами… вот!

Она выдернула руку и обеими руками повернула голову отца, чтобы он смог увидеть то самое небо, о котором она говорила. Ее поразила его необычная молчаливость.

— Ты получил весточку от мисс Эйр, папа? Как они все? Все еще болеют скарлатиной? Ты знаешь, папа, я думаю, что ты выглядишь не очень хорошо. Тебе нужно забрать меня домой, чтобы я позаботилась о тебе. Когда я могу поехать домой?

— Выгляжу не очень хорошо? Должно быть, это все твои фантазии, гусенок. Я чувствую себя необычайно хорошо, и я должен выглядеть хорошо, потому что… у меня есть для тебя новость, маленькая женщина, — он чувствовал, что разговор получается нескладным, но решил продолжать. — Догадайся, какая?

— Как я догадаюсь? — ответила Молли, но ее тон изменился, она была явно встревожена, словно инстинктивно что-то предчувствовала.

— Видишь ли, любовь моя, — сказал он, снова беря ее за руку, — ты находишься в таком затруднительном положении… девушка, взрослеющая в такой семье, как наша… молодые люди… с моей стороны это оказалось неисправимой глупостью. А я обязан так часто уезжать.

— Но есть мисс Эйр, — промолвила Молли, бледнея от усиливающегося неопределенного предчувствия того, что должно случиться. — Дорогая мисс Эйр, мне не нужен никто, кроме нее и тебя.