Убийство в музее Колетт - Эстель Монбрен

На втором этаже своего пристанища Жан-Пьер Фушеру, устав переворачиваться с боку на бок в поисках сна, встал и перечитал все досье Ришело.

Амандина Фолле большую часть ночи провела у книготорговца на улице Гро-Бонне.

На площади Думер Жизель Дамбер с мучительным беспокойством добрый десяток раз включала и выключала ночничок, словно томительно ожидая чьего-то внезапного прихода.

Глава 25

Вторник, 17-е

Семинар «Зарождение Клодины» пользовался большим успехом. Во второй половине дня этого вторника зал был полон. Всем не терпелось послушать Жизель Дамбер. Из-за отсутствия няни ей пришлось в последнюю минуту поместить Анжелу в фиктивной библиотеке замка, в двух шагах от места, где она должна была выступать.

Приободренная нашедшимся выходом из положения, она решила попытать счастья: раз в два-три дня звонила со своего мобильника в издательство «Фламмелеон», причем в разное время, чтобы обмануть бдительность противника. Вот уже скоро два года, как издатель обязался опубликовать ее исследования о Колетт и Матиссе. С тех пор он, ничего внятно не объясняя, прибегал к различным уверткам. Сначала ссылался на то, что трудно войти в контакт с наследниками художника. Затем — на трудности в получении прав на репродукцию. Когда сама Жизель занялась всем этим и легко преодолела все препятствия, то отговорки его стали еще более расплывчатыми. Однако в один прекрасный день он прислал ей договор с издательством, который она незамедлительно подписала. После трех месяцев молчания надежды ее вновь стали рушиться. Тогда она приступила ко второй фазе враждебных действий, решив неотступно преследовать противника. Теперь она звонила ему в самые разные часы, чтобы застать на месте и вынудить сдержать свое слово. В последнем разговоре он оправдывался тем, что по горло занят выпуском очередного коммерческого бестселлера. А в этот вторник он предоставил другое доказательство своей доброй воли:

— Не могу ответить вам ничего определенного по поводу вашего небольшого проекта, мадемуазель. Сегодня вечером я с моим автором участвую в трех телевизионных передачах, одна из которых — встреча за круглым столом с Марселом Фретилло. А завтра — в совместном круглом столе вместе с моими коллегами. Поймите сами… Все книготорговцы стоят на ушах… Первый тираж будет насчитывать триста тысяч экземпляров…

— А сколько экземпляров вы отводите Колетт и Матиссу? — осведомилась она наигранно равнодушным тоном.

Голос издателя сразу похолодел.

— Несколько сотен, самое большее. Я вам уже объяснял, что ваша книга вряд ли окупит расходы по изданию.

— Но разве доход от вашего автора не позволит…

— Так у нас не делается, вам это хорошо известно… Ах, прошу прощения… Звонит другой телефон… Я соединюсь с вами, как только появится определенность.

И он положил трубку.

Лицемерность этой дежурной фразы привела Жизель в отчаяние. Она зло зашагала в зал, где должна была выступать. Ее ожидала новая битва.

Марго Лонваль представила ее собравшимся, особо упомянула о значительности ее работ. Как раз перед началом выступления Жизель заметила Фушеру, стоявшего в глубине зала. «У него, должно быть, болит колено», — подумала она. Сдерживая волнение, не спеша разложила листочки, поправила микрофон.

— Сегодня я буду говорить о взаимоотношениях матери и дочери в «Сидо». Я хочу воздать должное этой книге, которая явилась благодатной почвой для моих размышлений и которая мастерски связывает пространство, место и их письменное выражение…

Она уложилась в отведенные ей пятьдесят минут, но ее толкование вызвало такой интерес, что вопросы посыпались со всех сторон и председательствующая вынуждена была их ограничить. Когда передавалась последняя записка с вопросом, Жизель, посмотрев на часы, спохватилась: увлекшись дискуссией, она забыла про дочь.

Она повернулась и побежала в библиотеку. Мадлен последовала за ней. У двери они остановились, услышав за ней нечто похожее на урок чтения:

— Что… бы… ку… пить… са… за… мок… — Голос Анжелы споткнулся на следующем слоге. — Ор… ор… м… Орм… Орм, — торжествующе закончила она.

— Это напомнило мне мои первые уроки, — пошутила бывшая учительница.

Они вошли. Анжела расположилась среди муляжей книг, которые она скинула с полок; приставная лесенка, позволившая ей добраться до самых верхних, была криво поставлена на мраморную банкетку. Ворох желтых переплетов окружал девочку, которая сложила две высокие стопки из розовых и голубых обложек. А сама восседала в своем разноцветном иглу и продолжала гордо запинаться:

— Ря… дом… с… до… мом… свя… щен… ника…

— Что-то невероятное! Она умеет читать! В четыре-то года! Раньше, чем Колетт, — удивилась Мадлен.

— Она это от меня скрывала, — улыбнулась Жизель, втайне восхищаясь тем, как ее дочь проникает в волшебную страну.

— Ты уже как взрослая, — поздравила Анжелу Мадлен, подходя к ней.

— Только не в том, что касается порядка, — с сожалением вздохнула мать, оглядывая пустые полки. — Какой хаос!

— А что же она читала? — поинтересовалась Мадлен.

Они осмотрели разрозненные листки, непочтительно перемешанные Анжелой.

— Надеюсь, она ничего не порвала, — пробормотала Жизель, осторожно вынимая из рук девочки голубенький листок.

Она протянула его Мадлен, которая вслух прочитала:

— «Пупа, милая. Почему-то я не слышу, как стучит в мою дверь ваш кулачок в перчатке. Чтобы купить замок Орм дю Пон…» — Она остановилась. — Да ведь это из той пачки писем, которые я считала пропавшими! — воскликнула Мадлен ошарашенно. — Где же этот ребенок нашел их?

— Бумажки лежали в коробочке, — не смущаясь, объяснила Анжела.

И она пальчиком показала матери на пустой картонный переплет, лежащий у нее на коленях; его корешок был отклеен неизвестной рукой, сделавшей из переплета тайник.

— Действительно, все это довольно любопытно, — высказалась Мадлен Дюжарден. — Кто мог спрятать их здесь? Для чего?

— Не будем ничего трогать, — подала мысль Жизель. — Пойду поставлю в известность комиссара Фушеру.

Тем же вечером, после того как были сняты все возможные отпечатки, Марго Лонваль и Антуан Девриль стали проводить экспертизу, начав с внимательного чтения документации в помещении, закрытом для посетителей. Впервые они оказались наедине друг с другом, объединенные общими интересами. Вначале они подшучивали друг над другом и положением, в котором оказались. Живость Марго от этого лишь возросла. А Антуан открывал новые ощущения от ее игривости… От остального мира они были отгорожены массивными ставнями… до тех пор, пока не родится некая истина.

Марго предчувствовала это. Между ними шла скрытая борьба, и каждый подкалывал другого. Разногласия не замедлили проявиться, порожденные, как казалось, самим содержанием писем Колетт.

— Вот увидите, — предупредила их Мадлен Дюжарден, — эта переписка дает не очень лестный портрет писательницы.

В основном переписка с Пупой де Капденак касалась покупки некоего владения в окрестностях Сен-Совера. В ней просвечивала неприязнь Колетт к местным аристократам: она еще не оправилась от унижения от продажи фамильного движимого имущества на публичных торгах и вынужденного переезда в Шатийон-Колиньи. «Именно им я обязана тем, что уехала из родного края», — писала Колетт. Она замышляла двойную месть, так как не позабыла о супружеской измене, явившейся причиной ее отъезда из замка Коррез.

— Если сопоставить этот автографический документ с версией, данной в «Зарождении дня», — заметил Девриль, — то, похоже, в книге она старалась сохранить свое лицо. Она вроде бы поздравляет себя с тем, что «эфемерный замок» уступил место «домику».

— Такая двусмысленность не присуща ей, — возразила Марго Лонваль.

— А что сказать о следующем письме? — продолжил Девриль. — Колетт ясно выражает в нем намерение ограбить родню, отдавая адресату замок, который она собиралась приобрести. Читайте: «Милая Пупа, вы, поселившая меня среди кипарисов…»

— Она намекает на свое пребывание в Ма-де-Капденаке на Лазурном Берегу, — догадалась Марго.

— «…Вы, заменившая мне дочь в последние годы, больше, чем кто-либо, имеете законное право на эту „крышу“, раз вы предоставили мне свою».

— Красиво сказано, но этим она обездоливает свою дочь, — вздохнула Марго.

Пристально глядя в глаза Девриля, она спросила:

— Считаете ли вы своевременной публикацию этой сугубо личной переписки?

— Надеюсь, что когда-нибудь установят подлинность текстов. А вообще-то я в принципе против всяких издательских комментариев… Текст, только текст, ничего, кроме текста. Кстати, и у меня есть кое-что из неопубликованного… Но вы узнаете об этом из моего завтрашнего доклада. А пока что нас просили лишь в общем установить подлинность этих писем и проверить, не внесены ли в них какие-либо искажения после их хищения… Кажется, чернила и водяные знаки на бумаге соответствуют тому времени, — добавил он, приблизив к листу лупу.