Апельсиновый сок - Мария Воронова

– Вероника Васильевна, не утруждайте себя. Я ориентируюсь в окружающей обстановке.

– Так почему вы не написали этого в объяснительной? Что лимит бесплатных средств уже выбран, что случай был сложный и потребовал применения препаратов более мощных, чем гепариновая мазь?.. Я вам звоню, потому что хочу посоветоваться: что нам делать? Какую политику избрать? Мы можем, конечно, пойти проторенной дорогой – лечить минимумом средств и уповать на Бога, но мы-то с вами понимаем, что это надо расценивать как неоказание помощи. Если человек умирает потому, что в стационаре его не обеспечили лечением, – это безнравственно. А ведь в случае этого жалобщика такое вполне могло случиться. Вы, опасаясь возможной жалобы, вели бы его на том, что родина дала, а он взял бы да и помер от тромбоэмболии легочной артерии.

– Зато жалобу не написал бы, – пробормотал звездный мальчик. – Хотя… могли бы написать его родственники. Чем у них меньше желания оплачивать лекарства, тем с большим пылом они потом носятся по инстанциям. У меня недавно случай был. Поступила пожилая женщина с прободной язвой. Сутки ее дома мариновали с почечной коликой, потом положили в больницу, но на урологию. Слава богу, уролог оказался грамотным специалистом, вызвал хирурга. Я взял больную в операционную, а там уже перитонитище!.. Ну, язву ушил, брюшную полость промыл, дренажи поставил, а потом неделю ходил и трясся – боялся, что в условиях перитонита мои швы разойдутся.

– Желудок обычно заживает, в отличие от пищевода и толстой кишки. Вот если бы вы на резекцию пошли, да еще по Бильрот-1, риск был бы действительно высокий.

– Что я, ненормальный? Прокурорская цифра – шесть часов после перфорации. До можно делать резекцию, а после – извините. А тут уже не шесть, а все тридцать шесть часов прошло! Но я не об этом. Вызвал дочку на беседу, приходит, в норковой шубке, с телефоном, о котором я даже мечтать не смею, духами благоухает… Я не разбираюсь в женской парфюмерии, но запах долларов на двести, не меньше. Я приободрился, думаю, раз такая состоятельная дамочка, на лечение мамы денег не пожалеет. Как я ошибся! Стоило заикнуться о том, что надо бы купить хорошие антибиотики, как она тут же начала вопить, что мама – участник войны, а значит, ей полагается бесплатное лечение.

– А разве вы не знаете, что чем человек богаче, тем он жаднее? Но ладно, ближе к делу… Так вот, Олег Валерьевич, я хочу, чтобы в нашей больнице люди не умирали из-за недостатка лекарств. А поскольку страховые компании не хотят нас обеспечивать всем необходимым для полноценного лечения, значит, лекарства должны покупать сами больные. Другого выхода нет. Мы создадим запас медикаментов для неимущих, ведь для многих и тысяча рублей представляется непосильной тратой. Для пациентов, поступающих по «Скорой», – то же самое. Ведь к нам постоянно привозят с улицы людей с тяжелыми травмами, без сознания, и мы длительное время не имеем сведений об их родных. Но мы не можем ждать, пока родственники найдутся, реанимационный больной должен получать полноценное лечение с первой секунды. А обычные среднетяжелые больные с более-менее стабильными доходами пусть покупают лекарства сами.

– Я согласен с вами, Вероника Васильевна.

– Поэтому объяснительную мы напишем такую: я не знаю, почему страховым компаниям доверили функции не только финансирования лечения, но и контроля за ним. Врач – не фельдшер и имеет право лечить больного так, как считает нужным. В разумных пределах, конечно. Поэтому я не буду объяснять, что гражданин такой-то нуждался в назначении препаратов на сумму одна тысяча столько-то рублей, и эти препараты спасли ему жизнь. С приветом. Смысловская.

– Мне кажется, это слишком уж смело…

– Слишком смело? Ну тогда давайте дальше молча терпеть, когда страховщики, не зная лечебного дела, решают, чем нам кого лечить! Вы не задумывались, что с появлением страховой медицины нас дерут только по двум статьям: перерасход лекарств и – с большим отрывом – жалобы. Мы давным-давно забыли, как получать втык за высокую летальность и процент осложнений. Стационары хотят превратить в доходные предприятия, а не в учреждения, где оказывают медицинскую помощь, ведь квалифицированная медицинская помощь всегда очень затратна. Можно подумать, наши государственные деятели не ориентируются в ценах. Но у них власть, так почему бы не поглумиться над бедными врачами, не плюнуть им лишний раз в физиономию? А я утираться не приучена. Мой покойный муж, генерал Смысловский, всегда говорил: кто боится – гибнет, а он понимал толк в жизни.

– Тот самый? То есть вы были замужем за тем самым Смысловским, по учебнику которого я изучал хирургию? Но ведь когда он умер, вы должны были еще в школу ходить!

– У нас была не такая уж большая разница в возрасте, – засмеялась Вероника. – Пятьдесят четыре года всего.

В трубке помолчали.

– Вы, конечно, понимаете, Олег Валерьевич, что я могла бы и не согласовывать с вами текст объяснительной. Но я хочу, чтобы вы знали: мы работаем в одной команде. И ваш мазохизм мне не нужен. А если я посчитаю, что вы заслужили выговор, то сделаю это без ваших просьб.

– Я все понял, Вероника Васильевна.

– Надеюсь.

Она отложила жалобу вместе с объяснительной на край стола и тяжело вздохнула.

Только в первом часу она закончила работу. Конечно, бумаги районной больнички были для опытного министерского работника Смысловской детским лепетом, но их было так много! И каждая требовала тщательного обдумывания.

Господи, сколько проблем! Главная, конечно: откуда брать деньги? Нужно заняться пиаром Колдунова, чтобы весь город знал: теперь в ее больнице работает блестящий хирург, профессор, готовый за умеренную плату сделать любую операцию по желанию заказчика. И из материала заказчика. (Так любил шутить Смысловский: мы работаем из материала заказчика.) Вместе с тем надо подумать, не вызовет ли откровенный пиар Колдунова недовольства среди других хирургов больницы? Получится, что новый главный врач, вместо того чтобы воспитывать таланты в коллективе, задвигает всех в угол из-за человека со стороны. Дальше обязательно последует вывод: так стараться женщина может только ради своего любовника. Это, допустим, она перенесет. Но как исхитриться, чтобы не обидеть других хирургов?

Заснуть никак не удавалось. Она встала вскипятить чайник.

Устроилась с чашкой прямо на мешках с ветонитом, не думая о том, что пачкает халат. Кухня находилась в самой ужасной стадии ремонта: превращение в руины уже произошло, а реставрация еще и не начиналась.

Да уж, наворотила она дел! Тронутая искренним изумлением завхирургией, Вероника подумала, что надо бы пригласить его в гости, показать, как жил его учитель. Но ведь с началом ремонта она безжалостно уничтожила ту обстановку, в которой жил Смысловский! Конечно, она сохранила библиотеку, почти всю мебель, но имела ли она право делать перепланировку и менять неповторимое очарование старой петербургской квартиры на евростандарт?