Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения - Вячеслав Рыбаков

– Что это ты таким языком заговорил? Иронизируешь?

– Помилуй бог! – Дима поднял руки.

– Вижу, вижу! Ни стыда у вас, ни совести… И понимания, между прочим, с гулькин нос. Вот попрут через кордон – спесь-то с вас посшибают! Видел, приходят к нам такие вот Чайлд Гарольды.

– Излечиваете?

– А ты думал! Так что, – Сашка покровительственно хлопнул Диму по плечу, – малюй, не робей, эстет. Только знай, кому ты обязан… Они, конечно, сволочи, времени не теряют, тоже работают, и дисциплина у них не хуже нашей…

– Да у кого у них-то? – не выдержал Дима.

Сашка поразмыслил: говорить или нет. И произнес, почему-то понизив голос:

– Я на Тихоокеанском. Китай рядом. Остальные, впрочем, тоже, – сказал он уже громче. – Но мы сейчас очень сильны. Поверь специалисту. Сунься кто – пожжем, мгновенно пожжем! Безо всяких там ядерных. Ты б видел, как обыкновенный «град» чистит на берегу!

– Как? – спросил Дима. Опять ни с того ни с сего начало саднить руку, он осторожно тронул место, где была сорвана кожа. Сашка снова осекся.

– Э… хорошо, – неубедительно сказал он. – Чисто чистит… Ты бы лучше сам что рассказал.

– Ну как, – Дима смущенно улыбнулся. – У меня все малоинтересно. Нос нарисовал или глаз… вроде все правильно, а мертвый какой-то. Стоишь, потеешь… звереешь иногда…

Сашка непонимающе помотал стриженой головой.

– Ну работка, – сказал он пренебрежительно. – Глаз мертвый…

– Треплись-ка ты, – предложил Дима. – У тебя вопрос общеинтересный. Перспективы мирного строительства, да еще из первых рук… Ты уже кто?

Сашка помедлил, явно опять решая, можно отвечать или нет.

– Нач. БЧ на катере, – затем все-таки сообщил он туманно.

– Ну вот видишь, уже нач. Значит, доступ к информации…

– Опять у тебя голос диссидентский, – подозрительно сощурился Сашка. – Не пойму, чего смешного – мы тут уродуемся, чтоб такие вот олухи могли носы оживлять. И вы же еще хихикаете!

– Да не хихикаю я! – потерял терпение Дима. – Чего ты такой напуганный?

– Напуганный… – Сашка неопределенно шевельнул рукой. – Остохренели разговорчики все эти…

– Какие?

Сашка не ответил.

– А куда поход-то был? – наивно спросил Дима. Он хотел, чтоб Сашка опять смог поговорить, гордясь собой и чуточку хвастаясь, но недодумал. Сашка опять вспылил.

– Что ты дурацкие вопросы задаешь, Дым?! Может, тебе сразу план минных заграждений выложить?

– А разве мины еще применяются? – удивился Дима. – Я думал, они уже устарели, ракеты только…

Сашка даже остановился. Посмотрел на Диму с бесконечным презрением.

– Эх ты, тютя, – сказал он потом. – Да какой же ты художник, если такую чепуху лепишь?

Дима смущенно улыбнулся и пожал плечами.

– Ну, какой… – достал блокнот и карандаш. Пристроившись на парапете, он несколькими поспешными штрихами размашисто изобразил ракетоносец под клубящимся небом. Чуть накренившись, серый титан пахал буйные валы. Кипящий бурун вполоборота Дима только наметил. – Похож? – спросил Дима, чуть стесняясь.

Сашка снисходительно глянул и, напрягшись, замер. Долго изучал. Потом медленно поднял глаза.

– Что? – испугался Дима.

– Сволочь… – пробормотал Сашка. – Мы эти штуки каждый день видим… впятером, всемером малюем для стенгазеты, по часу сидим… Ведь ты же даже не знаешь, что в этой надстройке, мог и так, и этак нарисовать… – он почиркал пальцем. Дима всмотрелся, пытаясь угадать за мельканием ногтя линии.

– Так некрасиво, – ответил он нерешительно. – Я ведь на глазок.

– Красиво, некрасиво… – проворчал Сашка. – Критерий нашел. Ты на Тихом-то бывал хоть раз? В Охотском выходил?

– Ясно дело, нет. На какие шиши?

– Ну, вот. Слушай… Дай мне это.

– Да бога ради! – обрадовался Дима. – Что, понравилось?

– Понравилось… – буркнул Сашка с непонятной интонацией и осторожно спрятал набросок в карман кителя, перегнув листок пополам.

– А хочешь, – неожиданно для себя вдруг спросил Дима, – пойдем ко мне, я настоящие свои штуки покажу, а? – у него даже голос дрогнул.

– Не-е, – Сашка поскучнел, отвел глаза. – Ну их, Дим. Как-то даже… – он чуть пожал плечами.

– Нет, я просто так, – поспешно сказал Дима. – А, кстати, что в той надстройке-то? Чего ты удивился?

Сашка очнулся.

– Неважно, – голос его приобрел прежнюю напористость. – Знаю я вас, эстетов. Сейчас советский крейсер рисуешь, а завтра дернул в Израиль понимания искать.

Дима засмеялся.

– Сашка! Ну кому я в Израиле нужен!

– Не скажи, не скажи. Талантливых русских они, если сразу уничтожить не смогли, к себе перетягивают. А вы и рады…

– Ну откуда ты так хорошо эстетов знаешь? – мирно спросил Дима.

Сашка вдруг широко улыбнулся и сразу стал на какой-то миг похож на себя прежнего.

– Ладно, – сказал он, – шучу. Давай-ка тему сменим. Не привык я, что друзья из другого департамента, все время дергаюсь.

– А ты не дергайся. Я же не дергаюсь. Из другого, так из другого – все равно же друзья.

– Сладко поешь… Но ведь тебе-то чего дергаться? Нос мертвый…

Дима засмеялся, и Сашка засмеялся тоже.

– Нам тут, знаешь, – сказал Сашка, – на политзанятиях хохму рассказали. Кто-то там у них из Гэллапа дал всяким почитать кусок из их же Декларации независимости. Ну, что каждый человек наделен всякими там правами… Но не говорил, откуда взято, а просил самих догадаться. Так все ответили, что это из марксистских документов, и не согласились! С собственной же основополагающей концепцией! Во дожили они, а?

– Я что-то слышал об этом… Кстати, – оживился Дима, – могу тут же предложить встречный эксперимент. Слушай!

– Э, э! Надо мной эксперименты…

– Да это не больно, – Дима прищурился, взглянул на дымное небо, припоминая. – «Каждый художник, каждый, кто себя таковым считает, имеет право творить свободно, согласно своему идеалу, независимо ни от чего.» Кто мог такое сказать, как по-твоему? Из очень известных, сразу говорю.

Сашка нахмурился. Он чувствовал подвох, но распознать его не мог. Смысл цитаты был для него однозначным.

– Чьи… – пробормотал он. – Речи такие, в общем, эстетские. Как его – за кордон-то дернул зимой, в газетах много писали…

– Холодно, – ответил Дима. – Не угадал, – достал блокнот, полистал. – А вот это? «Жизнь, отраженная в произведениях литературы и искусства, может и должна выглядеть возвышеннее, ярче, концентрированнее, типичнее и идеальнее, а значит, и более всеобъемлющей, чем обыденная действительность.»

Сашка поджал губы.