Почти три года. Ленинградский дневник - Вера Михайловна Инбер

И их запах заглушает запах тлена от отбросов, до конца еще не убранных.

В деревянном домике, рядом с отделением милиции, на той стороне Карповки, появился патефон с трофейными пластинками. И юные милиционерки, высунувшись в окно, слушают музыку.

Возвращаясь домой, во дворе, подле студенческой столовой, мы услыхали громкоговоритель, передающий последние известия: о подписании нами дружественного договора на двенадцать лет с Великобританией, о решении открыть второй фронт.

Окончание последних известий мы дослушали в штабе нашего МПВО, где в углу, как ягдташи, висят противогазы, на стене – плакаты с типами бомб, на столе, взамен подставки для ручек и карандашей, небольшая, причудливо надорванная зажигательная бомба, опущенная в красную пожарную гайку. В углу на столике – восьмидюймовый невзорвавшийся снаряд, упавший на нашу территорию. Рядом с ним кусок другого, более позднего снаряда, более новой конструкции, из шести секций. По этому снаряду можно судить, как работает мысль над способами убийства.

Неужели наступит такое счастье: человечество проснется однажды утром, а Гитлера уже нет!

13 июня 1942 года

Начало песни: «У снохи коровушка была…»

14 июня 1942 года

Аэростаты похожи на гигантские личинки.

В оркестре Филармонии вторые скрипки получили вторую категорию карточек и потому не выжили… Они теперь все новые.

16 июня 1942 года

Вода из крана, «смутившаяся» от бомбы.

21 июня 1942 года

Из-за колонн Казанского собора

Аэростат выводят, как слона.

Большая серебристая спина…

22 июня 1942 года

Год войны. Радио сегодня тревожно. Пал Тобрук. Немцы вклинились в Севастопольскую оборону. На Харьковском направлении форсировали Северный Донец, но были отброшены.

12 часов 45 минут

Сильный обстрел. И совсем рядом – Гренадерские казармы. Я сидела внизу у И. Д. Сейчас затишье. Летают наши самолеты.

24 июня 1942 года

Наконец, наконец кончила третью главу «Пулковского». А начала я ее 14 марта.

29 июня 1942 года

Радио тревожно: появилось Курское направление. Немцы на сто километров приблизились к Москве.

30 июня 1942 года

Тяжелое радио… Севастополь держится, но, видно, трудно ему. Сегодня внезапно выяснилось, что мы отошли у Волхова. И. Д. говорит, что мы опять стоим, как, примерно, осенью. Если немцы возьмут, допустим, Тихвин, то у нас здесь начнется второе кольцо блокады.

5 июля 1942 года

Мы оставили Севастополь. У нас говорят, что немцы подтянули танки к Тихвину. Очевидно, снова думают наступать на Ленинград.

Возвращаясь из Севастополя в Москву, погиб Евгений Петров.

6 июля 1942 года

Год назад, примерно в этот же час, провожала Жанну в Чистополь. В последний раз в жизни видела Мишеньку.

8 июля 1942 года

Грозное радио. Плохо в Ливии у англичан. У нас идут бои уже за Воронеж. Москва снова под ударом. В Ленинграде тоже тревожно в связи с широкой обязательной эвакуацией. Есть постановление Военного Совета – вывезти отсюда всех лишних людей и объявить Ленинград военным городом «со всеми вытекающими последствиями». Вчера узнала, что все окна наших первых этажей будут превращены в бойницы. И, странное дело, это необыкновенно успокоило меня. Крепость так крепость.

Все больше начинаю ценить моего И. Д. Когда все ликуют очертя голову, он говорит: «Еще рано». Когда кто-либо впадает в панику, он говорит: «Нет для этого оснований». Он верит в победу всем своим существом, но не только потому, что ему хочется верить. Он знает, что победа будет. Он учит меня быть трезвой и храброй. Конечно, мне все еще страшно, когда прямо над нами бьют зенитки и, главное, когда свистят снаряды, хотя именно этот свист и доказывает, что смерть пронеслась мимо. И. Д. гораздо храбрее меня. Но на вид я почти всегда спокойна. А ведь это уже начало настоящей храбрости.

9 июля 1942 года

Вчера утром мы поехали в легковой машине на Карельский перешеек, в сторону Ладожского озера, в Воло-Ярви, на оборонные работы, к нашим студенткам. Дачи, бревенчатые терраски, усадебки, колодцы – все это пусто. Довоенная жизнь давно ушла отсюда. На одном почтовом ящике задумчиво сидела пара скворцов. Мне показалось, что они, обманутые пустотой ящика, приняли его за скворечню и собирались обосноваться в нем.

Июльский день ликовал за городом. Обилие полевых цветов поражало. За этот год мы как-то забыли о них. Но резкий запах бензина долго преследовал нас, точнее – предшествовал нам, заглушая ароматы лесов и лугов. Перед нами быстро неслась военная цистерна с бензином, в ней забыли заткнуть втулку. Драгоценная жидкость лилась на шоссе, а оно было так пустынно, что некому было крикнуть лихому водителю, чтобы он остановился.

Мы довольно долго плутали, пока наконец не выехали прямо к баракам и палаткам, где жили студентки. Самые места оборонных работ были еще дальше. Мы отправились туда пешком.

Вдали, в темной лесной зелени, сияло Ладожское озеро. Вот уже куда вынесена теперь новая линия наших оборонных сооружений. Она отдалялась от города, по мере того как он отжимал от себя немцев. Но, вообще говоря, здесь и раньше блокадное кольцо имело самую большую свою протяженность. Ведь Ленинград не в центре кольца. В районе Кировского завода оно подходит к нам вплотную. Здесь оно на расстоянии шестидесяти километров. Это наибольшее наше расстояние от противника.

Будущие блиндажи и траншеи, над которыми работают студентки, в точности следуют за извилинами маленькой речушки, заросшей кувшинками и унизанной стрекозами: ей и во сне, не снилось, что она когда-нибудь станет «водным рубежом»!

Еще издали я увидела на травянистых берегах нечто вроде необыкновенно больших цветов – мальв, лилий, подсолнечников и маков; это сохли блузки, юбки и сорочки. Девушки стирают их утром в реке, чтобы надеть после работы все чистое.

Работа трудная. Почва глинистая, вязкая. Жгучая мошкара висит в воздухе. Все покусаны, обожжены солнцем до волдырей. Очень плохо с обувью. Нет хорошей воды для питья. Но главные претензии – почему так долго не шлют им на смену их однокурсников? И потом еще:

«Почему другие медвузы не работают? Только мы?»

Особенно рьяно все эти вопросы задавала одна студентка, почти девочка (первый курс), черноглазая, босая, ноги в глине, нос защищен от загара зеленым листком. Но она же первая крикнула:

«Ну, довольно разговаривать!» – и прыгнула в углубление, которое готовили для пулеметного гнезда.

Эти девушки сменили просторные, чистые аудитории на глинистые бугры и канавы, где «зачеты» принимают у них командующие армиями, – переэкзаменовок не полагается.

После обеда, на лугу, между бараками, на закате состоялся митинг. Все сидели прямо на траве. К задним рядам подходили все новые группы, пришедшие с более далеких участков работы.