Шакалы. Роман - Николай Леонов

Когда Котов, элегантный и улыбчивый, появился у стойки, Настя сразу узнала его, поняла, что за нее почему-то взялись, и твердо решила не отступать. Она плохо, точнее, совсем не знала Котова. Через десять минут обычной болтовни о погоде, о том времени, которое течет и не дает передохнуть, опер точно знал, что вышел в цвет. Котов ничего не сказал Крячко и Гурову, начал осаду. Крепость казалась неприступной. Он часами стоял у буфета, с утра до вечера дежурил у подъезда дома, молча выслушивал оскорбления и проводил часы в гробовом молчании.

Сам Котов при каждом удобном случае, если они оказывались у буфета одни или шли вместе в магазин, непрерывно говорил с таким видом, словно его внимательно слушают. Он рассказывал о своей жизни, начав буквально со дня рождения. Поведал, что мама у него русская, а отец еврей, родители решили, что в России еврей — это всегда плохо, дали ему русское имя и фамилию матери. Однако нос и отчество выдавали его происхождение, потому в школе Гришку Котова обзывали жидком, который красится под русака, скрывает истинную родословную. Однажды, классе в пятом, ребята затащили его в туалет, стянули штаны, проверили, обрезанный он или нет.

Данный эпизод Котов рассказывал, когда они с Настей шли из магазина. Женщина неожиданно остановилась, впервые посмотрела ему в лицо и протянула одну из сумок. В тот вечер сыщик пил чай в квартире у Насти, которая жила одна, муж несколько лет назад вышел из дома за сигаретами и вернулся через неделю за вещами.

— Ты хороший мужик, старательный, однако зря время теряешь. Я про того человека тебе ничего не скажу, он кагэбэшник, а меня работа кормит.

Котов признал, что Настя права, и начал рассказывать, как учился в школе милиции, потом стал работать опером в отделении, уходя на службу, брал из семейной кассы рубль — на обед и сигареты.

На следующий день Котов написал подробный рапорт, положил в конверт, передал Крячко и сказал:

— Если я, случаем, под машину попаду или еще чего, тогда откроешь. Лады?

— Может, обсудим? — аккуратно спросил Станислав.

— Я тебе сказал. Меня учить поздно, помочь нельзя, а волну гнать рано. — Котов кивнул и исчез.

Котов прослужил в розыске четверть века, так что историй хватало, он терпеливо их рассказывал, постоянно изображая себя то в глупом, то в смешном виде. Случалось, Настя уставала и прогоняла его к чертовой матери. Она выражалась конкретнее и грубее, он согласно кивал и отходил от буфета, усаживался за дальний столик. Если Настя выгоняла его из дома, сыщик выходил на улицу, гулял под окнами.

Через двенадцать суток она сдалась, оставила ночевать, а под утро сказала:

— Батулин Сергей Витальевич, — назвала номер и марку машины и разрыдалась. — Все, теперь ты больше не придешь. — Начала его целовать. — Гришенька, любимый ты мой, как же все в этой жизни пакостно!

Он горячо ответил на поцелуй, прижал ее голову к груди и ответил:

— Пакостно, родная, но сегодня солнечный день. Я тебе раньше не говорил, ты могла подумать, вру, так как интерес имею. Голубушка, ты одна, моя красавица, и я один, скелет ободранный, и мы встретились. И никуда я не денусь, каждый день приходить не смогу, служба, но постоянно надоедать буду, я тебе еще не все рассказал.

А в то воскресенье, восемнадцатого, около четырнадцати часов, Геннадий Веткин за рулем, Григорий Котов полулежал на заднем сиденье, «вели» «Жигули» Батулина.

— И чего мы за ним мотаемся? — философствовал Котов. — Мы его установили, служит он в Управлении охраны, нам не по зубам. Такой фигурой должен Лев Иванович заниматься.

Батулин с широкой улицы резко свернул в переулок, Веткин успел, не отпустил, ухмыльнулся:

— Ишь, шустряк, за фраеров держишь.

— А ну кончай, езжай в контору! — резко сказал Котов. — Засветишься, и все дела, на одной машине грамотного человека вести опасно и глупо.

— А чего он крутится? — упорствовал Веткин. — Чую, на какую-то конспиративную встречу едет, потому и юлит, проверяется. Но не засек он меня пока, не засек. Чую! Гришка, ты же настоящий опер, должен понимать, коли бы он нас засек, так поездку бы отменил и спокойненько отправился в свою контору или домой.

— Мы уже дважды свернули за ним резко, он тоже оперативник, а не лопух, кончай, крути обратно, — недовольно произнес Котов.

Но Веткин не слушал и продолжал преследование. Самолюбие — качество полезное, но порой опасное, особенно когда приводит к тупому упрямству. Григорий Котов выявил буфетчицу и через нее вышел на разыскиваемого, а что сделал он, Генка Веткин? Да ничего путного, получает большие деньги, а толку от него как от козла молока. Сейчас открылся шанс. Фигурант едет явно на конспиративную встречу.

— Нет уж, Гриша, я его прищучу, — сказал Веткин, прячась за автобусом, отпуская ведомые «Жигули» на квартал. — Я из общего котелка задарма жрать не желаю.

— Очнись, сыщик, — гундел с заднего сиденья Котов. — Это из парной хорошо окунуться в прорубь, а в принципе прорубь следует обходить стороной.

— Почему евреи такие умные?

— Потому что русский и дураком проживет, а дурак-еврей погибнет, — ответил Котов философски.

Они свернули у Марьиной Рощи, обогнали стоявший у тротуара автобус и увидели: Батулин припарковался у четырехэтажного облезлого, довоенной постройки дома, запер машину и спокойно вошел в подъезд. Оперативники проехали мимо, свернули в ближайший двор, и Веткин выскочил из машины, бросился к подъезду.

— Мудак, словно сто лет в сыске и не пахал, — выругался Котов, выбрался с заднего сиденья, забрал ключи, аккуратно запер машину и неторопливо направился следом за товарищем. Прежде чем войти в подъезд, опер внимательно посмотрел переулок: «Жигули», на которых прикатил Батулин, стояли на месте. Котов лишь вошел в подъезд дома, как понял, что они угодили в ловушку. Тусклая лампочка освещала грязный подъезд, на другой стороне которого виднелась приоткрытая дверь во двор. Это был, как говорится, обыкновенный «сквозняк».

Котов побежал, проскочил площадку, толкнул дверь, она подалась с трудом, когда опер дверь отодвинул, то увидел под ногами Генку Веткина. Он лежал на боку, прижав руки к груди, словно спал. Котов нащупал вену на шее товарища, убедился, что он жив, осмотрел голову, повреждений не нашел, осторожно повернул на спину, распахнул плащ, на пиджаке с правой стороны виднелась небольшая темная дырочка. Котов снял свой плащ, сложил вчетверо, подложил приятелю под затылок, вынул у него из внутреннего кармана пистолет, прошел в ближайшую квартиру на первом этаже, вызвал «Скорую», объяснив, что сделает с врачами, если они не прибудут немедленно.

Хозяином квартиры оказался отставной полковник, который, несмотря на возраст, был еще крепок и все понимал с полуслова. Отставник надел старую шинель, вышел с Котовым во двор, взглянул на тело, спросил:

— А не охладится? А кровотечение?

— Принеси старое одеяло, подложим, переворачивать, смотреть спину не будем, опасно, — ответил Котов.

— Согласен. — Отставник сбегал домой, принес байковое одеяло. Они осторожно подсунули его под опера.

Тот открыл глаза, смотрел осмысленно.

— Говно, сопляк, — прошептал, выпустив кровавый пузырь.

— Молчи, сейчас приедут, заберут, мы с тобой, Гена, еще попашем. Терпи, мне на минуту отойти требуется, вот полковник тебя охраняет.

Веткин криво улыбнулся, закрыл глаза, а Котов легким шагом направился через двор, под арку соседнего дома, таким путем наверняка ушел преступник. Здесь, под аркой, стояли два больших ящика с мусором. Котов осмотрел затоптанную талую землю, начал копаться в ящиках. В первом же под смятой коробкой из-под торта лежал «макаров» с привинченным глушителем. Оперативник завернул пистолет в носовой платок, хотя и понимал, что никаких пальцев на оружии быть не может, убрал в карман.

Как ни странно, «Скорая» подъехала быстро, Геннадия повезли в Склифосовского. Котов двинулся следом на машине, отметив, что «Жигули» Батулина исчезли, значит, был и второй человек, и операцию планировали. Котов болтался в Склифе, пока усталый равнодушный врач в зеленом халате и зеленой шапочке спокойно не сообщил:

— Счастливчик ваш приятель, до следующего выстрела доживет. Сейчас он спит, денек подержим в реанимации, потом приходите. В милицию сообщать? — Хирург посмотрел Котову в глаза, пробормотал: — Понятно. — И отправился отдыхать.

Глава шестая

Генерал Степан Сидорович Володин сидел за своим служебным столом и смотрел на расположившегося в кресле напротив мужчину лет пятидесяти настороженно.

Семен Петрович Фокин даже для заместителя начальника контрразведки был фигурой загадочной. Худой, в элегантном костюме, лицо узкое, породистое, волосы темные с проседью, глаза темные, взгляд доброжелательный — такова была внешность гостя. Интеллигентный, умный мужчина среднего возраста. Но то была лишь видимая часть айсберга, а что таится в глубине — покрыто неизвестностью.