Заложница - Мери Каммингс

Рут предложила помелировать вдобавок прядки, но Грейс отказалась: это заняло бы по меньшей мере час, а предстояло еще забрать у Моди машину и купить вино.

Следующей ее остановкой была площадь перед мэрией — репетиция проходила именно там.

Зрелище было забавное, забавнее даже самого парада: самодеятельные «актеры» то и дело забывали свои роли, теряли и путали реквизит, грузовики с установленными на них платформами глохли в самые неподходящие моменты — а столпившиеся вокруг «болельщики» веселились, свистели и выкрикивали «ценные» советы.

Заместитель мэра, который отвечал за проведение парада, куда-то запропастился; двое водителей не могли без него разобраться, кто за кем едет, и заспорили. Переодетым индейцами горожанам, сидевшим на одной из платформ, пришло в голову, что хорошо бы, пока суд да дело, выпить пива — но стоило им слезть с платформы и зайти в бар на противоположной стороне площади, как водители наконец договорились между собой и грузовики тронулись. Увидев это, «индейцы» выскочили из бара и понеслись за ними, вопя и размахивая длинными ружьями и томагавками — получилось очень похоже на сцену из вестерна.

Грейс хотела дождаться еще платформы с Анитой, но случайно взглянула на часы, ужаснулась и чуть ли не рысью понеслась к винному магазину. Нужно было еще успеть купить вино — и не какое попало, а белое французское!

Всю дорогу домой она хихикала, вспоминая, как индейцы гнались за грузовиком. Войдя, взглянула мимоходом на дерево, еще раз похвалила саму себя: ай, как хорошо получилось! — и крикнула, пробегая на кухню:

— Извини, что я задержалась, просто на парад очень забавно было смотреть, зато я купила на ужин лангуста, сделаю его в майонезе! Вку-усно!

Ответа не было.

Спит он, что ли? Или опять на чердак забрался со скуки? Грейс бросила пакеты с покупками и вприпрыжку понеслась в чулан. Интересно, Рейлан оценит ее новую прическу?!

На застеленной кушетке спали Базиль и Вайти — при ее появлении они подняли головы.

— Ребятки, вы куда Рейлана дели? — весело спросила Грейс. — На чердак выжили?..

И вдруг, каким-то непостижимым, шестым чувством поняла, что его нет и там…

Голову закололо, словно ледяными иглами; показалось, что в чулане внезапно потемнело. Она растерянно обвела взглядом стены: нет, этого не может быть — он наверняка должен быть где-то здесь!

На подушке лежала книга, из нее торчала бумажка… похоже, записка. Медленно-медленно Грейс протянула руку, достала ее и развернула.

Всего три строчки:

«Извини, я не люблю прощаться.

Приеду, когда смогу. Поверь — у сказки может быть счастливый конец!

Твой Р.»

Грейс не знала, сколько времени она пролежала на кушетке, то застывая в каком-то полудремотном оцепенении, то снова начиная плакать. Сдерживаться не пыталась — зачем, ведь никому больше нет дела до того, плачет она или нет!

В голове мелькали обрывки воспоминаний, его слова, жесты — и было безумно жалко вчерашнего, так бездарно потерянного вечера…

«Жила-была принцесса… нет, королева!»

Рейлан знал, что этот вечер последний, знал — поэтому и просил ее остаться! Знал…

«И была она такая милая и красивая, что ее невозможно было не полюбить…»

Она понимала, что он уйдет — глупо было бы мечтать о чем-то другом. Но не так же, не внезапно! Если бы она пришла немного раньше…

Теперь его уже не удастся нарисовать. И лангуста он не попробует.

Три строчки, всего три строчки — больше ничего не осталось!

«Я по тебе с ума схожу!»

Он даже не попрощался!..

В горле запершило. Грейс встала, опираясь на стенку — казалось, пол под ногами слегка покачивается; шагнула к двери, бросила на ходу взгляд в зеркало и в первый момент не узнала своего лица — оплывшего, обрамленного нелепо торчащими короткими волосиками.

Только зайдя на кухню, она поняла, почему ни один из котов не пришел ее утешать: пока она плакала, они вытащили из пакета и порядком обгрызли никому уже не нужного лангуста.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Гаражная распродажа прошла успешно. Моди согласилась поместить в витрине объявление — и туристы понаехали толпой, восприняв распродажу как еще одно развлечение наравне с выступлениями музыкантов и уличными лотками с сувенирами. Кое-что удалось продать и через магазин — словом, набралась кругленькая сумма.

Грейс давно решила: если получится что-то выручить за это старье — построить рядом с домом небольшую мастерскую, где она могла бы делать керамику. Просто для себя — вазы, панно, статуэтки… и Моди давно на блюдо с кошками зубы точит, ей можно такое же сделать.

Но, получив деньги, она не стала никому звонить, вызывать рабочих, прикидывать, сколько что будет стоить — мастерской можно заняться и потом, ближе к лету, когда будет настроение.

А настроения не было. Не было решительно ни на что.

Первые дни после ухода Рейлана она ждала, что он позвонит, скажет, что у него все в порядке. Не нужно ей никаких ласковых слов, ничего — только знать, что его не поймали и не убили!

Но он так и не позвонил.

Через несколько дней, когда Кип в очередной раз зашел к ним в магазин, Грейс между делом спросила, не поймали ли «того самого бандита». Кип ответил, что нет. И то хорошо…

Она работала с утра до вечера, оставаясь и после закрытия магазина: сначала готовилась к фестивалю, затем проводила инвентаризацию, переоформляла витрину… И сама понимала, что делает это потому, что не хочется идти домой.

А потом все-таки шла. Ела что попало, садилась у телевизора — и упорно заставляла себя не заходить по какому-то надуманному поводу в чулан. Потому что, вопреки ее воле, где-то глубоко внутри теплилась надежда, что она зайдет туда в очередной раз — и Рейлан окажется там. Почему, откуда — неважно.

В конце концов Грейс говорила самой себе: «Какого черта?!» — и заходила туда специально, чтобы избавиться от наваждения. Но там по-прежнему ничего не было, кроме коробок и кушетки. Не было даже подушки, пахнувшей его волосами — белье, давно постиранное, лежало в шкафу.

А потом пришло письмо…

Грейс поначалу даже не обратила на него внимания. Вынула на ходу из ящика, бросила короткий взгляд — обратного адреса не было. Подумала: «Очередная реклама, потом гляну», сунула в карман плаща и заторопилась дальше. И нашла только через несколько дней — искала ключи и случайно наткнулась.

В конверте оказалось официальное письмо на бланке управления полиции Сан-Диего — ее благодарили «за содействие в расследовании». Подписано оно было заместителем начальника ОВР капитаном Кесслером.

Выходит, Рейлан говорил правду…

Не Рейлан — Рик. Ричард Коулман.

О нем самом в письме не было ни слова. Где он, что с ним?! Одно ясно: до Сан-Диего он добрался — целый и невредимый.

А где он теперь — понятно, где. Вернулся к жене. Вернулся, помирился, живет, работает, и все у него хорошо, и наверняка он не рассказал ей о женщине, которая прятала его — рисковала, беспокоилась, лечила, жалела… которая спала с ним и от которой он ушел, даже не попрощавшись.

Хотя сам, может быть, иногда посмеивается, вспоминая…

Вечером Грейс пришла в чулан с бутылкой и пакетом сырных палочек — как когда-то — и села на кушетку. И налила себе полный бокал того самого белого французского вина…

Она пила, разговаривала вслух, даже смеялась. Наверное, если бы соседи увидели ее в эти минуты, окончательно уверились бы, что она ненормальная. Ненормальная с кошками… Коты и впрямь сидели вокруг и прислушивались.

Но разговаривала она не с ними — с Рейланом; он так и остался для нее Рейланом — имя Рик казалось чужим и непривычным.

Вспоминала, как они сидели на чердаке, и как он сердился на нее, и как они танцевали ночью при свечах. Упрекала, что не попрощался, не позвонил…

Хотя за что можно его упрекнуть?! Он же ничем не обманул ее. Честно сказал, что женат, и ясно было, что уйдет… И ничем не обидел — ни словом, ни жестом. Наоборот, дал ей, хоть ненадолго, возможность почувствовать, что она любима и желанна. Даже прощальное письмо было таким, какое мог бы написать человек любимой женщине — любимой, а не случайной…

Грейс не было нужды перечитывать это письмо — она и так знала его наизусть. Оно лежало в кожаной шкатулке «для воспоминаний», спрятанной глубоко в шкафу — единственное доказательство того, что Рейлан вообще существовал, а не приснился ей вместе с его нежностью и поцелуями, и ямочкой на подбородке, и сильными руками; вместе со всем, что им довелось пережить вместе.

Перед тем, как лечь спать, она положила в шкатулку и письмо из Сан-Диего — пусть оно тоже станет частью этих самых «воспоминаний». Как билет в кино — память о первом свидании; как проспект выставки керамики, где в числе прочих были и две ее работы — и как многое другое.