Революtion! - Валерий Соловей

В общем, как сформулировал мой конфидент (цитирую почти дословно), «9-10 декабря мы окончательно поняли, что лидеры оппозиции – глупцы. В начале января мы твердо уверились, что собственный комфорт они ценят выше власти. И тогда решили: властью не поделимся, а оппозицию раздавим». Именно неадекватность оппозиционных лидеров позволила власти без труда купировать революционный потенциал.

Эта неадекватность оппозиции проявилась в первую очередь в двух отношениях. Во-первых, в неспособности использовать уникальную возможность 10 декабря 2011 г., чтобы переломить ситуацию. Во-вторых, оппозиция так и не смогла выстроить последовательную и эффективную политическую стратегию.

Здесь надо пояснить, что стратегия служит ключевым условием политического успеха. Без стратегии он невозможен по определению: никакие талантливые импровизации и блестящие тактические ухищрения не в состоянии заменить стратегии. Даже ошибочная стратегия лучше ее отсутствия. Оппозиция же заменила стратегию набором хаотичных приемов, копировавших прежние революционные формы. Также она направила львиную долю своих усилий на формирование якобы руководящего оппозиционного органа – Координационного совета оппозиции, упустив драгоценное время. (Якобы вместо выработки политической повестки Координационный совет погряз в мелких дрязгах и процедурных вопросах.)

А ведь немалая часть общества поддерживала оппозиционный порыв и была готова к нему присоединиться. В момент бурного начала протестов почти половина москвичей (46%) так или иначе одобряла протестные акции. 25% отнеслись к ним отрицательно и еще 22% затруднились определить свое отношение или уклонились от ответа.

При этом 2,5% москвичей заявили о своем участии в митинге 10 декабря 2011 г. В пересчете на общее количество жителей Москвы это должно было составить не менее 150 тыс. человек, при том, что число участников было раза в два меньше. Из этого забавного факта следует, что на исходе 2011 г. участие в митинге считалось делом почетным, этакой символической привилегией[55].

В любом случае протест пользовался поддержкой значительной части москвичей, что было принципиально важно для его политических перспектив. Дело в том, что исследователи традиционно выделяют два типа революций: «центральные» и «периферийные». В первом случае революция начинается с коллапса режима в политическом центре государства, а затем распространяется по всей стране. Во втором случае наступление на старый режим начинается с периферии, где революционерам удалось создать плацдарм и/или опорные пункты.

Все российские революции, да и вообще, кажется, все революции в Европе развивались по «центральному» типу. Другими словами, свержение режима в столице приводило к падению – мгновенному или растянутому по времени – его форпостов по всей стране. В этом смысле политическая динамика в Москве носила определяющий характер.

Судя по социологии, в декабре 2011 г. население российской столицы было настроено в отношении оппозиции преимущественно сочувственно или нейтрально, то есть было готово поддержать ее действия. Не менее важно, что четверть тех, кто, согласно социологии, категорически (13,5%) или с оговорками (менее 12%)[56] был против оппозиции, не могли ничего противопоставить оппонентам. Власть была растерянна, а группы ее поддержки – деморализованы.

Общим местом при обсуждении политических перспектив оппозиции на исходе 2011 г. выступает аргумент, что она не пользовалась преобладающей поддержкой вне Москвы и что провинциальная Россия была (и остается) за Путина, а не за оппозицию.

С этим вполне можно согласиться. Согласно социологическому опросу ВЦИОМ марта 2012 г., только 30% респондентов слышало об акциях протеста «За честные выборы!», в то время как о митингах в поддержку Владимира Путина – 60%. При этом лишь 22% опрошенных одобряли выступления оппозиции, в то время как большинство отнеслось к ним безразлично, негативно или разочаровалось в них[57].

Однако в контексте той конкретно-исторической ситуации это соображение – на чьей стороне симпатии большинства общества – не имело ровным счетом никакого политического значения.

В декабре 2011 г. вопрос стоял не о доверии Путину, а о доверии результатам парламентских выборов. И те, кто выступал против их фальсификации, не обязательно политически определялись в отношении Путина.

Но еще важнее – я бы сказал, категорически важно – следующее: в революции никогда не имело и не имеет значения, на чьей стороне находится большинство. В некоторых ситуациях – как это было во время «бархатных» революций в Центральной и Восточной Европе, а также (хотя и в меньшей степени) в советских прибалтийских республиках – большинство общества выступало за свержение коммунистических режимов, и делало это довольно активно. Но вот применительно к Советскому Союзу вряд ли можно утверждать, что большинство жителей РСФСР, Белоруссии, Украины, не говоря уже о среднеазиатских республиках, поддерживали антикоммунистическую буржуазную революцию 1991 г. Однако это не предотвратило ее победы.

В революции первостепенное значение имеют активные действия, а не пассивная демонстрация позиции «за» или «против» режима. И поэтому численно небольшие, но мотивированные, сплоченные и наделенные политическим темпераментом активистские группы на чаше весов Истории перевешивают молчаливое согласие или несогласие миллионов.

Те, кто добровольно отказался от участия в Истории – в силу собственной пассивности или глупости, которые им в тот момент казались мудростью, здравым смыслом и житейским опытом, – потом могут сколько угодно сетовать на действия «узурпаторов» и восклицать, «что пора положить уже конец безобразию». Все решится без них, помимо них и, чаще всего, против них.

Такая уж революция штука: приходит нежданно-негаданно и разрушает прежний порядок вещей. Поскольку по самой своей сути революция есть разрыв с легитимностью, то апеллировать к оной – все равно что пытаться остановить пламя, декламируя фразу «пожар – неподконтрольное горение вещей и предметов, которые не должны загораться».

Для революции не очень важна политическая позиция большинства, которое, даже если оно против режима, вряд ли выступит против него (впрочем, если большинство «за» режим, то все равно не станет его защищать), хотя настроение большинства имеет значение для развязывания революции. Революция начинается действиями меньшинства, а уже ее последующее развитие расширяет базу поддержки, втягивая сомневающихся, колеблющихся, а затем – решивших присоединиться к предрешенной победе.

Резюмирую: декабрь 2011 г. представлял собой исключительно удобный, самой историей дарованный момент для решительного наступления на власть. Массовый подъем в российской столице сочетался с растерянностью власти, готовой отступить перед натиском оппозиции. Но драгоценное время было бездарно растрачено, а приоткрытая форточка возможностей вскоре захлопнулась.

Когда оппозиция спохватилась, что «кровавая гэбня» не устыдилась моральных обличений и не собирается добровольно передавать власть, то было уже поздно. Наступательная энергетика общества бездарно рассеялась в политическом пространстве.

Митинг оппозиции 5 марта 2012 г., на следующий день после голосования на президентских выборах, стал безуспешной попыткой активизировать движение, уже находящее на спаде. (Спад был заметен, в частности, по мобилизации: в митинге вряд ли участвовало более 15–20 тыс. человек.)

При этом, в отличие от декабря 2011 г., власть и полиция были полностью отмобилизованы и представляли, чего им ожидать – фарсового повторения идеи киевского «майдана». После призыва Навального участники митинга пытались захватить кусочек территории в центре российской столицы, что вылилось в кратковременное сидение и стояние в Пушкинском сквере. «Оккупанты» быстро были разогнаны ОМОНом.

Несмотря на комичный характер этой конкретной попытки, по своей политической сути подобный тип действий совершенно правильный. «Революция начинается, когда власть теряет контроль над частью населения и территории и он переходит к группам, требующим смены режима и устранения несправедливости», – утверждает Джек Голдстоун[58].

В данном случае совершенно неважно, идет ли речь о штурме правительственного или административного здания, создании «особого района» на периферии страны или многодневном стоянии на площади в центре столицы. По своему символическому и политическому значению эти шаги равнозначны: они манифестируют формирование альтернативного правящему режиму политического пространства и начало революции.

Читатели хорошо помнят, что революции последних лет начинались, как правило, с захватов площадей в центрах столичных городов. При этом недостаточно заполнить площадь протестующими людьми. Надо еще защитить ее от атак правительственных сил, что требует подлинной борьбы, а не ее имитации.