66 градусов северной широты - Майкл Ридпат

Тропа все поднималась и поднималась. Наконец они подъехали к месту, где она исчезала почти полностью. Скьёна сбросила копытом камень, и он полетел в море. Кобыла, всхрапнув, остановилась, видимо, не зная, куда направиться дальше.

И тут Бенедикт услышал стук копыт. Через несколько секунд из-за большого валуна появился всадник.

— Привет! — крикнул он.

Бенедикт узнал голос Гуннара.

— Это Бенни?

— Да.

Гуннар пришпорил лошадь, но та, осторожно ступая, сделала лишь несколько шагов и остановилась метрах в двух от Скьёны.

— Что ты здесь делаешь? — дружелюбно спросил Гуннар.

— Возвращаюсь с конфирмации двоюродного брата в Олафсвике.

— А, да, твоя мать говорила мне об этом. Его зовут Торгильс — так ведь, сынок?

Бенедикт скривился. Он терпеть не мог, когда Гуннар называл его сынком. Испытывая страх, он злился еще больше.

— Осади-ка Скьёну, сынок, всего на несколько шагов. Тогда мы сможем разъехаться.

— Но ей не будет ничего видно, — возразил Бенедикт. — Она свалится с обрыва.

— Не беспокойся, не свалится. Ничего не случится. Только пусть пятится медленно. Не пугай ее.

Но Бенедикта парализовал страх.

— Не могу. Придется пятиться вам.

— Не пойдет. Мне нужно отступать гораздо дальше, чем тебе. Давай-давай. Тут всего пять метров. Если попробуем разъехаться здесь, один из нас сорвется.

Внезапно Бенедикт понял, что нужно сделать. Собрался с духом и осторожно потянул уздечку. Скьёна прижала уши, но стала пятиться. Еще один камень полетел с утеса и скрылся в клубящейся где-то внизу туче.

— Вот так, — спокойно и ободряюще проговорил Гуннар. — Вот так, Бенни. Лошадка ведет себя замечательно. Вы почти на месте.

И действительно, Скьёна и Бенедикт уже были на тропе, достаточно широкой, чтобы разминуться двум лошадям.

— Так, стой неподвижно, — продолжал отдавать команды Гуннар и мягко тронул лошадь. Он медленно объезжал Бенедикта со стороны бездны.

На какой-то миг Бенедикта охватило сомнение. Он понимал — то, что будет или не будет сделано в ближайшие две-три секунды, изменит его жизнь.

Он высвободил левую ногу из стремени. Словно невзначай упер ее в круп лошади Гуннара.

И толкнул.

Суббота, 19 сентября 2009 года

Он остановил машину у обочины там, где кончилась дорога, взял бесформенную брезентовую сумку, лежавшую на переднем сиденье рядом с ним, и вступил на овечью тропу, вьющуюся по склону горы.

Он находился в трех километрах от ближайшей грунтовой дороги и в четырех — от ближайшей фермы. Ни той ни другой не было видно. Значит, и его никто не мог ни видеть, ни слышать.

Он поднял взгляд на покрытый буйной зеленью склон горы. Было еще темно, но края облаков у вершины уже окрашивались в голубовато-серый цвет. Дул ветер, но не такой сильный, как накануне. Он надеялся, что там, куда вела тропа, будет тише и что скоро станет светлее.

Через десять минут он оказался в облаке. Еще через двадцать вышел из него. Стал спускаться в лощину с крутыми склонами. Меж них тянулись широкой полосой заросли болотной травы. Среди тростника и осоки струился ручей. Место было уединенное, тихое, укрытое от ветра — в общем, превосходное.

Уже рассвело, но солнце было скрыто огромной тучей. Он остановился и снял с плеча сумку. Поблизости защебетала золотистая ржанка.

Он расстегнул молнию на сумке и достал винтовку «Ремингтон-700» со скользящим затвором. Он не стрелял из нее три года и утратил навык. Заметил участок подсохшей травы возле камня и положил на нее винтовку. Потом достал пустую канистру и прошел более ста метров вниз по ручью. Он поискал взглядом валун, подходящий для того, чтобы поставленная на него канистра находилась примерно на одном уровне с тем местом, где была оставлена винтовка.

Завтра у него появится шанс, всего один. При нем будет винтовка такого же типа и, соответственно, патроны для семимиллиметрового «ремингтона». Они провели картографическое исследование по Интернету и определили, что расстояние до цели составит сто — сто пятьдесят метров. На дистанции двести метров пуля должна попасть в намеченную точку. На ста двадцати пяти метрах подъем составит примерно шесть сантиметров, что сущая ерунда по сравнению с размером человеческой груди, поэтому брать придется немного, совсем немного ниже.

Поскольку стрелять предстоит из незнакомого оружия, не имея времени на проверку его боевой готовности, он решил не пользоваться оптическим прицелом, так как при переноске его в сумке может сбиться настройка. Чем проще оружие, тем надежнее.

С пистолетом было бы проще, хотя в тот вечер, в Лондоне, он впервые держал его в руке, но он не мог промахнуться в банкира с двух метров. Кроме того, тогда все — план, оружие, мотоцикл — было превосходно подготовлено. Он надеялся, что подготовка на сей раз окажется на не менее высоком уровне. Причин сомневаться в этом не было.

Он лег в траву, положил винтовку на камень и прицелился в канистру. Потом слегка опустил ствол, учитывая подъем, и плавно нажал на курок. Почувствовал сильную отдачу в плечо и, услышав, как звук выстрела раскатился по маленькой лощине, увидел, что от валуна чуть ниже канистры полетели осколки. Пара золотистых ржанок взлетела с громким жалобным щебетом.

Он выругался. Слишком низко опустил ствол. Перезарядив винтовку, снова прицелился и выстрелил. На сей раз канистра слетела на землю. Прицелился, выстрелил еще раз. Канистра подскочила. И еще раз. И еще раз.

Он улыбнулся. Он справится с делом.

— Ну и вечерок задался, — усмехнулась Шарон. Она и Магнус сидели в комнате для совещаний, попивая крепкий черный кофе. — У меня давно не было ничего подобного, — сказала она, слегка побледнев.

— Традиционный исландский вечер конца рабочей недели, — равнодушно пояснил Магнус. — Точнее, половина его.

— Половина?

— Именно. Мы ушли где-то около часа ночи. Многие не расходятся до четырех или пяти.

— Молодые, — с грустной улыбкой проговорила Шарон. — О, привет, Вигдис. Ты выглядишь не так уж скверно.

— Godan daginn, — поприветствовала всех Вигдис. Держа в руках чашку кофе, подсела с к ним. — Og takk fyrir sidast[8].

Шарон саркастически усмехнулась.

— О, понимаю. Вчерашнего вечера будто и не было, да?

Вигдис бросила взгляд на Магнуса.

— Ja.

— Это означает «да», — перевел Магнус. — Где Арни?

— Взял выходной, — ответила Вигдис.

— Вчера вечером арестовали моего сына, или мне померещилось? — спросила Шарон.

— По-моему, да, — ответил Магнус.

Шарон поморщилась.

— Не помнишь, в каком он был участке? Я говорила?

Магнус покачал головой.

— В Тутинге, — подсказала Вигдис.

— В Тутинге? Какого черта он там оказался?

В двери появился Бальдур.

— Сержант Шарон? Магнус? Пройдемте ко мне в кабинет.

Бальдур объявил, что Шарон благополучно завершила свою миссию в Исландии, выполнив все задуманное, и при этом ей даже нечего было возразить. Магнус тут же согласился отвезти ее в отель, потом заехать часа через два и доставить в аэропорт.

Бальдур отвел Магнуса в сторону и дал понять, что, если из Лондона не поступит никаких сообщений, ему нужно будет вернуться в понедельник утром в полицейский колледж. Работу по составленному Шарон Пайпер списку контактов Оскара может доделать Вигдис. Магнус запротестовал, но это ничего не дало.

От управления полиции до отеля «Рейкьявик» Шарон легко бы могла дойти пешком. Сделав остановку перед отелем, Магнус принял решение.

— Шарон, уложи вещи и спускайся. Выедем в аэропорт заблаговременно. Я хочу показать тебе кое-что.

— Ладно, — ответила Шарон, явно проявляя любопытство. — Буду через десять минут. Мне нужно позвонить мужу — пусть позаботится о Чарли.

Через четверть часа Магнус гнал машину по кольцевой дороге, огибающей центр города, к Селтьярнарнесу. Он рассказал Шарон о Харпе и Габриэле Орне, поделился своими подозрениями относительно его смерти. Упомянул и о том, как проводила время Харпа с Оскаром в Лондоне.

— Почему ты молчал об этом раньше? — спросила Шарон. Судя по тону, она обиделась на то, что Магнус не доверял ей.

— Бальдур запретил говорить об этом, — ответил Магнус. — Он считает, что никакой связи здесь нет, и хочет в этом убедиться. Кроме того, смерть Габриэля Орна Бергссона признана самоубийством. Это политика. Даже в этой стране политика вмешивается в работу полиции.

Он ознакомил Шарон с особенностями сложившейся ситуации, рассказал о «революции сковородок и кастрюль». Ему, как он надеялся, удалось передать страх перед насилием и облегчение от того, что его смогли избежать.

— Понимаю, — кивнула Шарон. — Но теперь возникает вопрос, зачем ты рассказываешь мне все это?