Вор вне закона - Алов Константин

Сильвер уже знал, что бродягами и босяками гордо именовали себя воры.

— В сознанку не идешь? — спросил Яхонт.

Сильвер покачал головой.

— Что я, больной? Я никого не трогал, а на меня какой-то дурак с обрезом кинулся. Ну я его и вырубил.

— В цвет, пацан. Самому себе дело шить — западло. Пусть мусора землю роют, им за это бабки платят. Тебе восемнадцать-то есть? — поинтересовался Никола.

— Нет еще.

— Хреново. На малолетку загремишь.

Яхонт согласился.

— Испортят пацана. С малолетки все поголовно суками приходят. Будто с косяком на рукаве родились. Ты, парень, там на зоне держись и запоминай, кто тебя щемить будет. Бугры там совсем беспредельные. Но уж когда они на взросляк подымутся — там с них по полной спросят. Им одна дорога — не в козлятник, так в обиженку. Да, я ведь тоже с малолетки начинал. Малахольное время было. У нас там кроме петушни два десятка мастей насчитывалось, — принялся вспоминать Яхонт.

— А у нас тридцать шесть! — вставил Писарь. — Петухи, черти, свиньи. Кондуктор — это который ногти на ногах у других обкусывает. Бухгалтеру член за ухо суют. "Бабушкины очки" — это когда яйца на глаза кладут. Мотор — который другим дрочит.

— А у нас этих драконами называли, — припомнил Яхонт. — Да, малолетка — это помесь обезъянника в зоопарке с сумасшедшим домом. Понятий не знают, а сами со скуки придумывают — да какие! Колбасу вареную, к примеру, нельзя есть, потому что она на елду похожа. Капусту тоже нельзя, потому что ее козлы едят. Помидоры не ешь и "Приму" не кури, потому что красного цвета. Заехал я лет пять назад на этапе на одну хату вместе с малолетками. Ох и жизнь у меня была — малина! Они палку копченой колбасы в шкуре, да еще в газету завернутую, на пол уронили и не едят, считают — зашкварилась. Им жрать западло, а мы, тертые урки, схавали.

"На бархотку, — говорю, — упала".

Другой малец шоколадные конфеты в бумажках из кармана не выложил, когда на парашу садился. По ихнему опять зашкварилось. Ну, мы и конфеты оприходовали. Смех.

Спустя час в камеру постучали. Милиционер принес огромную сумку.

— Вот, просили передать, пробормотал он.

Видимо просьба была подкреплена солидным финансированием.

Писарь распаковал "дачку". Она была битком набита теплыми вещами и жратвой. Через минуту на газете, разложенной поверх спального возвышения, вырос импровизированный походный стол. Колбаса, ветчина и даже хлеб были уже нарезаны, так как собравшие передачу знали, что все режущие предметы у их друзей будут изъяты.

Воры присели к газете. Писарь кивнул Сильверу.

— Давай, подгребай к "дубку". Если, конечно, никаких косяков за собой не знаешь.

Но Яхонт только махнул рукой.

— Да какие за ним косяки! Видно, что пацан правильный. Я и сам когда-то таким был. За шпанское братство стоял. С суками рубился.

Сильвер подсел к столу. Жрать хотелось дико, но он старался есть не спеша. Писарь достал со дна сумки бутылку водки. Выпили. После еды Писарь свернул жгут из газеты, высыпал в большую кружку пачку чая и принялся варить чифир. Когда напиток протомился, кружку пустили по кругу.

— Подсаживайся, — пригласил Яхонт Сильвера.

Каждый отпивал пару глотков и передавал ее следующему. Все молчали.

Яхонт сидел, прикрыв глаза. Наконец негромко проговорил.

— Тебя, Никола, думаю, нагонят скоро. Нет у них на тебя ничего конкретного. Патрон, который у тебя в кармане нашли, ты не лапал. А меня с наркотой, похоже, всерьез припахали. Ну да ничего. Я в тюрьме родился, в тюрьме, видно, и помру. Прокачусь напоследок по родной стране ходом за казенный счет. Меня вот что беспокоит. Сдается мне, неспроста мы тут оказались. Под общак кто-то копает.

— На Фому думаешь?

— Так на свиданку он нас сам малявой вызвал. Кто же кроме него знал, что мы в Бутырь приканаем? Что делать, сам знаешь.

Сильвер не стал слушать продолжения разговора, который его не касался. Он отошел в дальний угол спального возвышения и задремал. Наутро его выдернули из камеры и отправили в КПЗ. Воры собрали ему с собой пакет необходимых в тюрьме вещей: носки, зубную пасту и щетку, мыло, несколько пачек чая и кое-что из жратвы. Никола проинструктировал Сильвера насчет некоторых понятий.

— И вот что, — напутствовал его напоследок Яхонт — тюрьма случайных пассажиров не любит. Привыкай к тому, что на несколько лет она будет твоим домом.

Ранним утром дверь камеры открылась и Сильвер поехал по этапам скорбного пути. И первым таким этапом на очереди была "камера предварительного заключения" или, как ее теперь стали называть, "изолятор временного содержания". Это было небольшое двухэтажное здание, обнесенное глухим железным забором с пропущенной поверху колючей проволокой и с решетками на окнах. Под окнами бегали громадные овчарки.

Здесь Сильвера обыскали и, не заводя в камеру, сразу же отправили в набитом до отказа воронке в тюрьму, а точнее — в следственный изолятор. В изоляторе малолеток, а их оказалось четверо, отделили от взрослых и отправили сначала на повторный шмон, затем в баню. Здесь же тюремный стригаль оболванил их налысо.

Сильвер спазу обратил внимание на крепкого парня с наколкой "КОТ" на плече. Он знал, что такая аббревиатура означает "коренной обитатель тюрьмы". Парень вел себя как дома. Был он приблатненный и на вид очень крутой.

— Эй, первоходы, бабки есть? — обратился он к остальным.

— А что?

Двое других юных арестантов не скрывали растерянности. Одного, тощего и головастого, в очках, Сильвер окрестил Ботаником. Другого, рыхлого и лопоухого, Хрюней.

— Скидывайтесь, — по барски распорядился Кот. — Не пожалеете. Без моего инструктажа вы в тюрьме пропадете. Сразу под нары в обиженку залетите.

Ботаник с Хрюней полезли под стельки. Сильвер усмехнулся. Деньги надо прятать в стельку, а не под нее.

— А ты что? — удивленно воззрился Кот на Сильвера.

— А мне мама рупь на завтрак дала. И тот мусора отобрали, — отрезал Сильвер.

— Так ты что, фраерок, может и прописки не боишься? — с сомнением поинтересовался Кот.

— Мне еще шестнадцати нет, — нахально соврал Сильвер. — А микронов прописывать не положено.

Время бесед с ворами не прошло для него даром. Он вовсе не горел желанием поделиться последним с первым встречным нахалом. Кот не поверил, но отстал.

Сильвер получил тюремную робу, а свои шмотки сдал в каптерку. Кот шепотом давал своим ученикам практические наставления. В ходе его инструктажа часто слышалось жуткое слово "прописка". Вскоре с матрасами в руках все четверо протиснулись в дверь камеры.

Камера была большая. Шконки возвышались в три этажа. Первым в камеру вошел Кот. За ним Хрюня, следом Ботаник и последним Сильвер. Он не сразу понял что произошло. Только увидел, что с нижней шконки у окна поднялся и направился к ним здоровый как бегемот парень. Он смотрел на Кота и ухмылялся. Подскочив в Коту, он с размаху въехал ему кулаком по носу. Брызнула кровь.

Кот, который до этого строил из себя чуть ли не авторитетного урку, вдруг растолкал шедших за ним, прижался к двери и забарабанил в нее кулаками и ногами.

— Открывай, начальник! Отказываюсь от этой камеры категорически! Открывай! Спусти в карцер!

Дверь снова приоткрылась, ограниченная толстой цепью, и Кот протиснулся обратно, протащив следом скрученный матрас.

Стоявший за ним Хрюня испугался не на шутку. Он решил, что это началась прописка. Страшный амбал подошел к нему и грозно спросил.

— Ну что, сливочный, зуб камере подаришь или полы помоешь?

— Я согласен полы мыть! — заорал до смерти перепуганный Хрюня и полез под шконку. — Где у вас тряпка?

Но амбал уже забыл про него и перешел к Ботанику.

— Первую ходку делаешь?

— Первую, — не без робости ответил тот.

— А ты? — обратился он к Сильверу.

— А твое какое дело? — резко ответил тот. Ты что, смотрящий?