Мания - Александр Потемкин

Но ничего не происходило: Андрей Максимович никак не решался оставить своих попечительниц. Ехать было некуда, да и деньжат на переезд скопил он еще недостаточно — всего лишь около семисот долларов. Поэтому молодой человек все чаще впадал в мрачную меланхолию. Как начать восхождение к величию с таким мизерным капиталом, не имея никаких связей? Андрей Расплетин пока никакого ответа не находил. А ведь до жути хотелось оказаться в кругу столичных див, стать завсегдатаем злачных мест московской шикерии, купаться в роскоши, одеваться в самых известных бутиках и управлять последними шедеврами мирового автомобилестроения! В молодом возрасте, особенно у провинциалов, всегда так много честолюбивых планов! И все их мысли, как правило, связаны с надеждами на успех и финансовое утверждение в столице! Как будто главнейшим местом обитания нельзя сделать собственный разум!

Как-то вечером, когда молодой человек в одиночестве клял свою судьбу, в квартирку настойчиво постучали. Открыв дверь, он увидел на пороге одну из своих сожительниц. Андрей Расплетин привык называть их не по именам, а на свой детдомовский лад: «Первушка», «Вторушка», «Третушка». На сей раз «Вторушка» оказалась без кастрюльки с пельменями, без пакетика сливок, без печеного яблочка. Ее лицо было по-настоящему встревоженным. Едва затворив за собой дверь, она покрылась румянцем и подавленным, смущенным голосом залепетала что-то нравоучительное: что, дескать, связь юного парня и немолодой женщины никогда не приводит к добру. Но она может умереть не от позора и горечи раскаяния — от таких чувств еще никто не уходил в мир иной, — а от разлуки, которую она не в состоянии вынести. Что он для нее стал дороже, чем собственная жизнь, что она готова пожертвовать собой полностью, но спасти его от ревнивых мужей. «Они сейчас направляются сюда. Нас выследили. Тебе надо бежать! — говорила она с проникновенным волнением. — Вот тебе все мои сбережения, здесь чуть больше двух тысяч долларов. Поезжай в Мценск, на конверте я указала адрес моей сестры Варвары. Она поселит тебя на даче. Там есть печь, продукты купишь сам. Через недельку-другую я обязательно приеду. Беги, целую тебя, бог эроса! Мне еще надо успеть убрать твои вещи. Они выдадут нас! Беги!» — с этими словами она, поцеловав молодого человека, силой вытолкнула его из квартирки.

Эта сцена показалась бы по меньшей мере трагикомической любому, кто мог бы знать, о чем в эти минуты размышлял молодой человек и какие мысли беспокоили самоотверженную женщину, которая манию секса предпочла обету верного супружества.

Оказавшись на улице, Андрей Максимович первым делом выбросил прямо себе под ноги конверт, на котором был записан адрес в Мценске. Он даже хотел растереть его подошвой по мокрому от дождя асфальту. Но вдруг передумал, решив отомстить: «Пусть мужья найдут эту бумажонку. Тогда, надеюсь, они зададут своим женам настоящую трепку. Как в детдоме нас бил завуч Масальский! Кровью юных сирот был залит весь пол его кабинета! Да, это был самый поганый мерзавец!»

Совершенно не зная, как пройти к вокзалу, он остановил первого же прохожего: «Скажите, как добраться до железнодорожной станции?» — «Тут рядом, первый поворот направо, и потом шагать десять минут, — сказал дед в орденах. — Вам надо торопиться, через четверть часа уходит последний местный поезд до Тулы. А вам куда?» — «Какое тебе дело? — расхохотался Расплетин. — Меня же не интересует, когда тебя отвезут на кладбище! У каждого в определенное время своя дорога! И никто не сможет сбить с пути! Но дать по шее может только сильный! А твое время, кстати сказать, уже пришло. Пора тебе, дед, пора! И мой час тоже настал: тороплюсь осчастливить тысячу, миллион женщин! Заработать капитал!» — самонадеянно и нахально смеясь в лицо старику, бросил он. «И зачем только я воевал? Надо было сдать Россию фашистам!» — прошипел себе под нос оскорбленный ветеран войны.

Шагая к вокзалу, Андрей Максимович ощущал радость от обретенной свободы, наличия скромного капитала и амбициозных планов. Он уже предавался мечтаниям, узел столичных интриг завязывался в его воображении. Расплетин наслаждался оргиями, которые ярким видением проплывали перед счастливым взором новоявленного путешественника. Неистовым эросом он пленял в своих фантазиях самых красивых женщин нашего замечательного мегаполиса! Весь этот новый мир, блестящий, но непокоренный, богатый, но пока недоступный, с которым молодой человек был знаком лишь через экран телевизора, открывался перед ним во всей своей пьянящей притягательности. Рестораны «Дворянское гнездо», «Кремлевские палаты», «Фаэтон», элитные ночные клубы «Три жирафа», «Планета Голливуд», «Матрица», тусовки в дорогих фитнес-центрах «Звезды космоса», «Мировой класс», «Гармония линий», сборища в фешенебельных казино «Лазурный берег», «Три карты», «Лас-Вегас», на телевизионных передачах «Пять вечеров», «Окна», на танцах в Думе, на маскараде в Кремлевском дворце, на пикниках в Завидово, на вечеринках в мэрии, на пьянках именитой элиты в Барвихе, на свадьбах однополых новобрачных в апартаментах кораблей Московской речной флотилии, на посиделках транссексуалов в Петрово-Дальнем! С эротическими историями, с драмами ревности, с комедиями перевоплощения, с расследованиями измен, с подкупами чужих любовниц, с драками депутатов, с поножовщиной трансвеститов, с флиртом дам полусвета, — весь этот умопомрачительный современный мир нашего великого города, казалось, уже готов был открыть Андрею Максимовичу свои тайны. Что этому сироте, воспитаннику детского дома, этому иждивенцу похотливых врачих, этому искателю тотального секса оставалось делать? Кроме идеи немедленно переселиться в столицу, у него и мыслей никаких не было.

Поэтому первым же поездом освобожденный Андрей Расплетин направился в Москву.

Наш замечательный мегаполис встретил господина Расплетина с унылым безразличием. Но он об этом и не подозревал. Юный провинциал наслаждался величием города. Его воображение потрясали роскошные жилые дома, парадные офисы, сверкающие автомобили и широченные, упакованные в рекламные тексты проспекты; он любовался нарядами московских дам, их эротическими формами. Андрей Максимович засматривался на витрины шикарных магазинов и мечтал стильно нарядиться — никак не хуже, чем лощеные гуттаперчевые манекены. Детдомовец ни к кому и никогда не питал слабости, не сох и не страдал, а теперь понял, что влюбился, влюбился по уши! Его возлюбленной становилась Москва: он хотел обнимать ее, целовать мощеные мостовые, ласкать позолоченные купола, спать с ее необъятным телом, восторгаться ее сексуальными скверами, обставленными соблазнительными, в расщелинах скамейками.

Первые дни ничего, кроме крика восторга от всего увиденного, его душа не исторгала. Ему самому казалось, что он не шагает, не носится по возлюбленному городу, а витает над ним, как околдованные магическим чувством воздыхатели парят в поэтических небесах над объектом обожания. Может быть, именно так влюбляются простодушные провинциалы, неискушенные оборванцы, подлинные российские бездомные. Их чувства наивны в своей греховной простоте, они схожи с ощущениями столичной девственницы, ангельски смиренно принимающей постыдные предложения заезжего распутника. Открыто и с косвенными намеками, используя достаточно вздорную лексику и сплетения уличных слухов, об этом не раз писали столичные газеты. Но главная мысль этих публикаций заключалась не в том, чтобы очистить молодых людей от наносной скверны, повысить их культурную самодостаточность, а в том, что необходимо ввести в столице суровые законы, чтобы всякая человеческая дрянь из регионов не имела бы права свободно въезжать в великий город. Довольно странная позиция для независимой прессы! Впрочем, кто ее представляет сегодня, эту независимую прессу, кто выступает от ее имени? Ведь в нашем замечательном мегаполисе давно уже сложилась традиция: самые бездари и бесстыдные попрошайки валят без стука и протекции в милицейские ряды. Другая их часть записывается журналистами в постыдные газетенки, и не какие-то там малотиражные и малоформатные, а даже самого центрального формата и значения, чтобы за жалкий рубль лить на головы сограждан отечественные фекалии. Самые же низкие и меркантильные из этой новой породы россиян объявляют себя даже писателями и критиками. Впрочем, в стране, погрязшей в мании секса, могут случаться и более жуткие вещи.

Например, представьте себе, что пациенты психиатрической клиники им. Кащенко вдруг объявили бы себя членами нового кабинета министров. И все тусовщики и бизнесмены Москвы потянулись бы к ним за дешевыми (тарифы поборов свежеиспеченных бюрократов всегда дешевле) лицензиями и разрешениями. Не только в Лондоне, Берлине, Вашингтоне, Пекине, но даже в захолустном Бухаресте, а то и Таллинне и Братиславе никогда бы не поверили такому дерзкому заявлению столичных психопатов. Но москвичи верят всем, особенно таким глашатаям, которые вдруг объявляют, что они одни, пусть и плюгавенькие с виду, являются партией федерального значения, указывают на себя как на центр интеллектуального мира, заявляют о своих претензиях на российский престол. Впрочем, таким редчайшим недугом тотального доверия страдали не только жители столицы, но и граждане других городов России. Видимо, на это были какие-то национальные, неведомые иностранцам основания. Может быть!