Не жить - Юрий Бригадир

– Нет! – вдруг неожиданно сказал Лысый. – Я тебя знаю, ты ничего так просто не делаешь…

– Ну, правильно рассуждаешь. Я тут подумал… Надоело с проститутками общаться. Как куклы. Резиновая лавка какая-то, ей-богу. А жена у тебя молодая, гладенькая. Приведи ее ко мне…

Черт, реакция у меня, конечно, еще есть, но успел с трудом. И как он через стол прыгнул – непонятно. Практически без подготовки. Я его даже зауважал немного. Но когда ты мордой вперед прыгаешь – считай, что нет у тебя шансов. Я его сбил двумя ударами, а потом уже на полу обработал ногами. Не запыхался даже, но пить захотел. Подошел к тумбочке, налил себе воды из графина, стакан взял и сел с ним на стол. Лысый пытался встать, но я ему обе руки повредил основательно, и он тогда просто сел и заплакал. Зло так и неумело.

Я смотрел ему прямо в глаза и пил воду мелкими глотками. Он открыл рот, чтобы сказать что-то отчаянное, да я жестом его осадил:

– Это я тебе скажу, Лысый… На хрен ты мне сдался, а жена твоя тем более. Но как-то же вас, уродов, надо строить. Ведь беспределите же, слово нарушаете, сами себя подставляете. Я же соблюдаю правила… Почему ты их не соблюдаешь? А если не соблюдаешь – надо отвечать. А если сам отвечать не хочешь – пусть жена ответит. Разве это несправедливо? Если бы ты мужиком был, не допустил бы этого. И, кстати, нечего бросаться, если опыта нет. Мне твой импульс бычий по барабану, не таких видал…

Лысый отвел глаза и стал нянчить свои руки. Я обычно конечности калечу, тело – оно всегда успеется. Без рук, без ног много не навоюешь.

Я как-то вдруг тонко почувствовал, что надо уходить. Бизнесмен сейчас будет рвать себе на куски совесть и мучиться раздумьями. Мало того, он слишком примитивен и начнет искать эффектные выходы, а мыльные оперы мне очень не нравятся, так же как и благородный гнев. На миру и смерть красна, я слышал. Пусть побудет благородным мачо в одиночку – это правильнее. Герой-любовник, мать твою…

– Ты не спеши! – сказал я. – Я сейчас уйду, а ты подумай. А чтобы у тебя калькулятор не сломался, давай-ка ты мне вообще ничего отдавать не будешь. Я прикинул – товара у тебя на подходе много, сеть приличная, но хлопотная. Проколов много. Партнеры говно. Где ты таких набрал, интересно? Так вот, я тебе все прощу, если ты мне жену приведешь. Но с этого дня половина дела – моя. Думай!

И вышел… Оставил его на полу и вышел.

Жена его, Валентина, через пару дней позвонила. Я как раз мансарду себе только закончил. Я сначала там как комнату нормальную хотел отделать, а потом вдруг чердаки свои беспризорные вспомнил – и ностальгия взыграла. Сказал, чтобы чистым деревом обшили. В потолок кольца металлические присобачили да канаты натянули. Получилась то ли каюта, то ли студия какая. А в окна, конечно, ничего не видно, кроме неба, – мансардные же. Но светло. Светло и одиноко. Я там ковровое покрытие бросил, бежевое, одеяла и подушки. Из всей мебели только столик. Тысяча и одна ночь, только без этой дурацкой восточной мишуры. Я там несколько дней спал, пока не надоело. Лежу, радиотелефон на полу лежит, зазвонил. Дотянулся лениво, кнопку нажал.

– Петр Алексеевич, здравствуйте!

Я, конечно, не знал, что это она. Поэтому совершенно лениво и нейтрально поздоровался. А она тут же с места в карьер:

– Мне муж все объяснил, я согласна, но анальным сексом, сразу предупреждаю, я не занимаюсь.

Я чуть трубку не выронил, но в себя пришел быстро и тут же спрашиваю:

– А почему?

Мне, вообще-то, анальный по барабану, но мозг, честно говоря, отказал. Однако мозг отказал, а член вскочил, как будто он из фан-клуба «Зенит». Сердце стало биться прямо в висках. Удивительные иногда женщины попадаются…

– Да не нравится мне… – через трубку я услышал, как она улыбнулась – широко и совершенно бесстрашно. – В общем, давайте времени терять не будем, я сейчас приеду. Делу время – потехе час, согласны?

– Согласен… – машинально спросил я и добавил, – а…

Но жена Лысого уже бросила трубку.

Я вот иногда думаю… что вот такого в женщинах? Ведь дуры же набитые, примитив, накипь, отстой, гусеницы… хуже детей, по сути. Ничего в них своего нет. Лианы поганые, присосутся к мужику и тянут, пока он стоит да терпит. А как упадет – другого бегут искать. Паразиты, плесень. Вся их жизнь – бессмысленность, тупость, ограниченность и убогость. Вся их относительная нужность лишь в том, что они могут рожать, подставлять гениталии и шевелиться по хозяйству. Ничего более важного я что-то не вижу и не нахожу. А учитывая, что мне дети противны в принципе, а по хозяйству можно и гуманоида нанять, то вообще очень сомнительным становится женское начало.

Но вот странность…

Даже у меня, всю жизнь использующего сучек по назначению, иногда екает сердце, когда из полусвета-полутени выходит эдакая чаровница, вся в солнечных пятнах. У нее волосы пахнут летом, а кожа яблоками. У нее светятся глаза и губы. Она поворачивает голову так, что пересыхает во рту, а двигает бедрами такой волной, что становится жарко. Таких, конечно, мало. Но бывают, и я таких видел. Думаю, они сделаны специально, чтобы выровнять, так сказать, баланс. Ведь мужчина совершенней, это и дураку понятно. У него нет месячных, у него не болит по пустякам голова, он сильнее физически, он умнее, кроме того, быстрее соображает, а это даже важнее, чем собственно ум. Правда, в массе он трусливей, меньше живет, больше гедонист, лишен терпения, и у него есть яйца, по которым удобно бить и каковые он боится потерять больше жизни. В целом, так сказать. Но кто ж без недостатков? Нет таких идеальных вещей в природе. Но по совокупности мужик как механизм предпочтительней. Я ведь сам такой.

А женщина? Что с ней делать? Черт ее знает… Какое-то странное существо. Если бы не половое влечение, да необходимость, впрочем сомнительная, продолжения рода, то и назначения ей не придумать… Тоска смертная про них думать, ей-богу. Гусеницы, я же говорю.

Но как-нибудь раз в жизни…

У Валентины был голос, которого никогда нигде в природе я больше не встречал. Я слышал очень многих певиц, и отдельно, и хором, пока они мне не надоели, пока я не перешел на чистую музыку, но даже отфильтрованные компьютером голоса не несли такой чистоты. А может, и не чистоты… Я не знаю – чего. Этого тембра не передать и не подделать. Я пил ее голос – вот в чем дело, я питался им, я его вдыхал. Я не мог им наслушаться, надышаться, напиться… Мои уши давно не слышали такой кристальности, а что именно говорил этот голос – не имело значения. «Анальным сексом я не занимаюсь»… Да какая разница, чем ты вообще занимаешься, если у тебя такой голос! Пока она ехала, я наслаждался звуками, еще звучавшими в моей голове. Я уже видел ее. И как она одета, и как ходит, и какие у нее волосы. Звук ведь всегда запутывается в волосах, просто обычные уши этого не слышат. А мои – еще как. Другими словами, чем длиннее и гуще волосы, тем темнее голос. Не глуше, не тише. Темнее. Это проще понять, чем объяснить. Я сам долго подбирал выражения. Но даже подобрав, по-другому объяснить не могу – в человеческом языке таких слов нет. Есть, правда, технические термины. Но они не дают понимания. Они объясняют, но совсем ни капли не дают понимания. Как тупое школьное объяснение, что такое электричество. Все знают? Все… Кто понимает? Никто. Но электричество было задолго до человека и останется на много миллиардов лет. Пока оно будет угодно Господу. А Его понять нельзя. Его воля непостижима…

Я ждал Валентину, как голодный крокодил свою добычу, не имея никакого способа приблизить встречу. Только ждать, ждать и ждать… Иногда месяцы, иногда годы. Крокодил не может долго бежать или плыть. Он весь как пуля настроен на один сокрушительный мгновенный удар. Даже не на два. Но чтобы этот удар был смертельным, надо ждать невыносимо долго.

Так что я лежал голым на ковровом покрытии и считал секунды. Было отчаянное, какое-то безвоздушное лето. Если бы не кондиционер, я бы изжарился и испарился. А так я только закрыл глаза и беспокойно дремал.

Иногда сквозь сон я слышал внизу ворчание Джека, еще того, первого, с головой и в полном порядке. Иногда по улице проезжали автомобили, но я совершенно точно знал, что они не имеют к ней отношения. Когда за три квартала ее машина все-таки появилась, я открыл глаза. Встал как был, голым, и пошел вниз.

Она хотела позвонить, но я опередил ее и открыл дверь.

Всего делов.

За три часа я не сказал ни слова.

Правила есть правила. Анального секса не было. Как уже говорил, не очень-то и хотелось. Но с ней и так было хорошо, безо всяких там эксклюзивов. Все эти три часа говорила, стонала и пела она. Я не хотел перебивать ее. Я просто трахал ее и наслаждался ее голосом. За это время я узнал о ней все или почти все, о ее муже, как минимум, полжизни и полный расклад всех совместных семейных планов. Темный, струящийся, бесконечный шоколадный голос с массой оттенков. Даже дыхание ее я ловил как музыку. И все время удивлялся, на хера такому идиоту, как ее муж, такое сокровище…