Мир в подарок. (Трилогия) - Оксана Демченко

Главное – рассчитать время и расставить исполнителей без ошибок и спешки, чтобы проклятый Лемар не учуял беды. Поисков убийцы Пирха благородному Тэйлану хватит на неделю, а там она придумает новое развлечение первому капитану гвардии брата, купить или убрать которого не проще, чем застать врасплох Эрха Горда.

Риннарх погибнет не от ее рук, и глупый Катан–го получит венец. А его мудрая терпеливая сестра – власть. Пора расширять владения. Говорят, нет ничего красивее горящего в ночи фрегата.

***

14–31 августа, Тиннара

Ворота Дарса оказались распахнуты настежь, никто под полуденным солнцем не высматривал врагов. Бдительные стражи устроились в тени северной створки, проиграв вчистую неравный бой профессиональной подозрительности против жары и лени. Единственный не спящий и не жующий вяло приподнял голову и чуть дернул вверх вопросительно левую бровь.

На столь умеренный интерес к чужакам я никак не рассчитывала. Очередной мой предрассудок виновато развел руками и удалился в глубины сознания. Ладно, расслабляться нет причин. Я поклонилась в пояс, с чисто деревенским уважением к большому начальнику, сжимая в ладони заранее заготовленную медную деньгу, и начала бубнить заученную до скороговорки легенду, усовершенствованную жителями Агриса.

– Травница я, Тиннарой прозываюсь. Иду к лекарю Торитту, люди советовали товар ему предложить. Говорят, врачевание знает и цену честную дает. Кому еще редкие травы нужны как не ему.

Страж зевнул, рискуя вывихнуть челюсть, и, почти не вслушиваясь в монотонный текст, принял подорожную плату. Потом ткнул пальцем в ворота, целя чуть левее, и отвернулся, проверяя наличие жидкости в ближайшей кожаной фляге. Вот я и допущена в город. Босые ноги ступили на стертые камни мостовой, над головой сомкнулась тень широкой, локтей в семь, арки ворот, проплыла, мрачнея с каждым моим шагом, и угрюмым сторожевым псом легла за спиной, отгораживая напрочь от ясного и спокойного августовского дня, а вместе и от ставшего родным Риана, от далекого мохового болота, напоенного туманом утреннего леса, прогретой пыли равнинной дороги.

Мир приугас, потемнел и исказился, зажатый в тесных городских закоулках. Вокруг закопошились как зудящие навозные мухи чужие страхи, заботы, завистливые и злобные пожелания, корыстные интересы. Ниже клубился большой страх, накрывающий боль и безнадежность. Выше мелькали редкие детские радости, дружеские приветствия, чьи–то нежданные удачи. Слишком мало, чтобы дышать нормально. Я невольно вжала голову в плечи и, с трудом пропихивая в легкие затхлый перегретый запах города, обреченно зашагала по грязноватой улице, огороженной рядами серых домиков в один–два этажа. Квартал стражи. Надо держаться крепостной стены.

Очевидный вопрос: как я оказалась в Дарсе совсем одна?

Сама виновата. Ловко сбежала, да еще украла смирную рыжую кобылку, отпущенную с миром недавно, верстах в десяти от города. Доберется и одна домой, дорогу знает. Римах и Дари, само собой, порывались меня проводить, но первому не до чужих забот, сына женит на днях. Всем селом спешно достраивают молодым дом и готовят пир. А Годею одному здесь и вовсе не место, мало ли как все обернется.

Платежеспособного и достаточно честного лекаря мне советовали искать левее от ворот, куда и ткнул пальцем сонный страж. Жил Торитт в верхней зажиточной части города, расположившейся между впустивших меня восточных ворот и южных, более оживленных и торговых. Миновав пыльные улицы квартала городской стражи, я убедилась, что в городе встречаются и парки, и небольшие уютные садики. Знать селилась просторно и со вкусом, к ней льнули крикливо богатые и пестрые купеческие улицы, ниже и севернее, судя по рассказам, расположился рынок, за которым теснились ремесленные слободки.

Рабы Дарса удивили меня больше хозяев. Сытые, нахальные, охотно гнущие спины перед своим господином и способные злобно травить любого слабого – от нищего до собаки. Мне, одетой не лучше купленных на торге, охотно и шумно хамили. Средних лет илла вынесла грязную воду и прицельно плеснула в идущую мимо нищенку, которую ставила много ниже себя.

Я по наивности думала спасать рабов от произвола Карна, но, оказывается, многих спасать поздно и даже не нужно. Да, они желали подняться повыше по лестнице власти, но о настоящей свободе и не мечтали! Там, в их степи, голодно и трудно. Тут, в городе, сытно, безопасно, спокойно. О куске хлеба, одежде и наградах за хорошее поведение пусть думает хозяин. Даже отвечать за свои слова и дела не надо. Появятся, к примеру, у меня претензии к хамам в ошейниках – буду разбираться с их владельцами.

Пережить открытие оказалось непросто, а новый гвоздь в крышку гроба моей наивности забили на соседней улице. Отступив к стене, я пропустила закрытые носилки знатного господина, внесенные четырьмя рабами в ворота ближнего дома. Ворота еще не закрыли, когда молодой вельможа раздвинул шторки и шагнул на дорожку, ведущую к дому. От дверей к нему тотчас подбежал мальчик лет семи в ошейнике, упал на колени и принялся целовать ноги. Он делал это с собачьим восторгом. А хозяин виновато морщился, отодвигался и просил прекратить. Кажется, ему в происходящем было почти так же неприятно участвовать, как мне – смотреть. Пока господин шел к дверям, пацан бежал следом, у входа привычно пал на колени, помог снять сапоги и вымыл хозяйские ноги. Мой дар утверждал, что мальчик вовсе не дурачок, как показалось вначале. И он действительно счастлив услуживать и унижаться, он родился и всегда был вещью, и искренне считает себя вещью, полезной и забавной. Отними у такого рабство – возненавидит. Створки ворот сошлись с легким стуком. Очнувшись от резковатого звука, я пошла дальше. Любой мир не прост, и этот тоже. Но ведь его запутанность – не повод бросить все и бежать жаловаться и плакаться к Риану. Вот уж кому по–настоящему тошно! Ладно, попробую найти для него и для себя хоть толику хорошего в гнусном Дарсе.

Ближе к вечеру, разгрузив короб вполовину, с заметно потяжелевшим кошельком, я покинула верхний город, где почти все рабы смотрели на мой убогий пропыленный наряд с презрением, свысока. Чутье, к моему облегчению, успешно заменило умение торговаться и необходимость ориентироваться в ценах. Просто надо дождаться, какую сумму назовет покупатель (или продавец) и взвесить монетки на его же внутренних весах выгоды и жадности.

Лекарь мне не понравился, и это очень мягко сказано. Не подумайте превратно, в травах понимал, сам составлял сложные и действенные мази и настойки. Платил вполне честно.

Обширная и благополучная клиентура уважала этого специалиста совершенно заслуженно. Одна беда: людей он не любил и не ценил. Шансы на выздоровление сильно зависели от толщины кошелька и положения в обществе. Меня лекарь принял весьма надменно, заставив стоять во дворе у порога, откуда молоденький раб передавал хозяину в лавку травы на пробу и обратно мне – деньги и свою долю презрения. Последние три монеты и вовсе бросил в пыль, захлопнув тотчас дверь. То есть сельской травнице место указать не поленился, получая от того немалое удовольствие.