Ночи становятся короче - Геза Мольнар

— Это мне ясно.

Радаи достал из чемоданчика шприц, а из кармана — ампулу морфия. Сделал раненому укол в руку.

— Сейчас ему станет легче.

Раненый забылся и уснул.

— Доктор, рана не опасна? — спросила Магда. — Ведь пуля вышла.

Доктор промолчал. Уложив инструмент, оделся.

— Будьте добры, проводите меня, — попросил доктор высокого солдата.

Магда тоже пошла провожать доктора. Во дворе они остановились.

— В больницу мы его положить не можем, — начал объяснять солдат, — его ранил гитлеровец. Мы просим господина доктора…

— Вы нам скажите, как за ним нужно ухаживать и… — перебила его Магда.

— Раненый не выживет, умрет, — сказал Радаи. — Пуля пробила печень, перебила кишки и даже аорту. С таким ранением его не спасут ни в одной больнице, так что пусть вас совесть не мучает. Я впрыснул ему морфий, чтобы хоть немного облегчить его страдания.

Настала тишина. Первым заговорил солдат:

— Магда, ты иди обратно, а я провожу доктора.

— Не беспокойтесь, я найду дорогу.

— Нет, я провожу вас до площади.

Солдат и доктор пошли.

— Я, господин доктор, вместе с вашим сыном служил в саперном батальоне, — заговорил солдат. — Сдружились мы с ним, хотя и был он вольноопределяющимся. Ваш Роби мне очень нравился.

Доктор от изумления остановился.

— Зовут меня Франци Бордаш. Передавайте сыну от меня привет. Он не раз заступался за меня, несмотря на то что я был на подозрении у полиции.

— И вы здесь… боретесь против немцев?..

— Как видите, господин доктор.

— И не боитесь, что я… Вы ведь не знали, что я…

— Вас-то мы хорошо знаем.

Они пришли на площадь Петефи. Радаи протянул солдату руку:

— Хватит, Франци, дальше я пойду один.

— Мы не забудем, господин доктор, вашей доброты. А вот вам я советую забыть, где и у кого вы сегодня были. Большое вам спасибо. — Доктор почувствовал крепкое рукопожатие.

Радаи пошел дальше, погруженный в свои мысли. Эти несколько минут, которые он провел с солдатами, произвели на него сильное впечатление.

Доктор и раньше слышал, что в городе есть группы, которые борются против нилашистского режима. Об этом ему как-то говорил Сантоди-Чукаш.

Город был забит частями СС, частями вермахта с самой разнообразной техникой, жандармами, хортистскими частями, нилашистами, и потому доктор Радаи считал, что подорвать всю эту махину изнутри просто невозможно. Свобода должна прийти извне. Любое сопротивление, по его мнению, было бы равносильно самоубийству.

И вот он встретился с молодыми людьми. Среди ник Магда, Франци… Среди них доктор увидел и того паренька, который, наверное, ухаживает за Магдой.

«Как же звали раненого, — пытался вспомнить доктор. — Ах да, Шаньо… Его ранили немцы. Значит, правду говорят, что по ночам в городе завязываются перестрелки. Но стоит ли приносить такие жертвы? Оправдываются ли они? Эти молодые люди вряд ли в состоянии здраво оценить обстановку, они просто смелы…

Может, нужно было сказать им, что они и в будущем могут рассчитывать на меня… Но как сильно они рискуют… Да и сам Франци сказал, чтобы я забыл, где только что был. Они, разумеется, знают, что я пользуюсь уважением у отцов города, и думают, что вряд ли соглашусь работать с ними. Но ведь они и не просили меня об этом…»

Случившееся казалось Радаи каким-то сном, в который трудно было поверить.

В то же время доктор почувствовал страх, который сжал его сердце. Ему казалось, что он совершил грех. Большой и тяжелый грех. Если его сейчас спросят, где он был, ему нужно будет что-то ответить. И тут он решил: скажет, был у старика диабетика. А вдруг ему скажут: «Хорошо. Пошли посмотрим на твоего диабетика». Тогда он поведет их к дядюшке Герману, но он был у него не сегодня, а вчера. «Так где же вы были час назад, господин доктор?» — спросят его.

«Гулял, дышал свежим воздухом».

«Но минуту назад вы говорили совсем другое. Мы уже не один день следим за девушкой. Магда встречалась с вами час назад… Следуйте за нами…»

Доктор остановился, снял шляпу и платком вытер лоб.

«Я врач, приносил присягу врача… Не буду же я спрашивать документов у умирающего…»

«Но вы гражданин и должны знать постановления правительства. Тогда почему вы сразу не заявили?..»

Доктор осмотрелся. Оказалось, он уже пришел на свою улицу. Ни одному человеку, ни одной собаке нет никакого дела до того, где был только что доктор Радаи.

И все же доктору всю дорогу казалось, что рядом с ним идет какой-то человек, который постоянно терзает его вопросами. Вот и сейчас он спрашивает его:

«А вы все же чего-то испугались, господин доктор? Вон и пот у вас выступил на лбу… Отчего бы это?»

Доктор надел шляпу и пошел дальше.

«А вы трус, господин доктор!»

Доктор натянуто улыбнулся.

Калитку своего собственного дома доктор открывал, как вор, тихо, чтобы никто не услышал, что он пришел. По бетонной дорожке, ведущей к дому, шел на цыпочках. Когда он проходил мимо окон спальни, закрытых жалюзи, услышал голоса. Окна были открыты, и голоса были слышны отчетливо.

По голосам Радаи сразу узнал, что его постоялец Курт Вильгельм Вексель разговаривал с Францем Бошем, младшим врачом с детским личиком.

Радаи прислонился к стене, боясь пошевельнуться: не хотел, чтобы его услышали.

Вексель говорил добродушным грудным голосом. Стоило доктору услышать его голос, как перед глазами у него сразу же встал образ низенького полнеющего мужчины в пенсне, который всегда мучительно долго зачесывал свой сильно полысевшие волосы набок, чтобы не видно было лысины. Вексель носил сапоги с высокими голенищами, а на френче, в подражание самому фюреру, красовался один-единственный орден — Железный крест.

Радаи без труда заметил, что немецкий врач как-то по-садистски груб со своими подчиненными. Однажды Вексель официально пригласил доктора Радаи сходить с ним в немецкий военный госпиталь, который находился на улице Салаи, и посмотреть, как они там работают.

Радаи, подгоняемый любопытством, согласился. Когда они шли по госпитальному коридору, Вексель, как сумасшедший, напал на раненого солдата, ковылявшего на костылях, только за то, что тот курил в неположенном месте. В операционной Вексель действовал как отличный хирург, а его ассистент, подобно точной и умной машине, помогал ему.

Однако имелся один-единственный человек, с которым капитан Вексель был предупредителен и даже нежен. Правда, нежность эта была какой-то странной. Этим человеком оказался младший врач госпиталя Франц Бош — худой высокий молодой человек с холодными голубыми глазами. С ним Вексель всегда разговаривал по-отечески дружелюбно, затрагивая порой область интимных отношений. Доктора Радаи это не удивляло: он и раньше слышал, что в гитлеровской армии развелось много гомосексуалистов.