ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы. - К. Александров

Нам было приказано взять псевдоним НСТПР. План, выработанный в верхах НТС, сводился к следующему. В ближайшее время в нашу фельдкомендатуру вместе с другой периодической прессой из немецкого армейского отдела пропаганды должны поступить газеты с отчетами об организации и работе НСТПР. Нам привезли этих газет тоже целую пачку вместе с формальными полномочиями от партийного центра на открытие филиала в Полоцке. При таких условиях оставалось только выждать несколько дней и уведомить фельдкомендатуру об открытии в Полоцком округе отделения партии. План был хорош, прост и вполне осуществим. В нем было, верно, две очень неприятные стороны: глубоко отвратительное название партии (хотя в него для самоутешения, в виде намека на НТС, и включили слово «трудовая») и связь, пусть и чисто фиктивная, с Каминским, которого многие считали полубандитом[145]. Однако выбирать дальше было уже некогда. Да и многочисленные ящики с литературой НТС, напечатанной без каких-либо изъятий или изменений и лишь снабженной везде нелепым ярлыком «Национал-социалистическая трудовая партия России», уже стояли у нас в сарае.

Сказано — сделано. Фельдкомендатура пошла нам навстречу даже больше, чем мы этого ожидали. А заранее подготовленная и переполненная всяческого нетерпения человеческая машина по первому сигналу пришла в самое интенсивное действие. В течение одной недели весь округ снизу доверху был оклеен нашим воззванием, по всем крупным населенным пунктам прошли организационные собрания, а грандиозные открытые митинги собирали сотни и даже тысячи людей из местного населения. Немцы, не ожидая ничего подобного, только руками разводили от удивления: расовая теория трещала по всем швам.

«Союзная» литература, благо у нас ее было вполне достаточно, расходилась в чрезвычайно большом количестве. Это была бурная вспышка жизни перед самой смертью. Все было ново, невероятно и привлекательно для русского сердца — и трехцветные флаги, и категорическое требование признания российского суверенитета, и открытая критика немецких ошибок, и восхваление исторических заслуг перед Европой, и громогласное, несмолкаемое «ура» Русской Освободительной Армии.

Люди, привыкшие только мрачно молчать, приходили в настоящее неистовство от восторженного возбуждения. И при всем этом — полный порядок, несмотря на отсутствие полиции, жандармерии и немецких солдат, которые вот уже три года как были всегда и везде. Почетный караул на митингах несли вооруженные крестьяне отрядов самообороны. Было бы просто неправильно сказать, что все переживали тогда вместе с народом в минуты жгучей, незабываемой радости, которая с лихвой вознаградила нас за все волнения, опасности, чудовищно большие предварительные труды.

В Полоцке первый митинг[146] происходил в помещении огромного концертного зала бывшего Дома Красной армии на 800 с лишним сидячих мест. Зал ломился от людей, во всех проходах и у задней стенки стояли люди. Митинг продолжался больше трех часов. План его был примерно следующим:

1. Информация о постановлении организационного собрания.

2. Исторические пути России на протяжении 1000 лет.

3. Большевики, немцы и русский народ.

4. Партизанское движение и крестьянская самооборона.

5. Русская Освободительная Армия и ее вождь генерал А. А. Власов.

После докладов были бесконечные выступления с мест и ответы на вопросы. Мы добились того, чего хотели, большего ждать было нельзя, и терять нам было уже нечего. Поэтому на митинге говорили буквально всё, что хотели. А хотелось сказать очень-очень многое.

Началось прямо с объяснения того, что название партии — искусственно выдуманное, что у нас оно не имеет ничего общего ни с немецким национал-социализмом, ни с каким-либо другим фашизмом вообще. А потом и пошло, пошло все в том же духе. Немцев не только критиковали, но и своеобразно похваливали. Похваливали за то, что они подняли меч против Советов; за то, что разрешили формирование русской армии; за то, что они, наконец, задумались и дали нашей общественности свободу политической деятельности. Похвалы, конечно, явно сомнительного свойства. Присутствующий на митинге в качестве почетного гостя немецкий полковник-фельдкомендант сидел в первом ряду, ничего, очевидно, не понимал и время от времени одобрительно кивал головой. Всякие чудеса бывают на свете, к чуду можно было отнести и то, что нас при выходе из зала не забрали прямо в Гестапо. Но, очевидно, времена были уже не те. Арестовывать кого-либо в присутствии возбужденной тысячной толпы, в которой, кроме почетного караула, сидело еще не менее полусотни вооруженных крестьян, было просто невозможно.

Итак, я без помехи сделал свой исторический доклад; мой ближайший друг из числа освобожденных при помощи группы советских военнопленных, тоже «союзник», — доклад политический; Зуев говорил о партизанах и крестьянах; а приезжий офицер-власовец — о РОА.

Мы вышли из зала, дружески разговаривая с фельдкомендантом, который, несмотря на присутствие двух переводчиков, едва ли что-нибудь толком понял, но был, как и все, радостно возбужден и взволнован. После того, как у нас в Полоцке все сошло благополучно и о митинге появилось сообщение в местной печати, провести то же самое в других населенных пунктах округа было уже сущим пустяком. Во всех других местах митинги проходили по той же примерно программе. Только в деревне отрядов крестьянской самообороны они носили несколько иной, еще более откровенный и несравненно более интимный характер. Там мы знали наверное, что ни один тайный агент Гестапо нас не подслушивает.

Через две недели после первых митингов мы имели по округу более 600 членов партии, которые для того чтобы записаться, должны были приходить сами лично в местный комитет. О каком-либо давлении или принуждении к вступлению в партию не могло быть, конечно, и речи, да в наших руках просто и не было никаких средств для такого принуждения, если мы даже и хотели им заниматься. Скорее вызывает удивление, как люди вступали в партию в каких-[то] сорока-шестидесяти километрах от надвигающегося фронта, накануне страшной развязки и при откровенном запугивании со стороны советской агентуры. Кстати сказать, мы очень надеялись, что на наших митингах будет достаточное количество партизан, и мы в этом не ошиблись. «Зараза» пошла таким образом в лес и наделала там тоже много шума.

Объехав весь округ с сильной группой своих пропагандистов и наладив везде текущую работу, мы посвятили небольшой остаток времени, который нам еще предоставляли надвигающиеся события, установлению личных связей с русскими национальными кругами ближайших крупных городов — Двинска, Вильны, Режицы и Риги. Одновременно мы составили общий план вывода своих людей на Запад в случае ожидаемого ухода немцев. Все остальное наше внимание было обращено на подготовку специальной пропагандной литературы, которую мы хотели в расклеенном и разбросанном повсюду виде оставить для наступающей советской армии. Некоторое количество политической литературы систематически выделялось также партизанам в лес, мы с успехом использовали для этой цели связи, оставшиеся еще с 1943 года. Те же связи очень пригодились нам, когда НТС стал направлять через нас отдельных людей[147] и даже целые вооруженные группы в тыл красным. Отсутствие сплошной линии фронта, объясняющееся недостатком людей как у немцев, так и у большевиков, как нельзя более [кстати] способствовало всегда таким нелегальным переброскам.

Надеюсь, что в какой-то довольно значительной степени мы успели вовремя справиться со всеми этими задачами. Знакомства, заведенные в больших городах, особенно в Режице и в Риге, не только обещали самое плодотворное дальнейшее развитие, что, пожалуй, теперь уже и не было особенно нужно, но очень нам помогли при дальнейшем бегстве на Запад. Благодаря плану организованного отхода, мы во время последующего бегства через партизанские районы потеряли сравнительно очень немного людей и, кроме того, имели возможность помочь местному населению, тоже эвакуировавшемуся в огромном количестве, своей вооруженной охраной. Ведь на немцев тогда уже нельзя было рассчитывать — им было [дело только] до самих себя.

А о некоторых лицах, прошедших в начале лета 1944 года через нас в тыл к красным, я имел сведения еще в 1947 году. НТС, в котором я больше не состою, имеет, может быть, такие сведения еще и сейчас. И уж во всяком случае, можно с полной уверенностью сказать, что большевики получили Полоцкий округ обратно в свои руки с хорошей политической начинкой[148].

Рано утром 30 июня 1944 года, когда снаряды советской полевой артиллерии начали ложиться по городу, мы вместе с многочисленными другими местными жителями вышли из Полоцка и взяли направление на единственную еще не отрезанную красными железнодорожную станцию — Бигосово. Нам предстояло пройти до нее через леса 104 километра…