Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

– Глядите! – Беньковский приник к стеклу. – Солнце!

Пелена тумана снова порыжела, и на мгновение Михаил Петрович увидел Солнце – крошечный, ослепительно яркий теплый диск.

– Солнышко, – сдавленным голосом проговорил он.

– Прощай... навсегда.

Непроглядная тьма закрыла иллюминатор. Звездолет раскачивался, откуда-то доносилось протяжное гудение, временами переходившее в пронзительный свист. Температура в кабине быстро поднималась. Северцев прислушался.

– Сейчас самое время сгореть, – спокойно сказал он.

– Как это сгореть? – сердито возразил профессор. – А наблюдения? Нет, голубчик, не так скоро... не так скоро.

Качка усилилась. По-видимому, торможение звездолета в атмосфере происходило неравномерно. Время от времени людей бросало на стены и друг на друга. А затем... чудовищные силы страшной большой планеты подхватили звездолет и завертели его, словно щепку в водовороте. Все смешалось в кабине. Профессор, упав на вывихнутую руку, шипел и подвывал тихонько, кусая нижнюю губу. Северцев поймал его за плечо, притянул к себе и затиснул за панель управления.

– Держитесь крепче, – крикнул он. – Может быть... Господи, Миша, что с тобой?

Михаил Петрович только жалко улыбнулся в ответ. Он захлебывался кровью. В условиях невесомости кровь не вытекала из носа, она заполняла носоглотку и рот, заливала при каждом вдохе горло и вызывала мучительный кашель. Цепляясь за кресло пилота, с темно-багровым лицом и остановившимся взглядом Михаил Петрович судорожно дергался всем телом, отплевывался и сипло ругался. Мириады крохотных красных капелек кружились вокруг него, разлетались по всей кабине и расплывались маслянистыми пятнышками на стенах и одежде. Каждая спазма в горле острым ударом отдавалась в затылке. Перед глазами вспыхивали разноцветные круги. Михаил Петрович рванул ворот куртки. Беньковский и Северцев растерянно с ужасом смотрели на него.

– Надо что-то делать... – как сквозь слой ваты донесся до него голос Северцева. И второй раз за последние сутки сознание его окуталось мраком, более глубоким и плотным, чем тот, что глядел сейчас на обреченных через иллюминатор.

Михаил Петрович пришел в себя внезапно, как от толчка. Было странно тихо, пол кабины слегка покачивался. Это едва заметное покачивание почему-то испугало Михаила Петровича, и он протянул руку, чтобы ухватиться за что-нибудь. Но при первом же движении вскрикнул и застонал от тупой ноющей боли, пронзившей мускулы. Он не мог пошевелиться. Все тело его стало необычайно тяжелым, собственные руки казались неуклюжими железными палками, что-то мягкое и теплое навалилось на грудь и мешало дышать. Сильно болела спина, особенно лопатки.

– Не шевелись, – услышал он голос Северцева.

– Дайте ему пить, – сказал Беньковский.

Тут только Михаил Петрович заметил, что кабина освещена необыкновенным розовым светом. Такой свет излучают некоторые газополные лампы, но здесь он был более плотным, сочным и, кажется, имел даже запах. Запах роз. Впрочем, Михаил Петрович знал, что это только галлюцинация. Над ним склонилось красное испачканное лицо Северцева с налитыми кровью глазами.

– Пей.

О его зубы стукнуло горлышко фляги. Михаил Петрович сделал несколько жадных глотков. Это был холодный бульон.

– Спасибо, Володька... – Он попытался приподняться.

– Осторожней, кости переломаешь...

– Кости? – Михаил Петрович подумал и спросил нерешительно: – Почему это?

– Вес.

– Мы больше не падаем?

– Минут двадцать, как остановились.

Тяжело дыша, упираясь ладонями в пол, Михаил Петрович принял сидячее положение.

– Где же мы остановились? – спросил он.

– Видишь ли... – Северцев кашлянул. – Мы, собственно, висим.

– Как так?

– Нет оснований беспокоиться, Миша, – отозвался Беньковский. Михаил Петрович обернулся. Профессор сидел под иллюминатором, всклокоченный, с отвисшей челюстью и доброжелательно кивал ему. – За те два часа, что вы были в обмороке, звездолет провалился на несколько тысяч километров. Бури, циклоны, все эти неприятности остались позади... вернее, далеко наверху. Мы достигли такой глубины, где плотность газа сравнялась со средней плотностью нашего звездолета. Звездолет плавает... и, по-видимому, вечно будет теперь плавать в слое водорода с таким же удельным весом, как у воды. Понимаете, Миша? А тяжесть... Ну что же, с этим придется смириться. Не забывайте все-таки, что Юпитер во много раз массивнее Земли.

Михаил Петрович уставился на иллюминатор, озаренный странным розовым светом.

– А это что?

– Это? – Голос профессора задрожал от гордости и волнения. – Это, голубчик, по моему глубокому убеждению, излучение гораздо более глубоких слоев Бурого Джупа – излучение металлического водорода.

5. КЛАДБИЩЕ МИРОВ

– Дело вот в чем, – продолжал Беньковский, заметив недоуменный взгляд Михаила Петровича. – Я вам уже говорил, что каждая из больших планет – в том числе и Юпитер – представляет собой громадный газовый шар. Мы считаем, что Юпитер на восемьдесят пять процентов состоит из водорода, и только пятнадцать приходится на гелий в смеси с другими, более тяжелыми элементами. При этом, как это было установлено еще лет пятьдесят назад, наружный слой планеты на глубину в восемь-десять километров состоит преимущественно из молекулярного водорода. Плотность газа на этой глубине составляет половину плотности воды. Здесь, по-видимому, и плавает сейчас наш звездолет с его пустыми баками для горючего.

Профессор остановился и, тяжело дыша, вытер ладонью мокрый рот.

– Ну вот, голубчик. А ниже под нами идет слой толщиной примерно в сорок тысяч километров. Это уже слой атомарного водорода, перешедшего в так называемую металлическую фазу. Здесь господствуют колоссальные давления – порядка миллиона атмосфер, электроны освобождаются и перестают быть связанными с определенными атомарными ядрами. Да. Здесь плотность газа уже становится равной плотности воды и выше... гораздо выше. Вот там-то... по моему глубокому убеждению... и находится кухня страшной большой планеты.

Профессор уронил лицо на руки и замолк. Северцев лежал на спине, хмуро глядя в потолок.

– А еще глубже? – тихонько спросил Михаил Петрович. – Там, в центре... – Он ткнул пальцем в пол.

– Там... ядро. Радиусом в двадцать тысяч километров. Водород, гелий и прочее – в кристаллическом состоянии. Просто, не правда ли?

Михаил Петрович через силу улыбнулся.

– Н-не сказал бы... Так это светит металлический водород?

– Скорее всего, он. Впрочем, я не совсем уверен. Нужно будет достать приборы, произвести наблюдения...

– А что там видно?

– Ничего.

– Розовая пустота, – подал голос Северцев.

– Я посмотрю? – Михаил Петрович перевел вопросительный взгляд с профессора на аспиранта.

– Вольному воля, – усмехнулся тот.

– Только старайтесь не подниматься на ноги...

Михаил Петрович лег на живот и довольно ловко, без особых усилий одолел несколько шагов, отделявших его от иллюминатора. Поднявшись (не без помощи Беньковского) на колени, он выглянул наружу.

Северцев был прав. Звездолет плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не было видно ни одного предмета, ни одного движения, ни одного оттенка, на котором мог бы задержаться глаз. Ровный розовый свет. На минуту Михаилу Петровичу показалось, что он в упор смотрит на фосфоресцирующий экран. Потом он заметил, что наверху розовый оттенок темнее, а внизу светлее. Мысль о том, что взгляд его проникает, возможно, на многие сотни или даже тысячи километров, поразила его. Тысячи километров пустоты... Впрочем, сжатый газ вряд ли мог быть настолько прозрачным.

– Ну, нагляделся? – насмешливо осведомился Северцев.

Михаил Петрович напряженно скосил глаза.

– А знаете... Может, это только кажется мне... – Он замолчал. Прямо за стеклом в розовом свете плясали едва заметные черные точки. – Слушайте, рядом с нами трясется какой-то мусор!

Северцев свистнул.

– Трясется мусор... шокинг! Особенно для литработника.

– Вам показалось, Миша, – ласково сказал Беньковский.

Михаил Петрович почувствовал, что позвоночник его больше не выдерживает, и соскользнул на пол.

– Нет, не показалось. Такие темные точки и пятна... прямо перед стеклом.

– Возможно, метеоритная пыль... – Беньковский попытался подняться, но сейчас же сел снова. – Не могу, – виновато улыбнулся он. – Очень тяжело. Вот отдохну немного, тогда погляжу...

– У меня тоже голова еле держится на плечах, – сознался Михаил Петрович. – Как чугунная...

– Обременена массой новых знаний, – желчно заметил Северцев. – Ничего, корреспондент, знания эти полезны и несомненно пригодятся тебе в ближайшем будущем.

Михаил Петрович с холодным любопытством взглянул на него, но не ответил.

– Андрей Андреевич, – сказал он, – если кухня, как вы говорите, находится под нами, а кипит в тысячах километров над нашими головами, то как происходит передача энергии? Ведь здесь так спокойно, почти не качает...