Ведьма и тьма - Симона Вилар

– Князь, может, отдать приказ нашим начать переправу? Чтобы между войском и печенегами был заслоном Буг?

– Хан Куря решил похвалиться, сколько у него под рукой народу, – улыбнувшись, блеснул зубами из-под усов Святослав. – Ох, и хвастун же этот копченый! – И, повернувшись к Калокиру, спросил: – Что ты сказал, друг ромей?.. А, нет, не надо отступать от них. С какой стати, ради самого Перуна! Воинов умелых у нас лишь немногим меньше, чем у Кури. Остальные же… В орде хана половина сродственников и приближенных, а еще шаманы, женщины, дети, отроки, рабы-скотоводы. Вот и кажется, что их тьма-тьмущая.

Потом обратился к Свенельду:

– Поедешь со мной оказать почет хану, воевода? А ты, Калокир? Пусть видит у меня посланца Царьграда и знает, с кем дело иметь предстоит.

Малфрида смотрела, как они втроем поскакали навстречу печенегам. За ними поспешил беловолосый Варяжко, которому выпала честь нести стяг княжеский: на длинном древке заполоскался вышитый в прыжке пардус, словно отпрянувший от трезубца Рюриковичей.

Проехали немного и остановились, тогда стала замедлять ход и многолюдная орда. Навстречу им тоже выдвинулись несколько всадников, впереди на молочно-белом гривастом коне – сам Куря. За время, что чародейка не видела его, Куря мало изменился – такой же малорослый, худощавый, жилистый, только скуластое, смуглое до желтизны лицо пошло морщинами у презрительно выпяченных губ, обметанных тонкими завитыми усиками. В седле он держался, красуясь, позволяя коню гарцевать, а сам оставался прям и неподвижен, выказывая искусство опытного наездника.

Они съехались с князем на открытом пространстве, беседовали спокойно, не обращая внимания на то, что на них устремлено множество взоров. На фоне светлевшего неба оба смотрелись красиво: гарцующий Куря и упорно сдерживающий вороного Святослав. Хан был в длинном малиновом халате с парчовыми вставками, на голове – украшенная рыжей лисой шапка с острым позлащенным верхом; князь же был в вороненой кольчуге и с непокрытой головой, с которой ниспадал светлый длинный клок волос; статью он казался много крепче хана – широкоплечий, мощный, истинный богатырь.

В какой-то миг, глядя на них, Малфрида ощутила, как болезненно сжалось сердце. Отчего? Вспомнились былые предчувствия: беда будет. Но отчего же беда, когда вон как миролюбиво съехались предводители, руки пожали друг другу. Наблюдавшие за ними люди разразились радостными криками, ликовали, что все миром, все полюбовно. А Малфрида никак не могла успокоиться. Она всегда недолюбливала Курю, когда-то даже погубить его хотела… Давно это было, уже и не вспомнить, что ее тогда встревожило. И впервые с того дня, как отдалась она ромею, пожалела ведьма, что не с ней ее чародейская сила. Поворожила бы…

Лишь много позже она узнала, как и о чем они договорились. Позже – это когда, несмотря на уговоры Кури отпраздновать встречу пиром, Святослав все же настоял поторопиться с походом; вот и стали переправляться через Буг – благо, что по летней поре броды открылись, было где перебраться на другой берег. Людей у Кури враз стало меньше – в поход тронулись лишь воины-конники, остальные остались оберегать добро орды за Бугом. Но и после переправы Святослав не стал мешкать, заставил выстроиться в колонну своих, затем венгры к ним пристроились, искоса поглядывая на кровных врагов-печенегов, которые ехали по открытой местности кому где привольнее, да еще и задирать начали людей царевича Акоса. Но тут сам Куря наскочил на своих, поработал плеткой, не жалея.

– Союзники и есть союзники, ясно, песьи дети? И добычу с ними будем делить, как обговорено. А станете задираться… исполосую в кровь!

За Бугом лежали земли славян-тиверцев. Были это люди мирные, жившие скотоводством и землепашеством, укрывавшиеся от набегов в своих крепостцах за земляными насыпями. Но крепостей было немного, чаще попадались селения в дубовых балках, ничем не защищенные. Поэтому проходившие мимо войска брали у них все, что пожелают: то баранов похватают из стада, то из избы вытащат караваи хлеба. И хорошо еще, если не зарубят отчаянно голосящего пастуха или хозяина дома. Никто им перечить не смел. В одном из селищ копченые стали девок хватать, но вступился воевода Свенельд. Все же тиверцы были славянской крови, пусть и чужие, но одного языка люди. А может, христианская вера учила его милосердию? Так или иначе, но воевода отогнал копченых, приказав им не отступать от воинства. Святослав-то во главе колонны так гнал – знай поспевай за скачущим пардусом.

Малфриде этот переход дался тяжело. Князь если и замедлял ход, то не ради людей – коней берег. Каждый воин ехал на одной лошади, а вторую, заводную, вел в поводу. Когда кони под седоками уставали, всадники пересаживались на заводных, дабы дать скаковым отдохнуть, а сами продолжали путь. Кочевникам это было не диво, они в седле могли держаться сколько угодно, а вот люди князя, особенно новички, от такой скачки из сил выбивались. Малфрида же жаловаться не смела. Калокир пару раз подъезжал, справлялся, как она, но помочь ничем не мог.

– Потерпи немного, госпожа моя. Я буду просить князя пораньше сделать привал.

Да уж, послушает Святослав! Он весь в предстоящей войне и планах мести восставшим болгарам. А сколько верст они отмахали за день… поди угадай.

И все же ближе к вечеру князь велел разбить лагерь. Стали станом у небольшой речушки, наскоро перекусили тем, что имели в котомках, – и на боковую. Все знали, что завтра опять будут идти целый день, так что отдохнуть надо сколько возможно. Многие заснули, едва стреножив коней. Малфрида же, после того как верные люди Калокира соорудили для нее палатку и принесли воды, провалилась в сон, едва успев обмыться. Но проспала недолго, потому что разбудил ее поцелуями Калокир. Однако в кои-то веки ведьме любиться с ним не захотелось – все тело ныло, и она заворчала, чтобы оставил.

– А я-то думал тебя к костру нашему позвать, – покачивал ее, сонную, в сильных руках ромей. – Там весело, песни поют, разговоры ведут о всяком. Думал, тебе понравится.

И почему она согласилась? Сама не знала. Зрела где-то подспудно мысль, что неплохо бы ближе приглядеться к Куре, – может, и вспомнит, что ее тревожит?

Хан сидел на кошме, прислонившись к богатому седлу. Свою лисью шапку скинул, лоб его был начисто выбрит, но от висков ниспадали на грудь тонкие косицы. Вблизи он казался заметно старше: лицо в морщинах, щеки запавшие, но в иссиня-черных волосах ни единого седого волоса. Хан выглядел довольным, сгрызал мясо с кости, вытирал руки о богатый халат. Есть вяленое мясо из-под седла – удел простых воинов, себе Куря приказал сварить козлятины, теперь жевал с удовольствием. Царевич Акос поглядывал на него уже не так хмуро, даже посмеивался над чем-то сказанным ханом. Святослав сидел молчаливый, глаза затуманены, думал о своем. Порой поворачивался к Свенельду или Инкмору, негромко перебрасывался словами.

– Эй, княже, не таись от своих, – окликал Куря. – Все, что на душе, и нам поведай.

По-славянски он говорил хорошо и вообще был весел в предвкушении большого похода.

– Я твой побратим в этой войне, я много людей привел. Или не знаешь, что под моей рукой ныне три орды ходят?

– Как три? – повернулся к нему Свенельд. – Я знаю, что по наследству ты возглавил орду Куплеи и еще тебе достались люди племени Цур. А еще кто у тебя?

– Народ орды Талмат меня ханом избрал, когда их глава Чебуртай пропал неизвестно где. Знаю, что вы, русичи, его Костой называли и союз с ним имели. Но теперь орда Талмат моя. Я самый могучий хан в степи, так-то, русы!

Малфрида только устроилась подле Калокира, приняла от него чашу с наваром, но, услышав сказанное, даже не донесла ее до губ. Упомянутый Чебуртай-Коста на самом деле был волхвом-кудесником с Руси. Умея колдовать, когда-то он оборотился в печенега, стал ханом и служил своим князьям, уводя опасное племя Талмат подальше от русских пределов. И если он пропал…

– Как вышло, что хана Косты не стало? – спросила она.

Куря повернулся на женский голос, смотрел какое-то время на чернокосую бабу в мужском одеянии, потом его сросшиеся на переносице брови шевельнулись и поползли вверх, он заулыбался – узнал.

– А я гадаю, кто это среди мужей знатных затесался? Выходит, это ты, чародейка, кобылица черногривая!

Калокиру не понравилось, что хан назвал его женщину кобылицей. Он привлек ее к себе, посмотрел на печенега с вызовом. Тот захихикал мелко.

– Что, ромей, удивлен? А ты у нее спроси, отчего зову ее кобылицей. Было у нас некогда приключение.

Но Малфрида опять про Косту спросила.

Куря недоуменно взглянул на князя: имеет ли право женщина такие вопросы предводителю печенегов задавать? Оказалось, что и Святослава это интересует. Но Куря ответил не сразу: поймал на косице вошь, перекусил с хрустом, прожевал – Калокира даже передернуло. Куря же взялся пояснять: долго водил орду Талмат Чебуртай-Коста, а однажды отправился на коне в степь, и больше его не видели. Конь вернулся к стану без седока, а куда хан делся – одним богам ведомо. Или духам. Ибо Косту разыскивали долго, собак-ищеек пускали по следу, лучших охотников-следопытов посылали, но поиски так ни к чему и не привели. Говорят, смогли проследить путь Чебуртая до самых вод Дуная, а там… Ну, не потонул же великий хан? Да и не имел он права разъезжать по берегам Дуная, это Кури земли, он там хозяин. Но послы от Талмат и к нему приезжали, расспрашивали о своем предводителе. А закончилось все тем, что на сходке мужей орды Талмат именно Курю подняли на белой кошме, признав своим главой. Хорошо вышло!