Книга о друзьях - Генри Миллер

Ближе к концу вечеринки я заметил, что Алек с двумя парнями исчезли. Зная, что пунш так или иначе подействовал на всех, я решил, что они вышли глотнуть свежего воздуха, и вдруг услышал, как они тащат какой-то тяжелый ящик по ступенькам крыльца. Это была огромная коробка — одна из тех, что бакалейщики оставляют рядом со своими магазинчиками на ночь. Открывая входную дверь, чтобы посмотреть, что происходит, я увидел, что моя мать стоит у меня за спиной. В этот момент Алек и оба парня втащили наконец коробку со спиртным на крыльцо и уронили ее на пол. Моя мать издала патетический возглас и принялась обзывать нас всех грязными бродягами. К моему удивлению, Алек подошел к ней, взял ее безжизненную руку и сказал почти со слезами на глазах:

— Дорогая миссис Миллер, вы должны простить нас. Видите ли, двадцать первый день рождения бывает только раз в жизни, и мы хотим, чтобы ваш сын запомнил его навсегда.

Моя мать начала лепетать что-то о разбитых ступеньках, но он быстро прервал ее:

— Не волнуйтесь, миссис Миллер, я лично прослежу, чтобы их починили. Благодарим вас за прекрасный вечер, вами устроенный.

Так он взял верх.

Приближалось время каникул. Девушка Алека сообщила ему, что проведет их в Европе. Она собиралась отправиться в Париж на французском океанском лайнере.

Сначала это повергло Алека в панику. Он так и видел, как она влюбляется в какого-нибудь французского принца. Но тут его осенило — почему бы не съездить в Париж вместе с ней? И почему бы (тайно, конечно) не на том же пароходе? Он подождет, пока они выйдут в океан, а потом удивит ее своим появлением. (Алек боялся, что она пересядет на другой корабль, если узнает, что он за ней увязался.)

Итак, он купил билет, дождался выхода парохода из гавани и объявился.

Девушка была очень удивлена, но рада — ей, конечно, польстило такое внимание. И в этот момент она действительно в него влюбилась. В Париже они поженились.

В марте 1930 года в Париж прибыл и я, ничего не зная о помолвке своего непутевого приятеля. Однажды я сидел в кафе «Дю Дом» и вдруг кого бы вы думали увидел? Прямо ко мне шли под ручку Алек с девушкой. Пока мы пили вино, она рассказала мне обо всем, что произошло после моего приезда в Париж.

Мы решили отпраздновать их свадьбу. Я отвел их в «Купель» на той же улице, где мы прекрасно провели время. Молодожены выглядели очень счастливыми. С тех пор я не видел Алека почти сорок лет, пока он не приехал ко мне в гости в Пасифик-Пэлисадс. Он заскочил по пути в Рино, где собирался жениться снова — на той же женщине! Позже она поведала мне, что с этим мужчиной ей пришлось нелегко, но иной жизни она не представляет. К моему огромному удивлению, уже уходя, Алек обнял меня, тепло пожал руку и сказал:

— Ген, ты даже не представляешь, как я рад, что у тебя получилось. Я всегда знал, что в тебе что-то такое есть.

КНИГА ВТОРАЯ.

МОЙ ВЕЛОСИПЕД И ДРУГИЕ ДРУЗЬЯ

Это была эпоха Фрейда и неврозов, которыми он наводнил мир. Теперь-то мы знаем, что действительно таилось в ящике Пандоры. Я имею в виду период с 1910-го по 1924 год. Что за волнующее и эффектное время! Никаких наркотиков, никаких хиппи, в худшем случае — пьяная богема и мелкие жулики всех мастей.

Это была эпоха великого немого кино с диким количеством звезд мировой величины. В первых рядах, разумеется, Чарли Чаплин и Грета Гарбо. Они бессмертны, как, наверное, и некоторые другие великие актеры. Рядом с Гарбо я поставил бы имена таких звезд, как Назинова, Ольга Петрова, Анна К. Нильсон, Мари Доро, Элис Брэйди, Клара Кимбол-младшая. На сцене блистали другие — Джин Иглз, Мини Маддерн Фиск, Леонора Ульрих, миссис Лесли Картер. Все время что-то происходило, пока не разразилась Первая мировая война, после которой мир так и не вернулся в свои прежние рамки.

Это была самая ужасная из всех мировых войн. Достаточно назвать Верден, чтобы вновь пережить ее. Представьте себе Ничью Землю между двумя сторонами, усыпанную горами трупов, и чтобы начать, нужно сначала перелезть через нагроможденные тела собственных товарищей. (Хотя в древности в битве при Платеях[13] за один день тоже умудрились порешить сто тысяч человек, да не как-нибудь, а в рукопашном бою…)

Мы успели увидеть отблеск игры Элеоноры Дузе, Сары Бернар и Мей лан Фанга, знаменитого китайского актера, который играл женские роли, пока женщины не стали исполнять их сами.

В самый разгар этого бурного периода я познакомился с одной редкой птицей с Голубой Земли, из Миннесоты. Его звали Гарольд Росс, он был пианистом, учителем музыки, позже дирижировал оркестром. Сначала он познакомился с моей женой и стал наведываться к нам в гости, всегда принося с собой папку с нотами: по пути домой читал партитуры Брамса, Бетховена, Скрябина так, как другие читают книги. Он приезжал благоухающий, как маргаритка, с покрасневшим от усиленного умывания лицом, иногда даже с мыльной пеной на кончиках ушей. Вот это я понимаю энтузиазм! У него всегда наготове было что-нибудь интересное — он мог часами рассказывать о Нижинском, новом романе Драйзера или последних изменениях в ставках на бокс, рестлинг или шестидневные велосипедные гонки. На такие мероприятия я ходил обычно с одним из своих «вульгарных дружков», как их величала моя супруга. С Гарольдом же я никогда не ходил даже в оперу.

Во время войны, работая в ателье у отца, я познакомился с одним пожилым человеком, который принял участие в моей судьбе. Его звали Альфред Пач, он вместе с братьями профессионально занимался фотосъемками. Они хвастались, будто фотографировали всех президентов США, начиная с Линкольна. Альфред Пач, настоящий чудила, никогда не пользовался деньгами, вместо этого он совершал бесчисленные обменные операции. Даже за сшитые моим отцом костюмы и жилеты он расплачивался фотографиями.

Однажды я сказал ему, что собираюсь пойти вечерком послушать Карузо и Амато. Для этого мне пришлось бы постоять в очереди за билетом — процедура не из приятных, учитывая, что в желудке было пусто. Мое сообщение послужило началом интересного разговора о музыке. Когда я сказал Альфреду, что играл на фортепьяно около десяти лет, он был очарован. Оказалось, что этот милый пожилой человек может без труда достать билеты на фортепьянные концерты или в оперу — в общем, почти на все музыкальные представления. Именно благодаря ему я увидел тогда Нижинского, вряд ли осознавая, какая редкая удача мне выпала. Излишним будет говорить, что я сполна воспользовался добротой своего нового знакомца. Каких только знаменитостей я не повидал! Среди них Ян Падеревский, Тосканини, Пабло Казальс, Ян Кубелик, Альфред Корто, Джон Маккормак, Шуманн-Хайнк, Мэри Гарден, Джеральдина Фаррар, Луиза Тетраццини и многие другие. Сироту, великого еврейского певца, я так и не увидел вживую, слышал только записи. Сколько времени я провел, размышляя под его пение в пору моей несчастной любви к Коре Сьюард! И по сей день, когда я слышу его голос, то не могу сдержать слез. Наверное, единственное вокальное произведение, которое осмелюсь поставить выше, — это опера «Тристан и Изольда», особенно «Смерть Изольды».

Для меня опера имела огромное значение, хотя эти годы были эпохой джаза, и дела у Роузлендского танц-холла, как и у Гарлемского, шли в гору. Но вернемся к Гарольду Россу. Для начала он всегда играл нам «Сады провинции» Перси Грейнджера. Несмотря на то что я вдоволь наслушался и классики, в моей памяти лучше всего сохранилась именно эта мелодия. Слушать ее в исполнении Гарольда (поистине виртуозном) было все равно что отдавать честь национальному флагу.

Приезжая в Нью-Йорк, Росс всегда встречался со своим другом Остергреном, который познакомил меня с творчеством Кнута Гамсуна. Будучи норвежцем по происхождению, Остергрен показал мне несколько грубых ошибок в английских переводах (если только я ничего не присочиняю). Точно я помню только то, что первую книгу Гамсуна («Голод») я прочел по дороге в Рочестер, поскольку жена сунула ее перед отъездом в карман моего пальто.

Сейчас Нью-Йорк образца тех лет кажется мне очень цивилизованным местом. Там было все, а в воздухе чувствовалась какая-то наэлектризованность. Гарольду Россу это особенно нравилось, учитывая то, что он приезжал из Миннесоты. Мне же, наоборот, Голубая Земля казалась загадочным и притягательным местом — возможно, из-за названия.

Это было время немого кино — Лорел, Харди — и музыкальных автоматов марки «Вурлитцер». Никто не делал кумиров из политиков, настоящих лидеров следовало искать среди духовных вождей человечества! Лао-Цзы, Будда, Сократ, Иисус, Миларепа, Гурджиев, Кришнамурти. А еще Мэри Корелли, покорившая сердца и мужчин, и женщин! Романы христианские на 101 процент — фанатизм в чистом виде. Однако за ее архаичным письмом скрывалась огромная важность содержания. Какая разница, принадлежала ли она нашему времени? Она была «вне времени». Она писала «кишками»! Я же говорю — это всегда актуально.