Не стреляйте белых лебедей - Борис Васильев

- Не надо, - сказал Иван. - Оставь.

- Тяжело тебе: в гору.

- Ничего. - Иван перекинул через плечо полотенце. - Взяли.

На кладбище гроб опустили рядом с могилой, провожающие столпились вокруг, перемешались, тесня друг друга, и Еленка оказалась в самой гуще. Пронин открыл митинг, говорил, по счастью, коротко и не по бумажке. Потом выступал еще кто-то - Еленка не слышала, - и вперед вышел Иван. Он долго мял в руках кепку, глядя в лицо Федора, а кругом стало вдруг так тихо, что Еленка испугалась. Она начала уже прорываться вперед, когда Иван сказал:

- Девять навигаций плавал я с Федором Семенычем. И льдом нас затирало, и на мель мы садились, и мерзли, и мокли, и тонули - все было. При мне у него и дети родились, и дом он поставил, и покалечился тоже при мне…

- Не при тебе, а из-за тебя!… - выкрикнул одинокий голос, и Еленка узнала Степаныча.

По толпе пробежал гул. Пронин и Вася метнулись к Степанычу, а Паша со стоном выдохнула:

- Не надо, не надо!… Просила ведь вас, господи!…

- Верно, - тихо сказал Иван. - Только судить меня он один мог, а больше никто. Мы с ним душа в душу жили, душа в душу. И если было что не так, если виноват я, то он и решал и судил. Вот так. Никого больше меж нами не было и не надо. Прощай, Федор Семеныч, прощай, друг, и прости меня.

Он с трудом опустился на колени, коснулся губами белого лба, встал и, ни на кого не глядя, пошел прямо на толпу. Люди раздались, пропуская его, и опять сомкнулись в одно целое. Пронин махнул рукой, оркестр заиграл марш. Заплакали, заголосили бабы, затолкались, пробираясь к гробу, а потом, перекрывая плач, резко и деловито застучал молоток. Еленка закрыла лицо руками, шагнула прочь от этого страшного последнего стука, уткнулась лбом в чей-то жесткий пиджак и замерла. Тяжелая рука осторожно обняла ее плечи и держала так, словно защищая, загораживая от всех бед и напастей. Она приподняла голову: это был Иван.

На обратном пути шли быстро, без музыки и гудков. Оркестранты толпились на корме, курили, переговаривались. Два раза там вспыхнул было смех, но Иван прошел, устыдил: больше не смеялись.

Паша бродила по катеру, тихо приглашала помянуть Федора. Сергей отказался, но Еленку отпустил: сообразил, что вышло бы совсем неудобно.

В доме уже был накрыт стол: Лида оставалась за хозяйку. Первой, как положено, помянули Федора, выпили в торжественном молчании, а потом разошлись, заговорили. Еленка хотела было уйти, но в дверях столкнулась с Иваном.

- Ты куда это?

- На катер, Иван Трофимыч.

- Успеешь еще.

Он сразу прошел к столу: нес из погреба заливное. Еленка постояла, подумала и вернулась.

Он не глядел на нее, разговаривал коротко, но уйти она уже не могла: хотелось объяснить, как больно за стариков, за Федора, как перепугалась она вчера, когда пришел Михалыч. Ей вдруг показалось, что после этого объяснения все станет на свои места и жизнь опять потечет мирно, привычно и спокойно.

Но поговорить так и не успела, потому что в комнату вошел Сергей. Тихо поздоровался, потоптался у порога, окликнул:

- Еленка!

- К столу прошу, Сергей Палыч. - Паша уже тянула его за рукав. - К столу…

- Нет, нет, что вы, - отговаривался он. - Я ведь за Еленкой только: баржи со скотом на утро нарядили…

- Нет уж, уважьте, Сергей Палыч. В память мужа моего, Федора Семеновича…

- Ну разве что за добрую память. - Сергей нехотя прошел, взял стакан, сказал громко: - Земля чтоб пухом ему.

Выпил, хотел уйти, но тут гости вернулись к столу, оттиснули в угол. С ним никто не заговаривал, и поначалу Сергей растерялся, выпил еще, а потом вылезать было уже неудобно. Слушал, что говорят, помалкивал, ел.

- Как движок после ремонта? Тянет?

Иван спросил вдруг, походя, вроде из вежливости, чтобы не молчал гость за общим столом. Сергей вздрогнул, поспешно проглотил кусок.

- Тянет. Нормально, в общем. Ну, в пятом цилиндре выработка большая, а так ничего. Конечно, масло жрет по-прежнему, даже больше. Но я на это специальные рапортички пишу и у главного механика заверяю. Чтоб потом собак не вешали…

Он замолчал, поняв, что оправдывается, как нашкодивший мальчишка. Заметил, что шум за столом утих, что все слушают сейчас только его. Слушают недобро и серьезно. Нахмурился, потянулся за бутылкой, но Вася перехватил эту бутылку и налил всем, а ему плеснул, что осталось.

- Да уж про рапортички мы наслышаны, - усмехнулся бригадир плотовщиков. - Хорошо наслышаны, понимаешь ли.

Два этих незначительных события - подчеркнутое невнимание Василия и насмешливое презрение плотовщика - сразу успокоили Сергея. Место виноватого, уничижительного состояния заняла привычная агрессивная злоба. Сергей с облегчением закурил, не притрагиваясь больше к стакану.

- Работать надо, - резко сказал он. - Не вкалывать по старинке, как привыкли, а организовывать ее. Планировать. Газеты-то читаете или только селедку в них заворачиваете? НОТ, слыхали? Научная организация труда. И здесь надо беспощадно. Без всяких там сватьев, братьев и добрых знакомых. Не умеешь, устарел, недопонимаешь - значит, отойди и не мешай.

- Работать, стало быть, не умеем? Не умеем, стало быть? - спросил Михалыч.

- Он нас учить приехал, - усмехнулся Вася. - По собственному желанию из города Саратова.

Иван молчал. Слушал спокойно, покуривал, не глядя на Сергея. А Сергей очень хотел, чтобы он заговорил. Чтобы высказался, заспорил, чтобы выложил обиды. Вот тогда бы он прижал его доводами, уничтожил, высмеял, заставил бы замолчать, но Иван только слушал.

И Еленка слушала. Сидела напротив, ловя каждое слово, пытаясь понять, разобраться. Сергей все время видел ее, чувствовал ее напряжение и поэтому тянул, всеми силами тянул Ивана на спор.

- Учиться никому не вредно, - еще резче продолжал он. - Вы тут добренькие очень: свояк свояка видит издалека. А работа этого не любит. Работа злость любит.

Он повторялся, талдычил одно и то же, понимал это, злился, но новые аргументы упорно не лезли в голову. И замолчать уже было нельзя, потому что чересчур уж невозмутимым, чересчур спокойным и уверенным был Иван.

- Вы что, не видите, какой бой идет? По всей стране - сражение. За новое отношение к труду. Деловое отношение. - Он очень обрадовался, что нашел наконец нужное слово. - Деловое! И деловые люди сегодня все должны определять. А деловому человеку нежности всякие ни к чему. И пусть поначалу жестоко, пусть слабенькие там всякие, пусть страдают…

- А зачем? - негромко спросил Иван.

- Зачем? А затем, что вы как кандалы на ногах у нас. Висите, путаете, темпы снижаете…

- Чего - темпы? - все так же негромко, спокойно допытывался Иван.

- Чего? Построения коммунизма, вот чего!…

- Так ведь коммунизм - это не павильон на выставке, - сказал Иван.

От неожиданности Сергей не нашелся что сказать, да так и остался с открытым ртом.

- Правильно! - радостно крикнул Вася. - Точно вы ему врезали, Иван Трофимыч!

- Чтобы радостно всем, - зачастил Михалыч. - Чтоб справедливость, чтоб уважение было!

- И чтобы без таких, как ты! - вдруг с ненавистью выкрикнул Вася. - На порог таких не пустим!

- Да, парень, опять ты не в ту сторону тельняшку рванул, - с усмешкой сказал плотовщик. - Играешь по-крупному, к банку, понимаешь ли, рвешься, а сам как был, так и остался: весь мокрый и рупь в руке.

За столом дружно рассмеялись. Даже сидевший поодаль Степаныч пронзительно захихикал:

- Рупь в руке! Точно про него! Ну, точно! Он ведь, это, ко мне бегал, мужики, да! Просил, значит, чтоб я не жаловался. Рупь в руке!…

Отсмеялись. Иван сказал тихо:

- Ты прости нас, Паша. Забылись.

- Ничего. Он веселье любил…

Сергей, путаясь и злясь, пытался что-то сказать - его уже не слушали. Плотовщик встал, заглушил басом:

- Одно могу сказать тебе, парень: ступай-ка ты к Николай Николаевичу, пока, понимаешь ли, не поздно. И просись отсюда… по собственному желанию.

И стал прощаться с хозяйкой. Сергей крикнул Еленке:

- Пошли!

Еленка молча затрясла головой, отвернулась. Сергей растерянно топтался у дверей.

- Ну, что ты? Ну, кому говорю?…

- А она - не хочет, - сказала Лида, загородив Еленку. - Не жена еще, не командуй.

- А ты на нее рапортичку напиши! - крикнул Вася.

Сергей вышел, остервенело хлопнув дверью.

- Ну вот и хорошо, - сказала Лида. - Может, чайку кому? Налить, Еленка?

Еленка вдруг вскочила, в упор, отчаянно глядя на Ивана. Губы ее прыгали, и слова не получались, и она, оттолкнув Лидуху, выбежала из комнаты.

"Семнадцатый" медленно тащился по реке, волоча огромную баржу, набитую предназначенным на убой скотом. Испуганные животные ревели, толкались, наваливались на трещавшие перегородки. Лохматый мужик, матерно ругаясь, щелкал бичом.

- Ползем, - злился Сергей. - Ну, как на вчерашних похоронах, ей-богу…

Утром он сбегал в партком, потолковал с Пахомовым. Вернулся, сияя: