19 египетских рассказов - Абдуррахман аш-Шаркави

Правильно. И даже очень счастлив. Если бы отец был «зу маль» — «человеком, имеющим деньги», то он купил бы Мидхату велосипед, чтобы ездить в школу, вместо того чтобы ходить пешком или виснуть на подножке трамвая каждый день.

— Итак, дети, как видите, все пять имен оканчиваются буквой «вав»…[21]

Вот здорово! Это очень легкий урок. Значит, каждое имя, оканчивающееся на «вав», относится к «пяти именам»… Значит, имя сына бакалейщика «Хамидо» относится к «пяти именам», «вето» — тоже к «пяти именам»… Стой! А что такое «вето»?.. Утром он слышал по радио, что Россия применила «право вето». Но что это за штука? Конечно, это хорошая вещь, так как она сохранила для Египта канал!.. Англичане хотят отобрать у нас канал, а Россия помешала им этим самым «вето».

В этот момент Мидхат испуганно вздрогнул, услышав голос шейха Абд ас-Самии:

— Мидхат, приведи какой-нибудь поучительный пример с одним из «пяти имен».

Мальчик в страхе поднялся. Из головы у него вылетело все, что он слышал на уроке. Он посмотрел на доску, но шейх уже стер с нее все написанное. Молчание затянулось… Шейх снова сказал:

— Скорее, Мидхат… какую-нибудь поучительную фразу с одним из «пяти имен»… Поторопись.

И шейх помахал перед лицом мальчика тонкой палочкой… Язык Мидхата поспешил избавить мальчика от наказания. Мидхат произнес скороговоркой:

— Мне нравится «вето»!..

Класс на мгновение замер, но тут же все разразились смехом. Шейх знаком подозвал Мидхата к себе. Мальчик нерешительно подошел и остановился, дрожа от страха. Шейх потряс перед ним палочкой и сказал:

— Ты заслуживаешь наказания за свою рассеянность. Но на этот раз я не прибегну к палке. Стань лицом к стене, живо!

Ученики приободрились, когда увидели, что шейх смилостивился над Мидхатом. Один из них попросил:

— Учитель, объясни нам, что такое «вето».

— Нет, дети… это не по программе…

Однако ученики зашумели, поддерживая своего товарища. И хотя шейх пытался несколько раз вернуться к «пяти именам», ученики настояли на том, чтобы он объяснил им слово «вето». Шейх немного растерялся. Он помолчал и начал объяснять:

— Не думаете ли вы, дети, что я не люблю говорить на патриотические темы? Еще в 1935 году, во время пребывания в колледже в Танте, я был большим патриотом. Мы с вами патриоты, и я расскажу вам, что такое «вето». «Вето», дети, означает «возражать». Какое это возражение? А вот, когда империалистические державы приходят в Совет Безопасности и побуждают его принять решение, способствующее войне, выступает Россия и говорит: «вето», то есть «возражаю»… и решение отменяется…

Мидхат, отвернувшись от стены, спросил:

— И тогда войны не будет?

— Да, и тогда с нею покончено…

Вопрос задал другой ученик:

— А Египет тоже может сказать «вето» и отменить решение?

— Нет, дитя, на «вето» имеют право только великие державы. Мы же относимся к малым народам. Ну, достаточно… Вернемся к уроку… «Пять имен», дети, в именительном падеже имеют «вав», а в винительном — «алиф».

Мидхат смотрел на своих товарищей, и его мысли опять унеслись далеко от шейха и от «пяти имен»… Он думал о том дне, когда все малые народы будут иметь право «вето»… и запретят войну. Этот день принесет его матери и всем больным матерям лекарство, приготовленное из атомов; его брату и всем братьям в мире принесет свободу; его отца, как и всех других отцов, сделает «зу маль» — «людьми, имеющими деньги», и отец купит ему велосипед; а дяде Рида и всем людям этот день обеспечит безопасную и мирную жизнь.

ЮСУФ ИДРИС

Верблюжья кавалерия

Перевод В. Красновского

Одни говорили, что причиной этому был хлопчатник, с корнем вырванный ночью на участках паши. Другие утверждали, что всему виной подкоп, совершенный в конюшне. Третьи почти клялись, что все дело в пожаре, охватившем два дома одновременно.

Люди указывали разные причины, но сходились в одном: все произошло в пятницу вечером. Именно тогда по деревне поползли слухи: «Прибыла верблюжья кавалерия». В голосах мужчин слышались то страх, то печаль, то неуверенность, то радость. Ожидали чего-то нового, а ведь нового так мало случается в деревне! Малыши ловили каждое слово из уст старших. Дети порой дрожали от страха, и в то же время на их лицах проступало удовольствие — они увидят пришельцев.

У женщин не было иных разговоров, кроме как о высоких, смуглых солдатах, с длинными сухими ногами; об их кнутах, смазанных салом…

Никто не видел, как солдаты вошли в деревню, никто не заметил, как они очутились у дома старосты; казалось, они появились из-под земли. Но едва они расположились перед домом старосты, как соседняя улица наполнилась людьми, которые с любопытством смотрели на прибывших и делились впечатлениями. Люди вытягивали шеи, стараясь получше рассмотреть их. Слухи распространялись по всей деревне с невероятной быстротой.

Не было глашатая, и стража не будила людей по ночам; но в мгновение ока все узнали: горе тому, кто выйдет за порог своего дома после заката, скот должен пригоняться с пастбищ до захода солнца; никто не имеет права зажигать огня в своей хижине. Ужинать и ложиться спать крестьяне должны в темноте. Горе тому, кто не выполнит этого.

Люди узнали об этом, и в деревне воцарилась тишина, как за едой после целого дня поста в рамазан. Каждый понимал, что не в состоянии разобраться в происходящем, соседи собирались группами; единственная в деревне кофейня стала средоточием различных слухов и предположений. Люди были настолько ошеломлены, что отказывались верить всему услышанному.

Даже сумасшедшему не могла бы прийти в голову мысль, что деревня должна укладываться спать сразу после заката солнца, что люди не должны слушать призыва на молитву ни вечером, ни утром. Все жестикулировали, говорили разом, голоса звучали возбужденно. Посетителей в кофейне становилось все больше. Женщины и девушки плотнее припадали к окнам, стараясь увидеть, что творится на улице, затем стремглав бежали к более осторожным соседкам и подругам, которые сидели в своих домах, охая и стеная. Споры в кофейне то затихали — посетители принимались за чай, — то разгорались вновь.

Своим хриплым голосом Джума сказал так громко, что все присутствующие ясно услышали его слова:

— Клянусь пророком, я выйду из дому в полночь и плюну в рожу всякому, кто попытается меня остановить.

Хамид ас-Саиди, который торговал кулинарными изделиями в базарные дни, вкрадчиво произнес:

— Не бахвалься… а то попробуешь кнута.

Все громко рассмеялись, когда Шаабаи ударил себя в грудь кулаком и тоже воскликнул:

— Клянусь пророком! Я также согласен рискнуть, если даже и получу десяток ударов кнутом от этих черных дьяволов!

Абд аль-Фашшах, не обращая внимания на его пылкие слова, вылил ему на затылок немного воды. Шаабаи вздрогнул и умолк. Шум и смех усилились.

Хафир сказал, насмеявшись вдоволь:

— Вы знаете, друзья, а ведь их индийские одиннадцатизарядные винтовки совсем не то, что наши «арменто». — И начал с видом знатока объяснять различие в оружии. Кое-кто слушал его, но многие уже начали расходиться по домам. Это был последний вечер, который жители деревни провели в кофейне. Завтра она закроется, и ее хозяин Мухаммед абу-Хусейн вынужден будет искать себе какое-нибудь другое занятие, — так гласил приказ…

В то же время несколько богачей сидели в креслах у вокзала, наслаждаясь вечерней прохладой. Они невозмутимо выслушивали новости, которые передавал им староста, то повышавший голос до крика, то произносивший слова едва внятно. Он говорил, что народ испортился, нравы изменились к худшему, люди потеряли стыд и воздействовать на них можно только с помощью чужих кнутов.

Толстосумы слушали и со всем соглашались, а один из них сказал, что, будь на то его воля, он вообще дал бы солдатам право обращаться с людьми, как со скотом.

Солнце клонилось к закату. Жители деревни приумолкли. Они успели узнать все новости, поделиться слухами и порядком запугать друг друга.

Тени быстро удлинялись. Они напоминали о заходе солнца и о том, что людей ждет вечером. Все забеспокоились: и те, кто верил слухам, и те, кто обычно не верил ничему, презрительно посмеиваясь. Деревня стала похожей на разворошенный муравейник. Женщины устремились на поля — поторопить своих мужей и рассказать им о случившемся. Феллахи нетерпеливо толпились у лавок. Из труб поднялся дым: все спешили засветло приготовить пищу и испечь хлеб.

На улицах все стихло. Смущенные и удивленные феллахи сидели у себя дома за столом, пытаясь заставить себя поужинать. Солнце еще не зашло, но родители проверяли, дома ли их дети. Они пугали их черными дьяволами.