Эффект Домино - Ольга Карелина

Шаги нынешних врагов затихли совсем близко от него. Кто-то пнул Цезаря под бок сапогом.

— И вот это — ради чего мы сюда припёрлись? — презрительно спросили сверху. — Он что, этого сам сделать не мог?

— Наверное, рука на сына не поднялась, — хохотнул другой голос. — Но ты держи ухо востро — всё ж Моргенштерн.

— Чего бы у него в закромах ни было, он не успел это применить, — отозвался первый. — От родственников не ожидаешь подставы.

— Со второго раза можно было и врубиться, как думаешь?

— Несите его сюда, ребята! И можете быть свободны! — крикнул Клиффорд, и Цезарь усмехнулся про себя. Доказательств достаточно. Можно действовать.

Он подскочил свечкой, как гуттаперчевый мяч, брошенный с высоты, и, использовав силу импульса, буквально снёс апперкотом ближе всего стоящего к нему бойца. Пока те успели сообразить, что происходит, Цезарь, уже донельзя убыстрившийся, приземлился на том же месте и двумя подсечками заставил свалиться ещё двоих. Четвёртый, счастливо избежавший этой участи, наконец сориентировался и, достав из-за пояса нож, бросился на тераса.

Наблюдавший за всем из машины Клифф присвистнул.

— Ну что творит, а? — почти в восхищении сказал он своему напарнику Дею, сидящему рядом. Сормах, круглолицый и узкоглазый, с коренастым, тяжёлым телом и никак не гармонирующими со всем этим мелкими острыми зубами, лениво спросил:

— Не боишься, что его там и прирежут?

— У парней задание его повязать. Он мне нужен для допроса.

— Ты в чём-то подозреваешь собственного сына?

— Не в чём-то, а в самой настоящей измене, — Клиффорд забарабанил пальцами по рулю. — Мне дали наводку, что кто-то близкий мне является шпионом с Севера, засланцем Отряда 417. Имеет какой-то зуб на Аспитиса. Вот тоже глупость: с Мессией было бы куда лучше договориться, а не воевать.

— И почему ты считаешь, что это Цезарь? — Дей внимательно смотрел на ведущуюся битву.

— А откуда он ещё взял свои особенности? То не было, не было, а то вдруг раз — и в ферзи выскочил! Разве так бывает? Заодно и меня сместил. Ему удобно было предать.

Цезарь тем временем как будто не ведал усталости. Он оборонялся от четырёх более опытных солдат, сильнее и тяжелее его, при этом уже лишившись и пистолета, и ножа, и пока ему это удавалось неплохо. Терас знал, что эффекта хватит максимум на десять минут, и за это время он должен был со всеми разобраться. Его уже ранили в руку, бедро и оцарапали бок, в глазах начинало двоиться, но он продолжал сражение. Зачем? Если бы его хотели убить, это уже случилось бы — и в самом начале. Отец, похоже, просто хотел взять его в плен, да ещё и с помпой. Стоило ли тратить силы?

Удачно вырубив одного из нападавших ударом ноги с разворота, Цезарь столкнул лбами ещё двоих и вцепился в последнего. Ну не смешно ли, что он опять сражается со своими же из-за прихоти собственного отца? Его мышцы начинала сковывать свинцовая усталость, однако оставалось поднапрячься всего ничего. На некоторые мгновения ощутив второе дыхание, Цезарь невероятной комбинацией ударов снёс последнего врага и следом за ним упал на колени, тяжело дыша. Кажется, на нём не осталось ни одного живого места, а майлер совершенно не способствует свёртываемости крови. Но он ведь победил?

— Мда. Пойду пообщаюсь, — Клифф открыл свою дверь. — Всё надо делать самому…

Дей наблюдал за терасом, пока тот шёл к сыну, потом пересел на водительское место и завёл машину. Когда Клифф встал около Цезаря, доставая свой шоковый пистолет, сормах, опустив стекло, бросил в их сторону гранату и тут же стартовал.

Первым опасность увидел уже отключающийся Цезарь. Почти не соображая, он резко дёрнул отца на себя и в перевороте невольно прикрыл его собой. Грохнул взрыв — и для Цезаря кино кончилось.

Дей уже почти покинул площадку, когда на дорогу перед ним резко вывернул чёрно-красный кабриолет, и, избегая столкновения, сормах вдавил тормоз. С водительского сиденья кабриолета к нему выскочила безумного вида юная велька — явно из тех, кого Мессия воспитал себе в когда-то захваченном генштабовском интернате, и первым же делом бросилась к дверце с его стороны. Дей достал пистолет, готовясь обороняться, однако не пришлось: из ниоткуда взявшийся Клифф, весь заляпанный кровью, напал на девушку сзади, и та, сражённая ударом рукояти пистолета по затылку, свалилась ему под ноги.

— Ты! — крикнул терас. — Это был ты, всё это время!

Дей с улыбкой развёл руками, нажимая газ. Машину он вывернул точно на Клиффорда, и тот вынужденно отпрыгнул в сторону, чтобы не быть сбитым. Сормах почувствовал по толчкам, что кто-то всё же угодил под колёса, возможно, та самая велька, но ей же хуже. Не встречая больше никаких препятствий, сормах выехал с площадки и скрылся на улицах города.

Клифф привстал на локтях, безумно разглядывая лежащую без сознания Сэру с разбитыми рукой и ногой, угодившими под «поморника», потом обернулся на сына, вокруг тела которого растекалась даже отсюда видная тёмно-алая кровь, и схватился за голову.

— Вставай, брат, — послышался сзади знакомый голос, Клифф резко обернулся и в неверии уставился на подошедшего к нему Лемма. — Если ты сейчас же не вызовешь помощь, ни Сэра, ни твой сын в живых не останутся.

— Я… — начал терас, но запнулся из-за тисков, вдруг сдавивших его горло. Он скосил взгляд вниз — это брат схватил его и, судя по лицу, едва сдерживался, чтобы не придушить.

— Ты перешёл все границы! — прошипел Лемм и, отпустив его, бросил на асфальт. — Звони! Это последнее, что ты можешь сделать!

Пока Клифф негнущимися пальцами нашаривал телефон, Лемм поднялся и крикнул в сторону:

— Он жив, Рэкс?

— Удивительно, но да, — ответили ему.

— Хоть этот грех на душу не возьмёшь, — Лемм вновь повернулся к брату и вырвал у него телефон. — Я сам, спасибо.

Клифф, не в силах держать себя даже на локтях, лёг на землю и закрыл глаза.

От этого промаха он, похоже, уже не оправится.

Мир вокруг был бесцветным, а под ногами — полосатым. Цезарь перепрыгивал с одной белой полосы на другую, стараясь не наступать на чёрные, скрывающие в себе омуты с неизвестной и одновременно манящей опасностью. На белых тем не менее тоже нельзя было задерживаться: они делали тело невыносимо лёгким и слишком просто было потерять почву под ногами. А ради чего? Чтобы воспарить и исчезнуть в бесконечности?

Необъятное пространство вдруг тоже пошло полосами, превратившись в небольшую, с высокими потолками комнату без окон и дверей. Из чёрных лент выдвинулись копья, белые стали ослепительно бьющим светом. И то, и другое угрожало растворить сущность Цезаря: если не ментально, то физически. Он подвис в пустоте, разрываясь: ему было страшно отдаться полностью какой-то одной стороне — как абсолют вообще может быть полезен несовершенному человеческому миру? Тем, что в этом странном месте заменяло Цезарю глаза, терас начал в панике оглядываться в поисках выхода. Как уютно было бы оказаться где-то посередине. Например…

Полосы раздвинулись в стороны. Например, вон на том сером, каменном мосту, надёжном трапе — переходе из одной крайности в другую. Да, при смешении добра и зла всегда получается серость. Но разве у них, вечно балансирующих на тонкой ниточке над бездной, бывает по-другому?

Почувствовав под ногами твёрдый, незыблемый, как будто даже тёплый камень, Цезарь успокоенно выдохнул. Здесь было его место. Отныне и навсегда.

Белизна поглотила тераса, и из неё он вынырнул точно в обыденную реальность. Над головой едва слышно гудели люминесцентные лампы в тонкой обрешётке, на белой стене напротив висели две картины с натюрмортами, выполненными в мягких тонах, через светло-зелёную штору на совсем близком окне в комнату пробивался уже угасающий свет вечернего солнца. Цезарь попытался шевельнуть рукой, но и она, и её товарка оказались полностью в гипсе — как, собственно, и ноги. Тело ныло от каждого случайного движения, не хотелось думать о том, что было бы, если бы он на встречу с отцом не надевал бронекостюма. Скорее всего, та граната его убила бы, и дело с концом. Зато защитил эту сволочь собой, герой…

— Проснулся, великомученик? — вопросил вдруг кто-то в противоположной стороне от окна, и Цезарь дёрнулся от неожиданности. — Каково это, кстати, так с неба-то звездануться?

Несмотря на явно слышимый сарказм, голос в то же время звучал сочувствующе. Цезарь с трудом повернул голову и, к своему удивлению, узрел в соседней кровати уже знакомого ему велька, Бертеля Литых.

— Ладно, не обижайся, — улыбнулся ему бывший водитель Аспитиса. — Как себя чувствуешь?

— Чувствую, — кивнул терас, не привыкший жаловаться. — Не знаете, чем там всё кончилось?

— Давай сначала ты удовлетворишь моё любопытство. Чем всё кончилось тогда? Я, к сожалению, после ранения в спину потерял возможность участвовать в сражении. Знаю только, что мы победили, иначе я бы тут не лежал. Но как?