Малая Глуша - Мария Галина

Телефон опять зазвонил, и она потянулась к трубке. Может, Лялька пришла. Но Лялька ни в жизнь звонить не станет, чтобы ее успокоить.

Звонил Вася.

– Приедет он, Лена Сергеевна. Сказал, что приедет.

– Хорошо, – неуверенно сказала Петрищенко, прислушалась к себе и повторила: – Хорошо. А… когда приедет, а, Вася?

– Завтра и приедет. Он, Лена Сергеевна, в отличие от Лещинского, фишку сечет. Его в Киев вызывали, а он на Киев плюнул, сказал, что билет поменяет и приедет. Сказал, возьмет билет, позвонит. Скажет когда. И вагон.

– А в Киев зачем?

– А хрен его знает, может тучи разгонять. Там матч намечался. Спартак-Динамо. Киевское. А тучи вон какие…

– Выдумываешь опять.

– Почему выдумываю? – обиделся Вася. – Он может.

– Ну, – сказала она с сомнением в голосе, – будем надеяться, что он может не только это.

Боже, вот бред! Антинаучный бред, средневековье какое-то, как вся эта их контора. Почему я вообще паникую? Ну, авантюрист вроде Остапа Бендера, вот ведь какая петрушка, все почему-то симпатизируют Остапу Бендеру, какой он умный и как все здорово у него получается… почему никому никогда не жалко, например, васюковских шахматистов? Вроде как так им и надо, лохам! Но, в сущности, у них была мечта, а он, значит, воспользовался этой мечтой, и никогда уже больше они ни о чем мечтать не будут… Никогда мне этот Бендер не нравился.

А если он меня под статью подведет? Сам-то выкрутится, он скользкий. А меня подставит. Удостоверение-то мое. Инспекцию самозваную я проводил.

Интересно, чем он их держит – и ученый совет, и оппонентов, неужели тоже запачкал липкими своими лапками? Когда я принес на внутренний отзыв в Институт Гигиены, этот, как там его, так на меня посмотрел и спросил – у вас что, Герега? И покачал головой. Но вроде ведь даст отзыв!

Ветер показался ему острым и холодным, как нож, и он поднял воротник солидного драпового пальто.

– Лева? Ты меня ждешь?

Ледка шла к нему со стороны клумбы с мокрыми бурыми астрами и еще такими красными цветочками, названия которых он не знал. Зря она прическу такую делает. Хотя какую ей вообще прическу делать? В руке матерчатая сумка, в ней банка. Плоская. Малосольная селедка в пресервах. Или килька. И еще что-то, угловатое.

– Нет, Ледочка. Жду… одного человека, – сказал Лев Семенович, переминаясь с ноги на ногу.

Сама же посоветовала обратиться к этой Катюше, а теперь спрашивает. Не понимает, что ли? Или вид делает?

– А я вот в перерыв в магазин успела, – сказала Петрищенко, – а то к вечеру все расхватают.

Воцарилось молчание.

– А вообще, паршивое дело, Лева, ЧП вот это.

– Знаю, знаю, Ледочка, – Лев Семенович в затруднении покрутил шеей, – я договорился с Лещинским, он сказал, что дал вам шанс. Своими силами. Тогда, может, еще и… капитана «Мокряка» под суд, это без сомнения, а тебе, если возьмете его, может, удастся и выговором отделаться.

– Лева, все серьезнее. Это…

– Ледочка, я сейчас не могу. Давай завтра, ладно? Или нет, давай созвонимся…

– Ладно, – сказала Петрищенко.

Глаза за очками у нее были очень большие, это, наверное, потому, что она дальнозоркая, и красноватые глаза эти часто мигали. Невезучая она, Ленка, хотя и баба неплохая, только скучная какая-то, и почему она так ноги ставит? У женщины должны быть ножки, а не ноги…

Лев Семенович поймал себя на том, что думает о каких-то глупостях, и даже покраснел. И Ледка, словно в ответ, покраснела тоже – он видел, как краска, поднимаясь почему-то из выреза, заливает шею.

– Так я пойду? – спросила она неуверенно.

«Иди, иди, Ледка», – хотел сказать Лев Семенович, но вместо этого он нагнулся и взялся за ручку ее сумки. Петрищенко машинально потянула сумку на себя. Боже мой, какая глупость, подумал Лев Семенович, чувствуя, как кровь приливает к лысинке. Да пусти же, дура, подумал он.

– Дай, я тебе помогу. Ну, хотя бы до остановки….

– Что ты, что ты, Лева, – слабо защищалась Петрищенко, – я сама…

Но разжала пальцы и отдала ему мятую ручку сумки. Сумка оказалась неожиданно тяжелой, – из чего делают эти банки? Из противотанковой брони?

Петрищенко широко, не по-женски шагала рядом, подлаживаясь под его шаг. Попрут ее, как пить дать попрут.

– Лещинский говорит, вы молодцы, оперативно работаете, – сказал он для порядка.

Они миновали черный якорь на постаменте. У якоря одинокая кошка деловито ковыряла лапкой землю в клумбе.

– Да, идентифицировать, кажется, удалось, – осторожно ответила Петрищенко. – Только ты бы еще поговорил с Лещинским, Лева. Это такая палеоазиатская тварь, эндемик такой, нам бы специалиста…

Она поняла, что Лев Семенович ее не слушает. Он кивал, погруженный в свои мысли, и уже у остановки неловко сунул ей сумку обратно в руку, так быстро и сильно, что Петрищенко чуть не уронила ее себе на ногу от неожиданности.

– Ну вот, – с облегчением сказал он, – держи, Ледка.

– Да, да, – благодарно сказала Петрищенко, – спасибо.

Лев Семенович посмотрел ей в спину. Ледка явно косолапит, подумал он, раньше она так не косолапила. Оглянулся. Кошка сделала свое дело и теперь сидела на крыльце, лениво вылизывая грудку. Лев Семенович любил кошек, но у Риммы была аллергия, и кошку в квартире они держать не могли.

Под ногами маленькие серые лужи морщили, как плохо выглаженная ткань.

– Вы меня ждете?

Она смотрела на него снизу вверх, уютная, розовая, голубые глаза невинные. Как у куклы.

– Вы ведь… Екатерина? – У него почему-то пересохло в горле.

– Да. – она улыбнулась, отчего на свежих пухлых щеках появились ямочки.

Впрочем, улыбка тут же исчезла, и она просто стояла, глядя на него неподвижными кукольными голубыми глазами, и молчала. Подбородок у нее тоже был с ямочкой. Кудряшки, выбивающиеся из-под розового мохерового беретика с начесом, тоже походили на кукольные кудельки.

И эта… она мне может помочь? Лев Семенович зачем-то провел руками по бокам пальто.

– Это… – тоскливо произнес Лев Семенович, – мне Елена сказала… то есть… что вы можете помочь…

Этот ее беретик!

– Это моя профессия, – сказала Катюша, глядя на него прозрачными голубыми глазами, – помогать людям.

Она была в болоньевой пухлой куртке, из-под которой виднелась серая юбка.

– Я думаю, – сказала Катюша, по-прежнему глядя на него неподвижным взглядом, – что вы как раз по моему профилю.

Может, она думает, что мне нужны ее услуги в интимном плане? Господи, ну и вид! Ледка вот же удружила, дура.

Он стоял, набычившись, упершись взглядом в асфальт, и молчал.

– Не хотите – не говорите. – Катюша запахнула шарфик, тоже розовый, мохеровый. – Сама скажу. У вас камень на сердце. Давит, мешает… вздохнуть не дает. Вот вам дальняя дорога в большие люди, а камень-то лежит! Большой человек положил большой камень.

– Вы что? – спросил Лев Семенович и украдкой вытер ладони о пальто. – Следили за мной? Или Ледка сказала? То есть Елена Сергеевна?

– Мне не надо ничего говорить, – Катюша улыбнулась, у нее были мелкие ровные зубки, – я и сама все вижу, касатик.

«Касатик» прозвучало издевкой.

– Вы… можете помочь? – шепотом спросил Лев Семенович.

Что я несу, думал он торопливо, это же… мракобесие какое-то, чертовщина, эта их СЭС-2 вообще странными вещами занимается, но вот чтобы настолько…

– Не знаю, – деловито сказала Катюша, – это поглядеть надо. Так сразу сказать нельзя.

Они миновали длинный газон, миновали красный облупившийся дом с маленькими балкончиками и осыпавшейся лепниной… На одном балкончике сидела старуха в пальто и крест-накрест завязанном платке и мрачно смотрела на улицу.

В луже два голубя спорили за размокшую корку хлеба с наглой молодой чайкой.

– А… как бы… – Лев Семенович набрал побольше воздуха, – как бы это устроить?

– Ну, – Катюша была спокойна и доброжелательна, – посидим, поговорим…

Лев Семенович неожиданно остро осознал, что совершенно не знает, что творится за этим гладким розовым лбом, за чуть выкаченными светлыми глазами.. Я для нее пустое место, подумал он обиженно.

– Там на углу кафе-мороженое есть, – продолжала Катюша, – вот там и посидим…

Это же, считай, центр города, хочешь не хочешь, кого-нибудь встретишь, а я сижу с такой вот. Еще и Римме доложат. Ладно, решил он, если что, скажу Римме, что это медсестра из поликлиники нашей или, лучше, регистраторша…

В кафе шумела и толпилась у стойки наглая джинсовая молодежь, и он уже было обрадовался, что придется искать другое кафе, менее людное и шумное, но тут, как по команде, молодая пара встала и отодвинула стулья. Катюша сразу уселась и доброжелательно сказала:

– Мне бы мороженого и ну… коктейль есть такой, сладкий, с вишенкой.

– Шампань-коблер, – машинально ответил Лев Семенович.

– Ага, значит, шампань, а мороженое с сиропом. Двойным. Три шарика. Или четыре. Ну, сколько не жалко. И кофе.

Лев Семенович кивнул и пошел проталкиваться к стойке. Молодежь стояла толпой, занимая друг другу очередь, отчего очередь не убывала, и Лев Семенович раздражался. Все вокруг казалось чуть-чуть нереальным, словно он сам за собой наблюдал в кино.