Канонир Кейд - Сирил Джадд

После этого случая Кейд целиком переложил фуражирские обязанности на плечи напарника, не забыв, однако, предупредить его, что братьям Ордена не дозволено вкушать мясного запаха до захода солнца, а также прозрачно намекнув, что ему, Кейду, не по душе грызть морковку, в то время как его спутник уписывает жареного цыпленка.

Лишь однажды за все пять дней им грозила опасность обнаружения. На второй день перехода, прячась близ одинокой бумажной фабрики, они заметили с дюжину стражников, развернувшихся в цепь и прочесывающих соседнее поле. Они делали это так неохотно и непрофессионально, что даже Фледвик, не говоря уже о самом Кейде, с легкостью проскользнул бы мимо любого из них незамеченным. Канонир подозревал, что его сообщник вообще обладает немалыми талантами в области искусства прятаться и маскироваться, — в противном случае его криминальная карьера оборвалась бы значительно раньше. В чем-то даже это было сродни высокому умению воина-разведчика, хотя всего три дня назад подобное сравнение показалось бы ему кощунственным.

Вечером того же дня Кейд поддался на уговоры экс-наставника научить его наконец пользоваться газовым пистолетом. Небрежно и с видимой неохотой, по-прежнему относясь к нему как к «неподобающему», канонир несколько раз разобрал и собрал оружие, пока ученик полностью не усвоил себе «картинку», так как число зарядов в магазине было весьма ограниченным. Фледвик тренировался целый день с увлеченностью ребенка, заполучившего новую игрушку. В глазах Кейда этого было более чем достаточно, чтобы освоить «пу-калку», но маленький мошенник так восторгался своими достижениями, что канониру пришлось слегка поумерить его пыл, поведав об отличиях этого оружия простолюдина от настоящего оружия, неразрывно связанного с тысячелетними традициями и комплексной символикой.

Выступая в роли учителя, Кейд непрерывно учился и сам. За какие-то пять дней общения с неунывающим и словоохотливым спутником он узнал об окружающем мире неизмеримо больше, чем за тринадцать лет пребывания в стенах Ордена. И хотя он знал, что не подобает ему обращать внимание на речи жулика, когда Фледвик начинал болтать о самых разных вещах, вроде своего завода, магазинов, покупок, посещения театра или ресторана, развлечений, музыки, радио, поездок за город, канонир весь обращался в слух. А если угрызения совести начинали донимать слишком сильно, оправдывался тем, что сам ни о чем не спрашивает, а запретить другому говорить не имеет права. По правде сказать, Кейд зачастую не понимал и половины высказанного Фледвиком. Помимо социального, их разделял еще и лингвистический барьер. Бывший наставник как будто говорил одновременно на двух языках. В нормальную человеческую речь то и дело вплетался цветистый бульварный жаргон, изобилующий массой неизвестных канониру слов, имеющих какие-то смутные анатомические корни. Впрочем, иногда некоторые из них попадались в контексте, и тогда их внезапно прояснившееся значение заставляло слушателя мучительно краснеть и поспешно отворачиваться.

Кейд, далекий от ораторского искусства, временами пытался изложить напарнику свою концепцию Ордена и объяснить влияние, которое Орден оказывает на всех своих слуг, начиная от послушника и заканчивая отцом бомбардиром. Очень скоро, однако, он понял, что Фледвик, несмотря на его искреннее преклонение перед Орденом и братьями, на самом деле глубоко заблуждается. Даже он, некогда бывший наставником, видел перед собой лишь внешнюю сторону, упорно отказываясь вникать во внутреннюю суть. Богатейший символический смысл комплексных ритуалов, подобающие каждому действию мысленные цитаты, слияние сознания воина с основами Учения Клина, готовность к самопожертвованию — все это не находило отклика в скользящем по поверхности разуме афериста. Кейд подозревал — и не без оснований, — что Фледвик даже отца бомбардира представлял в несколько приукрашенном образе какого-нибудь стражника среднего ранга. Ему бесполезно было объяснять, что отец бомбардир одним своим существованием наделяет смыслом жизнь каждого из братьев, служа для них олицетворением всего самого достойного и подобающего. Поразмыслив немного, Кейд решил простить спутнику его заблуждения. Особенно повлияла на это решение половина жареной индейки, которую ловкач умудрился бесшумно стянуть с какой-то фермы за час до захода солнца.

Четвертый день похода близился к вечеру, когда Кейд объявил привал и провел целый час в изучении карты, мучительно ища выход из безвыходного положения. Той же ночью он настоял на том, чтобы пройти еще несколько миль в темноте, рассеиваемой лишь светом немногочисленных звезд. Проснувшись на рассвете, Фледвик огляделся и ахнул, узрев в южном направлении циклопические руины.

— Это… Это что? — пролепетал он, чуть ли не заикаясь от страха.

— Вашингтонские Пещеры, — суровым тоном подтвердил догадку канонир. — Ты только не паникуй — мы обойдем их стороной. Зазор, правда, не слишком велик — всего три километра, — но если избрать другой путь, придется делать огромный крюк через густонаселенный район. Я специально привел тебя сюда ночью, иначе ты мог бы совсем упасть духом. — Он не стал добавлять, что боялся того же и в отношении собственной персоны, и продолжал нарочито бодрым тоном: — Никогда не думал, наверное, что проведешь ночь так близко к Пещерам?

— Никогда! — признался Фледвик, стуча зубами.

Они позавтракали крадеными (реквизированными) фруктами, после чего Кейд, далеко не такой спокойный, каким старался казаться, приступил к рекогносцировке. Линия горизонта к югу пестрела зубцами и изломами. Зрелище было жутковатым даже для видавшего виды канонира. Исполинский курган из битого серого камня возвышался на площади в десятки квадратных миль. То там, то здесь в насыпи чернели провалы, напоминающие издали глаза и пасть неведомых чудовищ. Ближе к вершине одиноко торчали останки какого-то изломанного и перекрученного сооружения, похожего на гигантский рыбий скелет.

Да, зрелище было не для слабонервных, но именно здесь следовало искать Арля, отца бомбардира Ордена, избравшего себе обителью «грот, который вовсе не грот». В тени подавляющего воображение кургана жилище отца уже не казалось столь привлекательным, как раньше. Поистине Вашингтонские Пещеры внушали непреодолимый ужас любому и даже его, посвященного брата и канонира, заставляли думать о неподобающем, вроде стрельбы с аэролета или доступных женщин в заведении Канонирши.

Кейд выплюнул не полезшую в горло фруктовую мякоть.

— За мной, — буркнул он, грубо пнув в тощий зад пристроившегося рядом напарника. Тот проворно вскочил и затрусил следом.