Наступление продолжается - Юрий Стрехнин

— Неужели правда? — недоверчиво спросила Ольга.

— Сам видел! — решительно подтвердил Шахрай. — У нашего старшины всегда все благополучно. Мы знаем, как ходить. По тонкому расчету. Недаром наш хозяин на «гражданке» счетоводом был.

Ольга улыбнулась недоуменно:

— Знаменитый разведчик — и счетовод!

— Ну и что ж? — в свою очередь удивился Шахрай, сгребая со стола пакеты. — Это только в кино, если счетовод — то делопут, и обязательно людям на смех. А на деле и счетоводы геройские бывают. Дело не в должности… Ну, спасибочко вам!

Шахрай рассовал пакеты по карманам, вскинул за спину свой «ручник» и неторопливой походкой вышел из хаты, осторожно затворив за собой дверь. Ольга посмотрела ему вслед, прибрала перевязочный материал, подкинула в печь дров и, поеживаясь, села к огню: хата была выстужена, от выбитых, наверное, при бомбежке и кое-как заткнутых окон тянуло холодом.

У печки девушка согрелась. Теперь ее клонило в сон. Ольга прикрыла глаза. Сейчас, где-то по снежному полю, в неизвестность идут старшина Белых и его девять разведчиков. А она здесь греется… Помнит ли Белых, как он поучал ее?.. Теперь она не сердится на него за это… Ведь он от прямоты души…

Незаметно Ольга задремала перед раскалившейся печью, теплота ласкала ее лицо, руки и колени…

— Товарищ санинструктор, кушайте быстренько!

Вошедший санитар-ездовой, степенный дядька, поставил на стол дымящийся котелок и сказал:

— Командир роты собираться велел. Сейчас выступаем.

Глава 2

ДВЕ РАКЕТЫ

Ночь была студеная, тихая. Погода налаживалась. Морозом сковало грязь, так надоевшую всем за последние дни. Медленно кружась в черном воздухе, падали пышные хлопья снега. Капитан Яковенко шел по краю дороги вместе со старшим лейтенантом Бобылевым. Обгоняя их, быстрым шагом прошли вперед и скрылись в темноте разведчики старшины Белых. Они шагали цепочкой, в темноте едва различимые, в туго подпоясанных ватниках, с автоматами, закинутыми за плечи. Выделялся только Шахрай. Его можно было узнать по огромному росту, большой, набитой дисками и гранатами сумке и ручному пулемету, который Шахрай нес свободно, словно это был не увесистый «Дегтярев», а тросточка. Последним в цепочке шагал Белых. Завидев офицеров, он замедлил шаг.

— Где ваш КП будет? — спросил старшина комбата.

— Влево от дороги, по оврагу.

— Хорошо. Ждите донесения.

Старшина поддернул ремень автомата и ушел вперед.

Вскоре первый батальон, сойдя влево с дороги на Комаровку, занял исходное положение. Комбат со связистами и посыльными спустился в глубокий овраг, пересекавший проселок. Здесь следовало ждать, пока Белых даст знать о результатах разведки. В штаб полка потянули связь. Пользоваться рацией разрешения еще не было.

Привалившись к крутой глинистой стенке оврага, Яковенко надвинул свою кубанку поплотней на лоб и засунул подбородок в воротник шинели, пытаясь укрыться от холода. Из оврага, где по соседству со связистами расположились батальонные минометчики, слышен был негромкий, но веселый разговор. До слуха Яковенко доносились вспышки приглушенного смеха.

Кто-то из солдат рассказывал побасенку:

— …Пришел ихний генерал на передовую, спрашивает: «Как, гренадеры, духом не пали?» Те отвечают: «Пали и духом и брюхом, ваше высокограбительство. Потому что «в котле» который день сидим». Рассердился генерал, кричит: «Не сметь унывать! Мы не уйдем!» Немцы отвечают, как один: «Так точно, ваше высокограбительство! Мы не уйдем: русские не пустят». «С вами фюрер и я, — генерал успокаивает, — будем стоять до конца заодно». А те возражают: «Заодно это никак невозможно». Генерал удивляется: «Почему?» — «Потому что два конца потребуется». — «Почему так?» — «А так. На одном конце вам висеть, на другом — фюреру».

Дружный смех покрыл слова рассказчика, и чей-то строгий голос сказал:

— Да тише вы, грохалы!

Разговор притих. Уже нельзя было разобрать, о чем говорят. Яковенко еще глубже запрятал лицо в воротник, стараясь согреться. Но вскоре он тревожно, словно его кто толкнул в бок, выпрямился. «От разведчиков еще вестей нет. Так, пожалуй, и ночь потеряешь», — с беспокойством подумал он, глянув на светящийся дымчатым зеленоватым светом циферблат часов. Было начало второго. К двум Белых должен был сообщить о положении в Комаровке. «Если в селе противник, — размышлял Яковенко, — самое время по нему ударить. Вот дойти до этих высоток, что левее села, и стукнуть прямо по окраине, немцу в хвост».

Яковенко оживился, припомнив летние бои на Орловщине. Три дня тогда дивизия билась на подступах к большому районному центру, но взять его не смогла. На третий день Яковенко, в то время старший лейтенант и командир роты, предложил командиру полка, оказавшемуся в батальоне, свой план. Бересов одобрил этот план и его выполнение поручил ему.

Сейчас он вспомнил тихую, теплую июльскую ночь, когда он и тридцать солдат его роты вышли из окопов и двинулись по густой ржи, смятой дневным боем. Они долго шагали по полю. Запах росы смешивался с приторным, тошнотным запахом трупов, лежащих меж всклокоченных колосьев.

Он ясно представил себе сейчас весь тот безмолвный путь через бесконечное ржаное поле, затем по дну темного сырого оврага, где несколькими метрами выше по откосу сидели в окопах враги, еще не знавшие того, что сзади неслышно и неотвратимо уже идет их погибель.

Поднявшись из оврага, он увидел наверху, в густо-синем ночном небе, черные силуэты растрепанных снарядами соломенных крыш, похожих на чьи-то огромные взлохмаченные головы.

Две группы бойцов по его указанию разошлись вправо и влево. И вот ночь взорвалась бешеным треском автоматов, резкими взрывами ручных гранат, трепещущим светом взлетевших в темноту немецких ракет и воплями перепуганных гитлеровцев. А потом загрохотало и затрещало там, где был передний край, и фашисты, поняв, что они оказались между двух огней, побежали назад. Через час, опомнившись, они повернули и начали атаковать, пытаясь отбить село. Яковенко и его бойцы дрались почти до утра, до тех пор пока не подошли на помощь другие подразделения, проломившие наконец расстроенную оборону противника.

Взятие этого районного центра решило тогда успех боев на целом участке фронта: село было важной ключевой позицией на скрещении двух шоссейных дорог. И не удивительно, что в тот же день героем событий — командиром роты старшим лейтенантом Яковенко заинтересовались «наверху». Его вызвал к телефону сам командир корпуса, пожелавший узнать, как это ему с небольшой группой солдат удалось сделать то, что не смогли сделать всем полком.

Через несколько дней Яковенко получил свою первую награду — орден Красного Знамени. А теперь у него три ордена…

— Однако времени уже много! — спохватился капитан, отрываясь от воспоминаний и снова посматривая на часы. Его начинало охватывать нетерпение. «По времени разведчики, пожалуй, до Комаровки прошли, а может, и дальше. Будь в селе противник, Белых уже вернулся бы и дал знать о себе. Да что терять время! Надо двигаться, пока не начало светать. И если бой — ударить первому! Пусть по мне равняются остальные комбаты! Первый батальон должен быть первым везде!»

Спотыкаясь в темноте о клочья прошлогодней травы, Яковенко спустился вниз по склону оврага.

— Гурьев! — вполголоса окликнул он, вглядываясь в густой овражный мрак.

— Здесь! — ответили снизу, и в темноте задвигалась, медленно подымаясь вверх, чуть заметная красная точка. Она на секунду вспыхнула желтым огоньком, метнулась в сторону и где-то внизу рассыпалась мелкими тусклыми искрами. Старший лейтенант Гурьев, бросив папироску, подошел к комбату.

— Товарищ капитан? — вполголоса спросил он, внимательно приглядываясь. Гурьев в темноте видел особенно плохо.

— Вот что, — сказал Яковенко, — подымай батальон. Пойдем вперед, на высоты.

— А если в Комаровке противник? Ведь мы тогда его оставляем слева, открываем фронт! Вот смотрите…

Гурьев торопливо вытащил планшетку, щелкнул кнопкой фонарика и поднес освещенную карту к глазам комбата. Но тот досадливо отвернулся, сдвинул кубанку на лоб и сказал решительно:

— Чего смотреть? Приготовиться к движению!

— Слушаю! — старший лейтенант круто повернулся и ушел.

«Рассердился!» — подумал Яковенко о Гурьеве. В глубине души он почувствовал еще неясную тревогу. Но уже принятого решения менять не хотел. «Решение правильно уже тем, что оно своевременно», — этой заученной истиной Яковенко пытался успокоить себя. «Все рассчитывает да примеряет — прямо беда! — думал он о Гурьеве, стараясь убедить себя, что опасения Гурьева не так уж серьезны. — Нет, брат, на войне надо действовать решительно!»

Комбат смотрел на Гурьева несколько свысока. Себя он уже считал кадровым военным и полагал, что по сравнению с его боевым опытом сравнительно мало весит вся ученая расчетливость Гурьева, который не прошел в такой мере, как Яковенко, фронтовой солдатской школы и попал в штабные офицеры сразу из училища. Но одновременно с этим Яковенко уважал Гурьева за выдержку в бою, за то, что тот умел разбираться в людях, был тактичен и настойчив, где надо, а уставы, топографию и вообще военные науки знал лучше, чем сам комбат. Однако Яковенко никогда не говорил об этом ни самому Гурьеву, ни кому-либо другому.