Дикие орхидеи - Джуд Деверо

— Сюда перенесли всю мебель, — заметила Джеки. — Интересно — зачем?

Она вышла из гостиной и направилась в комнату напротив.

Я пошел следом, но споткнулся об утку. Не мягкую детскую игрушку — чучело настоящей птицы, которая некогда летала в небе, а теперь сидела на полу моей гостиной, — кожа, перья, да и только. Не успел я освободиться от одной, как на меня со шкафа свалились еще три — мама-утка и три ее утенка, навеки застывшие в безжизненности. Я подавил вопль, рвущийся из груди, и выскочил в коридор.

Джеки стояла в комнате, в которой я узнал библиотеку. Вдоль трех стен возвышались огромные книжные шкафы, величественные кессоны украшали потолок. На полках теснились старые тома в кожаных переплетах, и у меня внутри все заныло от желания взглянуть на них. Но чтобы добраться до них, не обойтись без вильчатого погрузчика: проход к ним закрывали стеллажи из прессованного картона, обклеенные бумагой поддерево — как будто это могло ввести кого-то в заблуждение, — загруженные бестселлерами, изданными за последние тридцать лет. Все, что написали Гарольд Роббинс и Луис Ламур, нашло пристанище на этих полках.

— Здесь все по-прежнему, — сказала Джеки. Глаза ее туманились дымкой, как будто она пребывала в трансе.

Она повернулась к выходу, я рванулся, чтобы схватить ее за руку, но зацепился ногой о старую угольную корзину, набитую книгами в мягкой обложке. Мне на ногу упали четыре экземпляра Фрэнка Йерби. Я вытащил ногу и тут заметил «Фани Хилл», поднял се, сунул в задний карман и пошел за Джеки.

Я нашел ее за библиотекой — в столовой. Высокие окна занимали всю стену и заливали бы комнату светом, если бы их не закрывали тяжелые пурпурные драпировки. Я открыл было рот, чтобы заговорить, но меня отвлекло птичье гнездо на карнизе.

— Оно ненастояшее, — сказала Джеки, проследив за направлением моего взгляда. — Там внутри маленькие фарфоровые яички.

С этими словами она вышла из комнаты.

Я помчался за ней, но три из примерно восемнадцати стульев из разных гарнитуров попытались поймать меня в ловушку.

Ну, это уже чересчур! Я перевернул их — в конце концов, теперь это мои стулья — и помчался в

холл. Джеки уже и след простыл. Я постоял-постоял, а потом издал такой рев, который вполне мог бы исходить из головы лося, которую я тоже где-то тут поблизости видел. Джеки появилась в мгновение ока.

— Да что с вами такое?

С чего бы начать? Мне, правда, быстро удалось вернуть самообладание.

— Откуда тебе столько всего известно про этот дом?

— Понятия не имею. Папа говорил, мы жили в Коул-Крик несколько месяцев, когда я была совсем крохой, но я уверена, что жили мы в этом самом доме. Наверное, папа с мамой тут работали: мастеровой и экономка, что-нибудь в этом роде.

— Раз ты столько помнишь, то уж наверняка была постарше, чем «совсем кроха».

— Может, и так.

Она скрылась в большой комнате напротив столовой. Я пошел за ней и замер на полушаге: передо мной открылась комнатка поменьше прочих, опрятная и чистая. Даже окна вымыты! По потолку змеилась прихотливая роспись: лозы и цветы — а на полу лежал мозаичный паркет светлого дуба с ореховым бордюром. Что мне понравилось больше всего, так это то, что мебели в комнате не было никакой.

Джеки стояла на пороге и осматривалась. Я обошел ее и уселся на скамью под окном.

— Думаю, мистер Белчер перенес все отсюда в другие комнаты, — сказала она, пересекла комнату и подняла с пола в углу коричневый пузырек из-под лекарств. — Наверное, он тут жил, когда заболел.

— Ого! Неужто это шнур кабельного телевидения?!

Джеки взглянула на меня и с отвращением покачала головой.

— Сдается мне, не такой уж вы и интеллектуал, — бросила она через плечо и вышла из комнаты.

Что мне больше всего нравится в Джеки Максвелл, так это то, что она обращается со мной как с человеком, tне раскрученным писателем, а просто человеком. Что мне в Джеки Максвелл нравится меньше всего, так это то, что она ведет себя со мной так, будто я простой смертный, без всякого почтения к моему успеху.

Я нашел ее на кухне — в огромной комнате со шкафчиками белого металла над видавшими виды, во вмятинах, столешницами из нержавеющей стали. Вершина элегантности тридцатых. По правде говоря, я удивился, что с домом что-то делали с момента постройки. Посреди кухни стоял дубовый стол, изрезанный сотнями ножей.

Джеки принялась обследовать шкафчики и полки, а я открыл дверь слева и обнаружил там большую кладовую. Полки были до отказа забиты коробками и банками с едой. Я наугад достал с верхней полки пачку крупы, на которой красовалась фотография парня, одетого в футбольную форму образца примерно 1915 года. Меня подмывало заглянуть внутрь, но я пораскинул мозгами и поставил ее обратно.

За двумя другими дверьми я обнаружил туалет с унитазом, где для слива воды надо было потянуть за цепочку, и комнату горничной с узкой, даже на вид жесткой латунной кроватью.

Я вернулся в кухню — и меня едва не сбила с ног такая ужасная вонь, что пришлось зажимать нос. Это Джеки открыла холодильник со скругленными углами.

Она пару раз чихнула, я закашлялся.

— Мне что, достался дом с содержимым холодильника? — изумился я.

— Похоже на то. Вы готовы осмотреть верхние этажи?

— Ну, если это моя обязанность... — пробормотал я, следуя за ней к главной лестнице. Я загляделся на длинную спираль старых журналов и не заметил маленького медного дракончика на стойке перил.

— Интересно, а он еще работает? — прошептала Джеки и со щелчком повернула заостренный кончик драконьего хвоста.

Я отскочил, когда изо рта дракончика ударила десятисантиметровая струя пламени. Она повернула кончик хвоста обратно, и пламя иссякло.

— Клево! —з аметил я. Первая вещь в этом доме, которая мне действительно понравилась.

Джеки помчалась наверх, без труда перемахивая через стопки журналов, а я задержался внизу, чтобы обследовать дракончика. Удивительно, что спустя столько лет он все еще подключен к газопроводу, и еще более удивительно, что он до сих пор работает. Я снова повернул кончик хвоста. Кажется, тут не помешает капелька масла.

— Можно мне занять спальню хозяйки? — донесся голос Джеки откуда-то сверху.

Я заглянул в пасть дракончику в попытке рассмотреть газовую трубку и рассеянно ответил:

- Угу.

— Слушайте, может, вы перестанете играться с этой штуковиной и посмотрите, где я стою?

Стояла она на верхней площадке винтовой лестницы, на третьем этаже. Над ее головой в потолке зияло огромное круглое окно с витражом.

— Такие лестницы выполняли роль кондиционера, — сказала она. — Горячий воздух поднимается вверх.