Дракон. Книга 1. Наследники Желтого императора - Игорь Алимов

«…с самого утра. Меня приняли без очереди. Доктор, очень милый дядечка, товарищ Су, долго щупал пульс, потом сказал, что со мной все в порядке. Нашел у меня легкое сердечное смятение, присоветовал не волноваться и побольше отдыхать.

Знал бы он!.. Но я не мог сказать. И не смогу сказать никому. Ни сказать, ни показать проклятый предмет. Все мое существо атеиста и коммуниста противится этому: таких вещей нет и быть не может! Это бесовщина и поповщина. Но должно быть какое-то разумное объяснение. Не может человек просто так видеть наяву черт знает что, есть диалектический материализм в конце концов! Не каменный век! Товарищи уже и так обеспокоились, когда вдруг левый глаз мой стал зеленым. Гвоздев, будь он неладен, наверняка уже настрочил отчет, гнида. Что же будет, если рассказать про мои видения? Катастрофа, вот что будет. Конец всему! В двадцать четыре часа. Семь суток до Москвы и все, привет. Нет, нет, никому нельзя. Да еще родственничек этот проклятый, вдруг кто дознается… Я сделаю вид, что со мной простое переутомление, и все будет в порядке. Товарищ Пика отнесся к моему состоянию с большим пониманием, а на настырного Гвоздева даже шикнул, одернул. Дал мне два дня отпуска. Сижу в гостинице и пишу. Пишу и думаю: зачем пишу? Беда будет, если кто прочитает. Надо спрятать. Надежно. Жечь нельзя, Гвоздев может учуять запах. Спрятать. Или найти способ уничтожить. И больше никому. Никому. Никогда».

И это — спокойный и выдержанный дед Вилен, который одним своим видом приводил в чувство расхулиганившихся мальчишек на улице? Будто другой человек писал, какой-то параноик… Гвоздев может учуять запах?! Конечно, времена тогда были сложные, советский человек за границей постоянно находился под пристальным вниманием соответствующих органов, тем более на таком ответственном задании, как помощь братскому китайскому народу. Но ушибы, ссадины, видения и зеленый глаз? Котя никогда не видел у деда Вилена зеленого глаза: нет, глаза его были обычные, голубые. Тут или нервный срыв, или что-то иное… И что же должно было случиться, чтобы дед Вилен так запаниковал?…

«Муж знаменитый! тебе ли, как робкому, страху вдаваться.Сядь, успокойся и сам, успокой и других меж народа…»

Котя в смятении вернулся к шкафу с дневниками, сгреб их с полки все, вывалил на стол, начал лихорадочно листать. Стиль и объем изложения во всех были сродни тем, которых дед придерживался на первом вырванном листке: местами корявые, но вполне подробные описания дел, событий, работы; иногда встречались пейзажные зарисовки, мелкие, но точные наблюдения над китайской жизнью — и только одна аньшаньская тетрадь была сухой и безжизненной. Такое впечатление, будто этот период своей жизни дед переписал заново. А может, так оно и было?…

Чижиков единым глотком допил кофе.

Талантливо отпрепарированная Шпунтиком китайская мышь-«гостинец» безучастно валялась посреди прихожей, являя миру вспоротое брюхо.

«И так будет со всяким, кто покусится», — обещали из темноты глаза кота Шпунтика.

ЭПИЗОД 9

Бюстик Председателя

Россия, Санкт-Петербург, май 2009 года

Тополиный пух поплыл над городом.

Чижиков, благополучно поменявший часть рублей на доллары, шел вдоль державного течения Невы, касаясь рукой берегового ее гранита.

Ночь прошла ужасно: Котя почти не спал, так и этак прокручивая в голове историю с обнаруженными тайными листочками из дневника деда — внезапно выжившего из ума, а потом пришедшего в себя. К утру вконец истомленный Чижиков незаметно задремал, но сон его оказался недолгим. Котя внезапно, рывком проснулся — от невыразимого и необъяснимого ужаса, чувствуя, как на глазах покрывается липким холодным потом. В комнате было пусто, но Чижиков готов был поклясться, что он здесь не один, что рядом — буквально в двух шагах от кровати! — стоит кто-то невидимый и пристально сверлит Котю внимательным, изучающим взглядом. И это ощущение было настолько реальным, что Чижиков замер в страхе, постаравшись сделаться как можно меньше и незаметнее. Он лишь судорожно шарил взглядом по темным углам и, конечно же, никого в них не находил. Как в далеком детстве, когда маленький Котя, подобно многим, боялся темноты и того монстра, ужасного и беспощадного, что живет под кроватью и вот-вот оттуда вылезет. Спасение было в одном: замереть, чтобы монстр не заметил, а еще лучше — как можно быстрее с головой забиться под одеяло. Побоявшись так какое-то время, Котя благополучно засыпал, а утром, при свете дня, бесстрашно заглядывал под кровать в поисках монстра, но ничего и никого там не находил — кроме пыли, разумеется.

С тех пор прошли годы, монстр истончился и исчез весь, а Чижиков стал сильный, высокий и взрослый. Он и помыслить не мог, что однажды проснется вот так — среди летней светлой питерской ночи и будет в ужасе вжиматься головой в подушку, стараясь не дышать и потеряв способность рассуждать хоть сколько-нибудь здраво!.. Внезапно в коридоре рявкнул Шпунтик — в потное лицо Коти ударил тугой порыв ветра, словно кто-то невидимый рядом с ним резко развернулся и быстро пошел прочь — и наваждение тут же рассеялось, пропало. Чижиков сел на кровати и трясущейся рукой натянул на себя съехавшую на пол простыню: ему было очень и очень неуютно.

Больше заснуть не получилось, и Котя пошел на кухню. Там он курил до остервенения, пока во рту от табака не стало совсем погано, а на душе не развиднелось. Мысли легли на вчерашний курс: Чижиков вновь и вновь пытался связать листочки из дневника деда с сундучком, который он продал антиквару. А еще был некто Сергей, имеющий обыкновение вновь появляться там, откуда его только что выгнали! Мозаика из столь разных элементов складываться никак не хотела… Конечно, проще всего было бы найти Сергея и попробовать вызвать его на откровенность, но такую перспективу Котя сходу отмел: Сергей ему крайне не понравился.

Зацепок практически не оставалось — за исключением найденных в «Илиаде» иероглифов.

Честно сказать, Чижиков не возлагал на иероглифы никаких надежд, но поскольку днем все одно собирался навестить старого приятеля Федора Сумкина, которого наметил пустить на постой в свою квартиру, то решил: отчего бы заодно не показать эти иероглифы профессиональному китаисту. Авось и выяснится что.

Сумкин работал в одном из петербургских академических учреждений, слыл занудой и за чрезмерное пристрастие к посторонней женской красоте был неделю назад изгнан законной супругой из дому. Самое удивительное в этом было то, что женщины почти всегда отвечали Сумкину взаимностью. Об этом феномене Чижиков мог сказать лишь банальное: не понимаю, чем он их берет! Невысокий, мешковатый, с громадными залысинами и торчащими в стороны ушами, да к тому же в очках с чудовищными диоптриями, Федор Сумкин, на взгляд Чижикова, был совершенно неинтересен, а местами и отталкивающ. Вдобавок ко всему Сумкин редко брился, и в результате на его подбородке постоянно курчавилась рыжеватая неопрятная поросль. Еще Сумкин курил как паровоз, и от него вечно несло дешевым табачищем, так что временами Чижиков, и сам куривший немало, с трудом удерживался, чтобы не скривиться. А вот поди ж ты: бабы любили!