Боярыня (СИ) - Брэйн Даниэль

— Уразуме-ел, — перебил меня Пимен. — Ты, матушка, как владычица наша. Говорят, хотя что людям-то верить, что она и холопам дворянство дает, коли заслужил.

— Поясни?..

Я и без него уже догадалась, что юная императрица не просто швыряла в мор магией. Параллели с нашей историей были слишком явны, и я не знала, с чем это связано: все повторяется или это дублирующий мир, только с магией и кошмарными тварями?

Пимена понесло, и он неожиданной скороговоркой выложил мне восхищение юной императрицей, я подозревала, что до этой минуты тщательно скрываемое. Совсем молоденькой девчонкой племянницу прежнего императора отправили в далекие земли — в жены наследному принцу, и брак даже был заключен, но не консумирован, поскольку супруге было лет мало, а супругу и того меньше. Принц рос болезненным, хилым, и очередная эпидемия какой-то хвори не зацепила нашу цесаревну, но отправила ее супруга к Пятерым, и молодая вдова осталась жить при дворе.

Так продолжалось бы ее вольное беспечное житье и дальше, но хворь через несколько лет докатилась до наших земель, ее подцепили немало людей при дворе и, что самое печальное, император и его наследник-маг. Государство осталось без царя во главе, и бояре, которые тогда о своей безбородой участи не ведали, порешили пригласить на царствие единственного оставшегося в императорской семье мага — вдовую ныне цесаревну, некогда отправленную за моря.

На позабытой родине императрица сперва дичилась, но быстро набрала силу и политический вес, разогнав несколько налетов мор, и принялась разгонять застоявшееся болото. Все это было знакомо — реформы, продвижение тех, кто себя зарекомендовал, преследование казнокрадов и чересчур оборзевших ставленников покойного императора… В предлагаемых мной идеях образования Пимен усмотрел государственную модель в миниатюре. Я, помня, что до гуманного обращения с подследственными в эти времена никто не помышлял, а следствие находилось даже не в зачаточном состоянии, с ним все равно согласилась. О Пятеро, мне плевать, чем Пимен вдохновится, лишь бы делал.

— Тебе бы, матушка, бумаги боярина-батюшки разобрать, — под конец разговора попросил Пимен. — На рекруты надо подать, тоже беды-то было мало, и с купцами рассчитаться…

Я покивала. Да, у меня было много, очень много дел. И еще — Анна или Пелагея, кто же из них и что там с их сватовством, поэтому я обещала Пимену посмотреть все бумаги покойного мужа, но после вечерней трапезы.

— Анну ко пришлите, — распорядилась я, вернувшись к себе. В светлице было пусто — все при деле наконец, какое счастье, одна Пелагея пряла себе в уголке да две холопки работали.

Баба, имени которой я не запомнила, оставила метелку и виновато заглянула мне в глаза. Аниська, отбиравшая обрезки тканей — как я поняла, по заданию Марьи — вздохнула.

— Неможется ей, боярыня, — отводя взгляд, сказала она.

Да с чего бы?..

— А проводи меня, — велела я. Забывчивость боярыни вызовет больше вопросов, чем ее капризы. Аниська отложила обрезки, покорно потащилась куда-то, я за ней.

Все-таки я неверно оценила назначение ряда помещений. Комнаты в конце коридора, которые я посчитала «бабьими», потому что там никакие трубы очевидно не проходили, оказались частью господских покоев. Тоже светлица, как моя, но маленькая, второй комнаты нет, зато имеется опочивальня — огромная, побольше моей, а все потому, что тут сразу две боярышни…

Анна лежала в кровати в полном одиночестве и на наше появление не отреагировала. Я про себя похмыкала, жестом прогнала Аниську, прикрыла дверь. Затем подошла, села на кровати, и только тогда Анна повернулась.

— Что ты, матушка? — испуганно спросила она.

Мне ходить кругами за сегодняшний день надоело катастрофически. Ничего сверхъестественного я спрашивать не собиралась — обычный семейный разговор.

— Сватов к тебе заслать хотят, — улыбнулась я. — Вот пришла узнать, гнать их со двора или выслушать.

Анна посмотрела на меня удивленно, села, спустила с кровати ноги, поправила сбившуюся ленту и косу. Я выжидала.

— Сватов, — повторила она. — Что же, матушка, пойдешь против воли батюшки?

Новости. Так что, боярин не хотел выдавать замуж дочерей? На кой черт они нужны ему в доме?

— Замужество — твоя воля, — извернулась я. — Как скажешь, так и быть. Неволить не стану.

— А Пелагея как же, матушка? — Анна подняла голову, и мне померещилась странная надежда в ее глазах. Хотя… после бесед с насельниками этого славного города и не менее славного века как мне еще черти по углам не кажутся. — Пелагея как?

— А что Пелагея? — я прикинулась непонимающей. — Как твоя воля, так и жениха воля? Чай, вы оба не холопы, а я не купец, чтобы выгоду искать. Сватать тебя желают.

И она даже не спросит кто, ей безразлично или она знает то, что не знаю я?

— Матушка покойная с батюшки слово взяла, что поперед Пелагеи меня замуж не выдавать, — тоскливо сказала Анна. — Ее сколько раз сватали? Боярин Халатнов, потом боярин Лютый, потом граф Круглов. Все мужи достойные.

— Старики? — понимающе спросила я.

— Так… мужи достойные, — упрямо повторила Анна. — У кого уже сыновья в женихов возраст вошли. И все вдовые. Породниться с родом Головиных желающих много, а вот так, чтобы… волю матушки покойной исполнить, так нет.

— И ты поэтому сидишь в девках, — заключила я. Ну логично, одна как собака на сене, другая кобыла голодная, а у конюха солома в голове. Чем ты думал, ум государственный, или максимум, на что твоих мозгов хватило, одну казнь в указе другой заменить? — То есть сватали Пелагею, девку калечную, не как жену и мать детей, а как гарантию связи с влиятельным родом. Так?

Анна еще ниже опустила голову. Вряд ли она меня поняла.

— Слова-то срамные какие, матушка…

А нет.

— Поучи меня! — вызверилась я. — И Пелагея отказывала женихам? А батюшка хоть и зол был, против воли ее не шел?

Анна помотала головой. Хотя бы эта не запирается, потому что проклятый дьяк своими хождениями вокруг да около пробудил во мне зверя, не иначе, правда, спросонья зверь не сообразил, на кого рычать. Ладно, кусать руку, которая казнит или милует, могут только самоубийцы.

— А что неможется тебе? — спросила я. — Захворала?

— Так, матушка, не бери в голову, пройдет. То у девок бывает.

О Пятеро, а ведь меня это тоже ждет. И кормить я не кормлю, а значит, пара месяцев — и придется мне что-то изобретать, с элементарными гигиеническими принадлежностями здесь однозначно проблема.

Анна встала наконец с постели, пригладила сарафан, обошла кровать и пошла в угол. Я рассматривала комнату — кроме размеров и двух кроватей, не таких, впрочем, роскошных, как моя, ничем от моей опочивальни не отличается. Такие же окна, такие же лавки, на которых навалено столько же барахла, сундуки… Прялка, рядом стул не стул, табуретка не табуретка, наверное, на нем сидит Пелагея. Анна села на лавку, начала разбирать вещи, намек, что мне пора уходить? Потерпишь, милая, я еще не все узнала.

А у них в опочивальне более зябко, чем в моей, что и неудивительно — печи нет.

— И не спросишь, кто сватает, какой ответ дам?

— Против воли…

— Да хоть и да, — перебила я. — Милая, тебе сколько лет уже, так и состаришься за ткацким станком. Давно из палат выходила?

— Шутишь, матушка, мне из палат ходу нет. Али ты в батюшкином доме сама за порог ступала?

Черт, я видела хоть одну девку в церкви? Вроде нет, но это боярскую, молодые девушки — подростки — прочих сословий точно присутствовали.

— А как же, — ответила я наугад. — В церковь непременно. Как можно в церковь не ходить?

— Там красиво, — улыбнулась Анна. — Я у батюшки гравюры видала в книгах. И поют.

Однако мой муж при своих достоинствах был самодуром, хмыкнула я, или берег дочерей, или местами был идиотом. Вполне в духе этого времени считать, что если одна дочь заперта в четырех стенах, то и другая разделит ее участь. Если одну не выдать замуж, то и другая пусть ссохнется в светлице. Старый козел, тогда ты еще долго прожил, и если тебя на тот свет отправила родная дочь, то, может, за дело, и я не стану выдавать ее властям.