Великое расселение славян. 672—679 гг. - Сергей Алексеев

Прочный мир, установившийся в Македонии, подвел черту под славянским нашествием. Новорожденное южное славянство вполне удовлетворило — пока — свой земельный голод. Воевать с ромеями больше было не за что. Напротив, требовалось укреплять мирные, даже добрососедские отношения — там, где это возможно. Здесь интересы славян и даже славянской знати коренным образом разошлись с вожделениями аварского кагана и его окружения. Для кочевых аристократов, загнанных судьбой в центр Европы, война превращалась в неизбежное средство наживы, а само наличие рядом возможных противников — сколько-нибудь сильных оседлых государств — неприемлемой угрозой. И каган хотя и отступил от Фессалоники, но войну с Империей прекращать не собирался.

Ираклий принимал свои меры. В 619 г. он заключил союз с болгарским ханом Кувратом. Визит Куврата в Константинополь и его крещение там создавали непосредственную угрозу каганату на востоке. Каган сделал ответный ход. Он тогда воевал при поддержке союзных славян во Фракии[268]. Некоторые ромейские города здесь (например, Истрия в Скифии) продержались даже до этого времени[269], и каган разрушал их. Узнав о визите Куврата, аварский вождь запросил у Ираклия мира — чего император, собственно, и ожидал. Но каган планировал иное. Когда Ираклий с щедрыми дарами вышел навстречу врагу для торжественного скрепления договора, то чуть не оказался пленником. Преследуя бежавшего императора, каган опустошил Фракию до Длинных Стен и перешел их. Угроза захвата нависла над самим Константинополем, однако штурмовать столицу Империи каган после неудачи под Фессалоникой не посмел. Разочаровавшись в попытке покончить с Империей и ее главой разом и не желая войны в далеком Поднепровье, он все же согласился заключить настоящий мир. На этот раз, естественно, обошлось без личных свиданий. Послы Ираклия уговорили кагана на формальное «раскаяние» и принятие мирных условий.

Это дало возможность императору наконец перебросить войска из Европы на Восток. Отправляясь в поход на Кавказ в 622 г., Ираклий даже вручил кагану вместе с огромным откупом еще и опекунство над своим незаконнорожденным сыном. Однако ромеи искали и других, более надежных союзников — причем среди кровных врагов авар. Прибыв на Кавказ, император первым делом отправил посольство ко двору хазарского ябгу-кагана, второго лица в тюркютской иерархии после «малого кагана» западных тюрок. К этому времени тюркюты восстановили свой каганат и уже вновь подчинили хазар, которыми управлял теперь представитель тюркской династии Ашина. Тюркюты с радостью согласились на предложение Ираклия о союзе, сулившем им богатую добычу в Закавказье и Иране.

Выводом основной массы войск Империи на Восток не преминули воспользоваться какие-то славяне, жившие близ македонского или греческого побережья. Вознамерившись повторить успех сородичей 614–615 гг., они атаковали с моря «Крит и другие острова». Во время опустошения Крита, среди прочих подданных Империи, погибло около 20 монахов из сирийского монастыря Кеннешрэ[270]. Именно тогда славяне впервые вышли в воды Средиземного моря. Тогда же, следует думать, они на западе достигли Сицилии, где небольшая славянская община обосновалась на какое-то время близ Сиракуз[271].

Нападение на южные острова — последний всплеск самостоятельной активности славян в пору великого нашествия. Подлинные интересы и масс славян, и славянской знати уже состояли не в завоевании ромейских земель. Завоевание это разрешило свою задачу — обеспечить славян местами для жительства, обогатить их, укрепить положение знати. На юге обеим сторонам теперь требовался мир. Иное дело — отношения с аварами. Интересы авар и их славянских «подданных» окончательно и бесповоротно шли врозь. Каганат, принуждавший славян к продолжению войн с ромеями, ограничивавший их свободу, а кое-где прямо выступавший врагом и угнетателем, превращался в главного противника. И недаром, весьма символично, последняя крупная акция славян на южных морях совпала по времени с развернувшимися в Поморавье событиями. С грозными для авар событиями, которые в итоге покончили с их игом над славянскими племенами.

Восстание Само

К началу 620-х гг. недовольство аварским гнетом в славянских землях по Среднему Дунаю достигло предела. Авары притесняли простых славян и в мирное время, и в своих захватнических войнах. Уцелевшую часть славянскую знати — родовых старшин и жупанов — они лишили прежних привилегий и так же втягивали в свои военные предприятия. Чем дальше, тем меньше были в этих войнах заинтересованы сами славяне. В новых землях мораване, расселенные в Чехии дулебы и лучане перестали нуждаться гораздо раньше, чем южные сородичи.

Старую славянскую знать авары предполагали заменить новой, произведенной на свет от насильно взятых во время зимовок славянских женщин. Из этих полукровок аварские отцы выращивали себе наместников. Они унаследовали культуру и быт кочевой знати[272]. Но при этом их положение в иерархии каганата все равно оставалось униженным по сравнению с полноправными аварами и болгарами. Воспитанные все-таки на родине, в славянской среде, «сыновья гуннов» жили чаяниями материнской родни. Когда первое их поколение возмужало, именно они особенно остро восприняли аварское иго. И, возмущенные «злобой и притеснением», стали предводителями первых восстаний против завоевателей[273].

Авары, занятые до 620 г. войной на юге, мало внимания уделили происходящему на северной окраине каганата. Это позволяло недовольству разрастись. Тем не менее первое время речь шла лишь об отдельных очагах сопротивления. Подобные очаги возникали вокруг славянских градов в дулебских, лучанских и мораванских землях.

В 623–624 гг. некто Само, купец из Сансского округа в Северной Галлии, «увлек с собой многих купцов» из Франкского королевства и во главе этого каравана отправился в славянские земли. О прошлом этого человека ничего не известно. Судя по имени, родом он скорее не франк, а кельт — галл или галлоримлянин[274]. Само, без сомнения, рассчитывал завязать с освобождающимися от власти авар славянами выгодные торговые сношения — повстанцы нуждались во многом из того, что мог привезти им купец. Однако события вовлекли предприимчивого галла в свой водоворот. Вскоре после его прибытия «виниды», среди которых Само поселился, выступили в поход против авар. Само, владевший, разумеется, оружием и сопровождаемый вооруженной охраной, присоединился к ним — то ли всецело по своей свободной воле, то ли выполняя долг гостя.

Сражение с врагом оказалось успешным. «Огромное множество» авар погибло в бою. Само отличился в битве особенно. По словам Фредегара, «столь большая доблесть проявилась в нем против гуннов, что было удивительно». Молва о доблести франкского купца распространилась среди восставших славян. Среди многочисленных жупанов боровшихся с аварами племен и тем более среди молодых еще полукровок, составлявших боевой костяк восставших, не могло на тот момент отыскаться общепризнанного вождя. Прославившийся герой-чужак пришелся кстати — как подходящий военный вожак и незаинтересованный арбитр, способный объединить разрозненные жупы повстанцев. Пришедший в нужное время и выказавший нежданную от купца доблесть, он мог предстать в глазах славянам посланцем богов. Препятствием к такому признанию могло стать разве что его христианское исповедание. Однако Само оказался язычником[275].

Итак, славяне избрали Само князем («королем») и общим предводителем в войне с аварами. Само оправдывал ожидания, мужественно и умно защищая вверившиеся ему племена[276]. В племенной союз, объединившийся вокруг фигуры удачливого галла, на первых порах вошли восставшие против авар славяне Среднего Подунавья — мораване, дулебы, зличане и их соседи. На севере королевство Само граничило с сербскими землями[277], а значит, включало и лучан с сопредельными им племенами. Что касается земель к востоку от Моравы, Словакии, то здесь аварское господство поколебать не удалось[278].

Само являлся для своих славян верховным военачальником и судьей, ведал общими для всех внешними делами[279]. На первых порах, когда Само сплотил лишенные собственных князей племена Среднего Подунавья, он являлся единственным князем всего небольшого еще союза. Но в «подвластных» ему землях сохранилось аварское территориальное деление на жупы. А следовательно, и власть жупанов, которые теперь окончательно превратились в выборных вождей малых племен. Связь Само с этими племенами осуществлялась посредством княжеских браков. Такие браки, заключавшиеся у славян в период гощения, символизировали священную власть князя над отдельными «родами», связь его с населяемой ими землей. Стоит обратить внимание на «священное» число жен Само. У короля к концу его долгого правления насчитывалось «12 жен из рода славян»[280]. Он первый известный нам славянский князь-многоженец. До того времени, скорее всего, князья были скромнее — как скромнее были по размерам и владения большинства из них. Впрочем, нам ничего не известно о количестве жен, например, бужанского «Маджака». Само же подражал в величии, влиянии — ив повадках — побежденному им кочевническому кагану. Любопытно, что около того же времени в славянских языках появляется слово «наложница»[281].