Опасные пассажиры поезда 123 - Джон Гоуди

Райдер усмехнулся:

– Ты думаешь, в деле, на которое я с этими пушками собрался, честность требуется?

– Куда ты там собрался, меня не касается. Но если тебе нужны бойцы, то этот парень подойдет как нельзя лучше. Я говорю «честный» – значит, имею в виду, что он не обманет, не продаст. А такое в наши дни – редкость.

– Надо подумать. Надеюсь, он не слишком честный?

– Слишком честных не бывает, – отрезал дилер. – Слушай, ну хоть посмотри его, ты ведь ничего не теряешь.

Райдер встретился с парнем на следующей неделе. Как он и думал, парень оказался наглым, упрямым и слишком горячим, но в глазах Райдера это не было серьезным недостатком. Основной вопрос заключался в том, способен ли он точно выполнять приказы, а тут Райдеру было очень нелегко угодить.

Улучив момент, он заговорил о мафии:

– Я так понимаю, что ты ушел от них, чтобы начать собственное дело. А выходит, просто поменял хозяина?

– Это кто тебе так сказал, мой босс? – Глаза парня сверкнули презрением. – Бред собачий. Я ушел от них, потому что они – кучка старомодных пердунов со старомодными методами. Надеюсь, ты не собираешься предложить мне какое-нибудь старомодное дерьмо?

– Я бы так не сказал. Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь проворачивал подобное. Но дело опасное, – произнес Райдер, внимательно глядя парню в глаза. – Могут и пришить.

Уэлком пожал плечами:

– Я и не ждал, что ты предложишь сотню кусков за нечто безопасное. – Он сверкнул на Райдера черными глазами и добавил с вызовом: – Я не из пугливых. Даже Организация не смогла меня запугать.

– Верю, – кивнул Райдер. – А приказы ты выполнять умеешь?

– Смотря кто приказывает.

Райдер постучал себя по груди.

– Буду с тобой честен, – сказал Уэлком. – Прямо сейчас ничего обещать не буду. Я ведь тебя не знаю.

– Справедливо, – согласился Райдер. – Давай снова обсудим это через несколько дней.

– Ты мужик спокойный, – сказал Уэлком, – а я чуть что – начинаю орать. Но спокойствие – это не обязательно плохо. Босс рассказал мне кое-что о тебе. Ты хорошо воевал. Это я уважаю.

На следующей неделе, после еще одной беседы, Райдер нанял Уэлкома, хотя и не без опасений. Тем временем он успел познакомиться со Стивером, которого также рекомендовал торговец оружием:

– Один парень заходил, спрашивал, нет ли работы. Но дела идут вяло, я не могу его взять. Поговори с ним. Кажется, неплохой боец.

Райдер в подробностях расспросил Стивера о его прошлом. Родом со Среднего Запада, начинал с мелких краж, постепенно перешел к вооруженным ограблениям, отсидел в тюрьме – после того единственного раза, когда он решил пойти на дело самостоятельно. С тех пор его арестовывали семь или восемь раз, дважды он представал перед судом, но обвинения так и не было предъявлено. Стивер будет выполнять приказы, в этом Райдер был уверен.

– Если дело выгорит, ты получишь сто тысяч долларов, – сказал Райдер.

– Хороший куш.

– Придется поработать. Дело очень рискованное.

– Я так и думал, – кивнул Стивер. Все по-честному – где же срубить такие бабки без риска.

Вот так Райдер и набрал свою армию.

Мюррей Лассаль

Мюррей Лассаль попросил секретаршу найти в телефонной книге номер банка, но предупредил, что звонить будет сам: на протокольные условности не было времени, хотя в обычных обстоятельствах Лассаль ценил и мастерски использовал протокол. Секретарша, бывалая чиновница, очень обиделась на такое ущемление ее прав. Еще сильнее она обиделась, когда Лассаль, сидя на краю письменного стола в обставленной антикварной мебелью комнате первого этажа, когда-то служившей салоном Арчибальду Грейси, попросил ее «убрать отсюда свою задницу». С тех пор как секретарша начала работать у Мюррея Лассаля, ее антисемитизм, привитый еще в детстве, в богатом ирландском квартале Бруклина, но затем слегка приглушенный годами службы в государственных учреждениях, где, как она говорила, «всякой твари было по паре», вновь расцвел буйным цветом.

Нетерпеливыми клевками пальца вращая диск телефона, Лассаль набрал номер и сообщил девушке на рецепции банка, что звонит из приемной мэра, что дело крайне срочное и что он просит немедленно соединить его с председателем правления. Его соединили с секретаршей председателя.

– Председатель говорит по другому телефону, – проворковала секретарша. – Он будет счастлив переговорить с вами, как только…

– Меня совершенно не волнует, будет он счастлив или нет. Я хочу говорить с ним прямо сейчас, немедленно!

Секретарша терпеливо снесла эту грубость:

– У него международные переговоры, сэр. Надеюсь на ваше понимание.

– Не спорь со мной, сестренка. Это вопрос жизни и смерти, вопрос семнадцати жизней как минимум. Так что соединяй меня с боссом, и без всяких разговоров.

– Мне это запрещено, сэр.

– Слушай, если ты сейчас же не пойдешь к нему в кабинет и не заставишь его взять трубку, то предстанешь перед судом: ты сейчас отказываешься подчиниться законному требованию представителя власти.

– Минутку, сэр. – Голос секретарши наконец дрогнул. – Я посмотрю, что тут можно сделать.

Он ждал, барабаня пальцами по столешнице, как вдруг его ухо наполнил громкий сочный голос:

– Мюррей! Как ты там, старина? Это Рич Томпкинс. Что стряслось, Мюррей?

– А ты-то тут, черт возьми, откуда?! Я просил к телефону босса, а не его паршивого пиарщика.

– Мюррей!..

Протест, укоризна, мольба о пощаде – все было в этих двух слогах, и Лассаль это предвидел: он сознательно нанес удар ниже пояса. Рич Томпкинс был вице-президентом по связям с общественностью банка «Готэм Нэшнл Траст» – важная и солидная должность; основной его заботой было не дать информации, которая могла бы повредить репутации банка, выйти за пределы учреждения.

Томпкинс заслуженно считался одним из столпов банкирского сообщества, но у него был один скелет в шкафу – в течение пяти безумных месяцев, только-только окончив Принстон и не поняв еще своего истинного предназначения, он работал пиарщиком в кино. В его нынешнем консервативном кругу это было постыдной тайной, не имевшей срока давности.

Нельзя быть бывшим киношником – это все равно что быть бывшим священником или бывшим евреем. Стоит кому-нибудь узнать об этом, и прости-прощай весь его мир: стотысячное жалованье, особняк в Гринвиче, сорокафутовая яхта, обеды на Уолл-стрит… Он учился в Принстоне на стипендию, за ним не стояло ни наследственное богатство, ни могущественный клан. Если он лишится своей должности, он просто исчезнет с лица земли.

Ледяным тоном Мюррей Лассаль осведомился:

– Что ты делаешь на этом телефоне?

– О, это легко объяснить, – с жаром отозвался Томпкинс.

– Так объясни.

– Видишь ли, я как раз был в кабинете председателя правления, когда вошла мисс Селвин. Она сказала мне… Я могу чем-нибудь помочь, Мюррей? Все, что в моих силах.

В трех предложениях Лассаль изложил Томпкинсу суть дела.

– А теперь, если только ты лично не можешь выдать мне миллион долларов, немедленно оторви от телефона этого старого болтуна. Немедленно. Ты меня понял?

– Мюррей… – Томпкинс уже чуть не плакал, – я не могу. Он говорит с Бурунди.

– С кем?!

– Это страна такая. В Африке… кажется. Одна из новообразованных слаборазвитых африканских республик.

– Мне наплевать. Тащи его сюда.

– Мюррей, ты не понимаешь. Бурунди. Мы же их финансируем.

– Кого их?

– Бурунди. Целую страну. Сам понимаешь, как я могу…

– Я понимаю только одно: бывший киношник, паршивый пресс-агент препятствует деятельности городского правительства. Я выболтаю всем твой секрет, Рич, можешь не сомневаться. Доставь мне своего босса за тридцать секунд, или я ославлю тебя на всю страну.

– Мюррей!

– Время пошло.

– Что я ему скажу?

– Пусть он скажет Бурунди, что у него крайне срочный местный звонок и что он им перезвонит.

– Господи, Мюррей, чтобы до них дозвониться, мы убили четыре дня. У них очень плохо развита телефонная сеть и…

– Осталось пятнадцать секунд, и я звоню в газеты. Киностудия «Рипаблик Пикчерз», второразрядные старлетки, сводничество, поставка жеребцов для одиноких актрис, прибывающих в Нью-Йорк…

– Ладно, я его достану. Не знаю как, но достану. Жди!

Ожидание было столь кратким, что Лассаль живо представил себе, как Томпкинс одним прыжком перелетает через приемную и на полуслове прерывает разговор с Бурунди.

– Добрый день, мистер Лассаль. – Голос председателя правления банка был мрачным и размеренным. – Насколько я понимаю, в городе случилось нечто из ряда вон выходящее?

– Захвачен поезд метро. Семнадцать человек взято в заложники: шестнадцать пассажиров и машинист. Если мы не передадим им в течение получаса один миллион долларов, все семнадцать заложников будут убиты.

– Поезд метро? – протянул президент. – Какое необычное преступление.