Фрактальный принц - Ханну Райяниеми

этого требовалась оортианская техника. Мне пришлось дать ему доступ к тебе, чтобы поймать его. Мне жаль, что так вышло.

Бабочка всё так же молчит. Её крылышки вызывают у меня воспоминание о камне, увиденном в воспоминаниях Сумангуру. Пламя богов. Гнев Основателя примешивается к моим чувствам. Я приказываю себе успокоиться.

– В каждой ловушке обязательно должна быть приманка, – продолжаю я. – И мне жаль, что этой приманкой оказалась ты.

– Ты ни о чём не жалеешь, – отзывается корабль. – Ты Жан ле Фламбер. О чём ты можешь жалеть?

Бабочка опускается на край моего стакана. Тонкий слой псевдоматерии и золотистая жидкость на дне искажают её белое отражение.

– На Марсе я считала, что ты можешь помочь Миели. Я верила в это. Я думала, ты сумеешь доказать ей, что она не обязана подчиняться Пеллегрини. Я надеялась, что ты увидел другую сторону её личности. Ты даже заставил её петь. Но в конце концов ты оказался таким же, как она. Ты готов стать кем угодно, лишь бы получить то, что тебе хочется.

– Тебе легко говорить, – отвечаю я. – Ты ведь просто…

Я умолкаю в нерешительности. Слуга? Рабыня? Любовница? Кем же на самом деле является для Миели «Перхонен»? Но я так и не могу это определить.

– Мне жаль, – бормочу я.

– Похоже, тебе сегодня нравится это слово.

– Мне нравится моя шкура, – возражаю я. – Я ею дорожу и не отрицаю этого. И я не намерен возвращаться в Тюрьму или в какой-либо другой ад, уготованный мне копами. Прежде я справлялся с Пеллегрини. Я способен ей противостоять.

Я прикусываю язык. Богиня наверняка всё время нас слушает. Но корабль это, похоже, ничуть не беспокоит.

– Вот как? – иронизирует бабочка. – И поэтому ты позволяешь ей манипулировать собой и заставлять совершить невозможное?

– Тебе не понять, что стоит на кону. Если Чен владеет артефактом Вспышки, который обладает теми свойствами, о которых я думаю, я…

– Я понимаю, что стоит на кону для меня, – перебивает «Перхонен». – А ты?

Трудно заставить отвести взгляд бабочку, даже если у тебя лицо величайшего полководца Солнечной Системы. Поэтому я сам отвожу взгляд.

– Я хочу стать свободным, – говорю я. – И могу сделать ещё одну попытку. На Марсе у меня было кое-что, но я от всего отказался. Я даже думаю, что намеренно позволил себя поймать, можешь в это поверить? В прошлый раз Пеллегрини показала мне, чем я занимался. Ко мне вернулось множество воспоминаний, которые я считал безвозвратно утраченными, – о ней, о том, кем она была, о Земле. – Я тру переносицу и ощущаю грубый, чужой шрам. – Понимаешь, у меня был план, великолепный план, но я им не воспользовался. Вместо этого я напрямую схватился с Ченом. Решил выяснить, смогу ли его одолеть. – Я трясу стакан, сгоняя бабочку, и наливаю себе ещё виски. – Так что дело не в том, чтобы стать Жаном ле Фламбером. Дело в том, чтобы избавиться от него.

– А как насчёт твоего очередного плана? – интересуется корабль. – Он сработает?

– Сработает. Это самый лучший из всех моих замыслов. Вот только после того, что произошло, я не уверен, что Миели на него согласится.

– Расскажи-ка, в чём он заключается.

И я рассказываю «Перхонен» историю о воинствующем разуме и камне Каминари. Я рассказываю о контроле над небесами и городе Сирре, об Ауне и похитителях тел. Не всё, конечно, но достаточно, чтобы убедить «Перхонен» в том, что план сработает. И в том, что на этот раз вся тяжёлая работа выпадет на мою долю. Бабочка слушает. А я гадаю, смеётся ли сейчас где-нибудь Пеллегрини – в моей голове или где-то далеко отсюда.

– Ты прав, – произносит «Перхонен», когда я заканчиваю. – Миели никогда на это не согласится. Она скорее умрёт.

Усилием воли я возвращаю себе своё лицо.

– И что же нам делать?

Я осторожно передвигаю парящий в воздухе стакан, словно шахматную фигуру. Теперь твой ход.

– То, что получается у тебя лучше всего, – отвечает корабль. – Мы её обманем.

12

Таваддуд и карин

ИСТОРИЯ ТАВАДДУД И АКСОЛОТЛЯ

Девушка, которая любила только монстров, в одиночестве шла по узким улочкам Города Мёртвых. Гули, привлечённые теплом недавно вырытых могил, бродили вокруг, глядя на неё пустыми глазами. Она явилась сюда в поисках места, где её не сумели бы найти ни Кающиеся, ни Вейрац. Если кто-то придёт, она сможет притвориться гулем. Здесь, среди мертвецов, она будет в безопасности.

Она продолжала шагать вперёд. Гули последовали за ней.

Дуни вернулась от сплетателя совсем другой – на её шее появился кувшин джинна, и теперь это были два существа, слившиеся в единое целое. К ней девушка пойти не могла. Сестра стала чужой.

А отец…

Гуль дёрнул её за руку. Он был высоким, измождённым, со спутанной грязной бородой, но его хватка оказалась удивительно сильной.

– Я НА РАССВЕТЕ ЗАСТРЕЛИЛ АНГЕЛАИЗГОЯ! – вопил он. – «ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ, МАРИОН», – СКАЗАЛ ОН, СГОРАЯ…

Гуль бесцветным голосом кричал ей прямо в лицо, и к словам примешивалась ужасная вонь гниющих зубов. Девушка вырвалась от него и пустилась бежать.

Но далеко ей не удалось уйти. Из могил вышли другие гули и, щурясь на дневной свет, глухим шёпотом рассказывали свои истории. Они окружили её грязной, вонючей толпой, хватали за руки, толкали. Девушка зажала уши ладонями, чтобы не слышать их жалоб, но они оттаскивали её руки от головы…

Вдруг налетел холодный ветер, колючий, словно песок. И послышался голос:

– Эта… принадлежит… мне.

Толпа гулей, словно по команде, подхватила её и куда-то понесла. По пути девушка ударилась головой о горячую стену надгробия. Но прежде чем погрузиться в темноту, она ощутила поднявшие её песчаные руки.

– Кто ты и что здесь делаешь? – услышала она голос, как только очнулась.

В полной темноте светилась только мыслеформа джинна – лицо, состоящее из крохотных тусклых огоньков.

Что она могла ответить? Что выросла в отцовском дворце на Осколке Гомелеца. Что едва ей исполнилось восемь, как Крик Ярости унёс её мать.

Что она нередко убегала от своих наставников-джиннов: имея склонность к древним языкам, она выучила много тайных слов, которые сбивали их с толку.

Что после того как её сестра отправилась к сплетателю, чтобы стать мухтасибом, она почувствовала себя совсем одинокой. Она страстно хотела слушать запретные истории, хотела встречать возвращающихся из пустыни охотников за сокровищами, разговаривать с гулями и старыми джиннами из Города Мёртвых. А вместо этого отец отдал её Вейрацу.

– Меня зовут Таваддуд, – произнесла она. – Спасибо, что спас меня.

Склеп был очень маленьким, всего лишь крохотный закуток между гудящими машинами, которые вмещали разум джинна, в грубой бетонной постройке, возведённой гулями. Пол усыпан песком. Единственный источник света – лицо джинна.

– А, так ты та, кого ищут Кающиеся? – спросил джинн. Голос у него был мягким и робким, но вполне человеческим. – Ты должна уйти.

– Я уйду, – пообещала Таваддуд, потирая виски. – Мне только надо немного отдохнуть. Обещаю, утром я уйду.

– Ты не понимаешь, – сказал