Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке - Валид Фарес

Дарфурская кампания

Из всех конфликтов на Среднем Востоке и в Северной Африке, а возможно, и во всем арабском и мусульманском мире, именно драма Судана по своим кошмарам и кровопролитию обрела поистине библейский масштаб. Если бы мне довелось решать, где США и международному сообществу следует начать кампанию по спасению людей от деспотии, я, несомненно, назвал бы Судан. Раздираемая внутренними войнами с середины 1950-х гг., эта наполовину африканская, наполовину арабская страна за всю свою недолгую историю не знала более или менее длительных периодов мира и процветания.

Двадцатилетние циклы деспотии Севера против анимистов и христиан Юга длились с 1956 по 1972 и с 1983 по 2005 г. Количество убитых африканцев на юге неизмеримо, оно превышает число жертв всех джихадистских сил, включая погибших в Алжире, Ливане и Афганистане вместе взятых. За три десятилетия было убито более полутора миллионов человек. Только геноцид в Биафре в 1960-е гг., возможно, сопоставим по масштабу с суданским кошмаром.

Не менее шокирующим, чем количество жертв и попрание элементарных прав человека, в том числе рабство «в исполнении» вооруженных формирований джихадистов, поддерживаемых Хартумом, было глухое и необъяснимое молчание западных либеральных демократий. Как говорил Джимми Мулла, представитель южных суданцев, самым болезненным была не политика США и европейских государств, а полное отсутствие этой политики как таковой. Мулла отмечал, что одной из главных забот Джона Гаранга, лидера Народной армии освобождения Судана, было противостояние действующему на Западе «нефтяному» лобби, блокировавшему помощь и поддержку африканскому восстанию на юге Судана.

Но страдал не только юг страны; довольно скоро к легионам угнетенных в Судане присоединились западные провинции Дарфура, населенные племенами чернокожих мусульман. В 2004 г. председатель Коалиции за свободу и демократию «Даманга» (дарфурское сообщество в США) Мохаммед Яхия заявлял, что его народ «недоумевал, почему американцы и европейцы выжидали так долго, прежде чем назвать происходящее в Судане геноцидом». Яхия подчеркивал, что ожидал от американцев «непосредственной реакции на страдания черных суданцев, как христиан и анимистов на юге, так и мусульман Дарфура».

Начиная с 2004 г. Запад принялся осуждать убийства в Дарфуре, определив их как «геноцид». Первым творившиеся здесь злодеяния признал папа Иоанн Павел II, за ним – многие западные законодатели, администрация США и наконец, Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. В течение нескольких месяцев геноцид в Дарфуре превратился в cause célèbre[6]. К кампании «Спасти Дарфур» присоединился даже Голливуд. Почему же эта полностью игнорировавшаяся мировым сообществом борьба в арабском исламском мире внезапно оказалась в центре внимания?

Когда в Кабуле рухнул режим талибов, их идеологический «брат» в Судане задумался, продолжать ли ему войну с африканцами на юге страны. Прагматизм заставил режим Башира вступить в переговоры с южными повстанцами. Это привело к заключению мирного соглашения. Хартумская элита опасалась международного вмешательства. Но западные территории Судана не попали под действие соглашения. Проправительственное ополчение «Джанджавид», вооруженное и поддержанное джихадистским истеблишментом Судана, продолжало бесчинствовать в самых беднейших провинциях Дарфура. Принципы переговоров с освободительным движением Дарфура режим Башира принял в 2004 г.

Падение «Талибана» и Саддама эхом отозвалось в глубине Африканского континента. Еще один угнетаемый район планеты попал на экраны «международного радара». Тем не менее никто не уверен, восторжествует ли здесь реальная свобода. Суданский режим отступил на несколько шагов, международное давление на Хартум ослабло. Будущее этого региона пока неясно.

Самолеты, захваченные террористами Бен Ладена, в одночасье разрушили два здания, врезались в Пентагон и погубили невинных людей. В ответ международные силы во главе с Соединенными Штатами нанесли ответный удар по «Аль-Каиде», свергнув два бессмысленно жестоких режима в Афганистане и Ираке, освободили миллионы людей, посеяли семена демократии и открыли этим странам дорогу к свободе. Волновым эффектом этого удара стал вывод сирийских оккупационных сил из Ливана, приостановка суданским режимом геноцида чернокожего населения на юге страны и в Дарфуре. Схватка, развернувшаяся между сторонниками возрождения Халифата и поборниками демократических свобод, не имеет аналогов в современной истории региона. Смогут ли США и другие демократические силы разработать всеобъемлющую стратегию его движения к свободе и демократии? Сумеют ли местные демократические силы дать отпор джихадистам? И примет ли «братство против демократии» все это как fait accompli[7], или развернет свое контрнаступление?

Глава 4

Саботаж демократизации

К 2004 г. администрация Буша почувствовала, что наступившие продвижение свободы должно стать одним из направлений внешней политики США на Ближнем и Среднем Востоке. Менее чем за год (и впервые за много десятилетий) была развернута очень активная деятельность в поддержку борьбы за демократию в регионе. Такой установки во внешней политике США не было с начала 1980-х гг., когда Америка открыто поддерживала советских и восточноевропейских диссидентов. «Повестка дня» администрации Буша оказалась чрезвычайно смелой, ведь затрагивала интересы могущественных режимов. Призыв к распространению демократии в арабском и мусульманском мире на деле был равносилен призыву к революции. Правящие элиты региона расценили этот шаг как открытый вызов, направленный против их интересов. В этом и крылась основная разница между идеологической войной, которую США вел с СССР, и противостоянием с джихадистами. В «холодной войне» администрации, сменявшие одна другую, четко представляли себе своего врага. Сейчас же в войне с терроризмом «архитекторы» вашингтонской внешней политики мало знали о джихадистах. Давайте рассмотрим, как правительство США вело свою идеологическую войну за демократию в регионе и как на это реагировали противостоящие ей силы.

«Доктрина Буша» и распространение демократии

В первые месяцы после атак 11 сентября я надеялся на быстрый стратегический ответ со стороны правительства США – на кампанию за демократию и права человека. Я прослеживаю четкую связь между подъемом джихадизма и борьбой за демократию. Это видели в предыдущее десятилетие и многие мои коллеги, выступавшие против угнетения и репрессий. Я верил в то, что быстрый поворот в политике США от игнорирования положения угнетенных народов и населения в регионе к полномасштабной кампании по их поддержке необходим. Но то, что мне виделось ясно и отчетливо, пока не видели политики в Вашингтоне и Европе.

Любопытно, но «идея» неограниченной поддержки борьбы гражданских обществ на Среднем Востоке занимала умы двух совершенно противоположных лагерей в арабском мире и мусульманских странах. С одной стороны, диссидентов, надеявшихся, что Америка, наконец, прозрела и теперь активно возьмется за реализацию единственно возможной стратегии, способной противостоять террористическим идеологиям, а с другой – авторитарные режимы и подконтрольные им международные организации, опасающиеся, что Соединенные Штаты действительно могут всерьез взяться за воплощение этой стратегии на практике. На Ближнем и Среднем Востоке угнетенные и угнетатели мгновенно поняли, что может произойти, если американский «колосс» проснется и начнет раскачивать чаши весов. Единственной стороной, которая не подозревала о существовании сложившегося за десятилетия хрупкого равновесия и о своей роли, как ни странно, были лица, принимавшие решения в исполнительной и законодательной власти США – как республиканцы, так и демократы.

Я уже объяснял ранее, что в результате систематической идеологической обработки, щедро финансируемой нефтедолларами, западные государства лишились способности осознавать реальную ситуацию, складывающуюся в жестко контролируемых обществах Среднего Востока. Когда «Аль-Каида» нанесла свой удар, Запад психологически не был готов среагировать иначе, чем просто нанести ответный удар. Им стали действия коалиции в Афганистане. Но достаточно скоро Вашингтон и его союзники на практике поняли необходимость изменений внутри самого афганского общества – для того чтобы наземные действия обрели смысл. Это было своего рода эмпирическим открытием: чтобы оправдать способы, избранные для установления здесь демократии, процесс необходимо довести до конца.

Действительно, после изгнания «Талибана» в Афганистане возникли вопросы: что делать дальше, какое правительство создавать? Поиск ответа на них между 2001 и 2003 гг. вылился в первое в постсоветскую эру сражение за демократию на Среднем Востоке. К ужасу джихадистов, после изгнания «Талибана» Вашингтон решил утвердить в регионе плюралистическую демократию. На самом деле у администрации Буша было мало возможностей для маневра: если в Афганистане не установить демократическую систему с выборами, к власти неизбежно вернулся бы «Талибан».