Медный лук - Элизабет Спир

Пока жарилось мясо, Даниил никак не мог решить — говорить Рошу об отряде или нет? Не хотелось портить впечатление — лучше уж рассказать, когда наберется целая армия. Да и день сегодня неподходящий, Рош явно в плохом настроении.

— Твой приятель Иоиль, — спросил между делом вожак, — встречаешь его иногда?

— Да, довольно часто.

— Не выпускай его из виду, — гаркнул Рош. — Он мне скоро понадобится.

Больше ничего не сказал и не очень-то вслушивался в рассказ Даниила о жизни в мастерской Симона.

Ночью Даниил сидел у костра. Хорошо! Потрескивает хворост, взметаются язычки пламени. Брюхо набито жареной бараниной. Спина опирается на камень, чувствует лопатками знакомые вмятины.

— Неплохо вернуться домой!

— Неп-п-плохо сытно пожрать, — Иоктан ладонью вытер жир, капающий с подбородка. — Надо тебя за это благодарить.

— Ты хочешь сказать — Самсона?

— Самсон принес барана ради тебя. Он точно знал, что ты придешь. Он всегда все знает. Он, может, и глухой, а с-с-слышит и то, что далеко. П-п-посмотри на него, уставился на тебя, словно ты — его божество. Думаешь, случайно у нас сегодня такой роскошный пир после целой недели поста?

И еще кое-кто знал, почему в лагере появилась баранья туша. Даниил взглянул на вожака, маленькие глазки над спутанной курчавой черной бородой пиявили Самсона. Как же он его не любит. Да, сколько ни объедайся Рош запретной бараниной, в жизни не простит того, кто не подчинился его приказу.

Наступила ночь, Даниил лежал без сна. Звезды над головой, такие огромные, такие близкие. Чистый, прохладный воздух, ни дыма, ни уличной вони. В животе полно мяса и доброго вина, рядом спят его товарищи. Именно так долгими душными ночами в селении он себе и представлял счастье. Но сон все не приходил. Кузнец ворочался, пытался устроиться поудобнее на каменистой земле. За эти недели он позабыл, каково спать на камнях. Да и мысли его никак не могли угомониться.

Перед ним мелькали разные картины. Лия в одиночестве за дверью, заложенной на засов. Иоиль, читающий свиток. Така в полосатой головной повязке у двери в кузницу. Симон — отвернулся и ждет, пока Даниил согласится принять в дар все, чем он владеет.

Симон нашел себе другого вождя. Даниил вспомнил, как однажды ел с товарищами Симона. Молчание, когда Иисус встал благословить скудную трапезу. Каждый взял меньше, чем нужно, чтобы хватило тем, кто ждал снаружи. Что объединяет этих людей? Вот сегодня, кому, кроме Самсона, есть дело до того, что он вернулся?

Он вдруг вспомнил о маленькой черной козочке, любимице Лии. Может, сейчас в селении из-за их пира какой-то ребенок лег спать голодным?

Он встал еще до восхода солнца. Самсон тут же вскочил на ноги. Даниил положил на плечо великана руку. В черных глазах вопрос — нет сил его вынести. Юноша покачал головой и, тихо ступая между спящими, вышел из пещеры. Самсон даже не пытался следовать за ним.

Как же хочется взять с собой чернокожего гиганта. Но каково будет этакой громадине в тесной клетке кузницы? Все селение всполошится при виде него, Лия от страха снова забьется в угол. Нет, место Самсона здесь, на свободе, в горах.

А он сам — где его место?

Горящих углей в горне почти не осталось. Он разгреб золу, обнаружил пару еле теплящихся угольков, попытался раздуть огонь — вернуть его к жизни. Открыл дверь в жилую комнату. Лия подняла голову, голубые глаза совсем неживые — погасли, как и огонь. Она не расчесала волос, не приготовила завтрак. Даниил раздраженно заметил, что кувшин с водой почти пуст, теперь придется идти к колодцу и ждать там в окружении хихикающих женщин. Он наклонился, подхватил кувшин — все, дверца клетки опять захлопнулась.

Глава 15

С того дня, когда Даниил еще раз отправился на берег озера в Капернауме послушать Иисуса, жизнь в селении почему-то перестала казаться тяжким бременем. В те жаркие, долгие дни месяца Ав он был счастлив — как никогда в жизни, хотя сам того не знал, да и вовсе не думал об этом.

Он пошел, конечно, потому что Иоиль попросил, да и любопытство мучило — чем же проповедник так привлекает его друзей? Сначала Симон, а теперь Иоиль. А два дня спустя снова пустился в путь — никак не мог выкинуть из головы слова плотника. Так и повелось — через день вставал он до зари и шагал стадию за стадией[58] до города только для того, чтобы присоединиться к маленькой кучке народа, ждавшей учителя на берегу. И хотя из-за этого мастерская по утрам не открывалась, Симон только радовался его приходу. Иоиль уже поджидал его, у них всегда находилась минутка поговорить, а нередко Даниила вознаграждала и сверкающая улыбка Мальтаки.

Труднее объяснить, зачем он иногда приходит в Вифсаиду по вечерам, когда там нет Иоиля и остается только сидеть в маленьком садике у дома Симона Рыбака и слушать слова Иисуса. Даниил не всегда их понимает, нередко уходит домой в недоумении, но проходит день-другой, и он возвращается снова. Он не знает, что Иисус собирается делать, но надежда и обещание, звучащие в словах учителя, неудержимо влекут к себе.

За едой он пересказывает Лии услышанные истории. Иногда ему кажется, — даже если долгая дорога в Капернаум и часы, отнятые от работы, не принесут ничего другого, по крайней мере теперь всегда есть о чем говорить с сестрой.

— Был сегодня Андрей?[59] — спрашивает девочка. — Много рыбы поймал? А богатые женщины принесли еду беднякам?

Она сидит, в миске нетронутый ужин, и жаждет только его историй. Часто, когда он возвращается за полночь, она вскакивает с циновки, сна ни в одном глазу, глаза сверкают, усаживается, обхватив колени руками. Пусть брат валится от усталости и хочет только одного — добраться до постели на крыше дома, горькое разочарование на лице сестры заставляет начинать рассказ.

Удивительно — откуда в таком робком создании, вовек не покидающем дома и маленького садика, столько любопытства к никогда не умолкающей жизни города? Как показать ей эту жизнь, когда она и ближайшего перекрестка с колодцем в глаза не видела, до маленькой синагоги в центре селения не доходила?

— Я больше люблю приходить по утрам, — начинал брат. — Рыбаки возвращаются с ночной ловли. Многие год за годом привязывают свои лодки к одному и тому же камню, так что все привыкли — здесь мое место, тут твое. Никто не мешает, когда Иисус говорит, он сидит там, где испокон века привязывают лодку Симон с Андреем.

— А зачем ему мешать?

— Надсмотрщики считают — он отрывает людей от работы. Не рыбаков. Они-то всю ночь напролет ловили рыбу, их дело сделано. Но грузчики с барж останавливаются послушать, а им надо работать. И такие, как я, кого работа дома ждет.

Столько всего он никогда не сумеет описать — озеро, еще тусклое, неподвижное в предрассветной мгле, холмы, словно прижавшиеся друг к другу овцы, вот появляются верблюды и ослики, их ведут на водопой. В чьем-то дворе кричит петух, деловито чирикают воробьи, воздух вдруг наполняют стрижи, носятся взад-вперед над самой водой. Внезапно над озером показывается солнце, разбрасывает по холмам теплые, желтые лучи, туман рассеевается, озеро сверкает голубыми искрами. К берегу подходят лодки, тащат груженые сети. Повсюду вспыхивают маленькие костерки, запахло жареной рыбой. И не жалеешь, что встал затемно, хоть усталые мышцы тянут поспать еще, прошагал неблизкий путь в город, а теперь стоишь и ждешь. Как описать это словами?

Как рассказать ей о людях? Женщины приходят помочь мужьям, растягивают сети для просушки. Рыбаки полуобнажены, плечи блестят от пота, волокут на берег тяжелые корзины с уловом, раскладывают рыбешку на плоских камнях, присаливают, оставляют сушиться на солнце. Бесконечная цепь грузчиков тащит на баржи громадные мешки с зерном, корзины с фруктами и овощами.

— Иисус стоит у лодок и говорит, — продолжает он рассказ. — А вокруг его друзья и те, кто пришел послушать, вроде меня. А еще нищие и увечные. Кто знает, где они проводят ночь, но каждое утро притаскиваются на берег — хотят послушать Иисуса, конечно. Но дело не только в этом — Симон, Андрей и женщины дают им немного рыбы. Завидев собравшуюся толпу, подходят любопытные. Грузчики тоже останавливаются послушать, а надсмотрщики просто вне себя от ярости прибегают, приказывают вернуться к работе. А иногда Иисус входит в лодку Симона и отплывает недалеко. Так никто не может его прогнать, а с берега все равно слышно.

— А о чем он сегодня говорил? — спрашивает Лия каждый раз. Даниил старается припомнить все подробности, пытается представить себе берег озера, услышать плеск воды, крики работающих, даже дыхание тех, кто стоит за ним — мужчин и женщин. Они замерли неподвижно, а над головами этот глубокий, ровный голос. Иногда впечатление такое сильное, что удается запомнить рассказ почти слово в слово.