Путешествие на Запад. Том 3 - У. Чэнъэнь

class="v">Легкость походки ее у всех вызывает зависть,

Ножки ее малы, как священного лотоса завязь,

И, как побеги бамбука, руки нежны и красивы.

Людям простым она гостьей небесной казалась,

Обликом светлым своим и одеждою прихотливой,

Словно с девятого неба на землю решила спуститься,

Где красота ее яркой звездою сияла!

Можно ли видом подобным и прелестью небывалой,

Пусть лишь однажды узрев их, на веки веков не плениться?

Дурень, разглядев все прелести государыни, не мог удержаться от восторга. Изо рта у него потекли слюнки, сердце забилось, весь он как-то размяк, и ему казалось, что он тает, словно снежный лев у жаркого костра.

Между тем государыня подошла к Танскому монаху, взяла его за руку и нежным голосом проговорила:

– О брат императора! Прошу тебя сесть в колесницу. Мы отправимся с тобой во дворец, в зал Золотых колокольчиков, и там обвенчаемся.

Несчастный Танский монах дрожал всем телом и едва держался на ногах, словно пьяный или безумный.

Сунь У-кун, находившийся рядом, подбадривал и наставлял его:

– О мой учитель, нельзя быть столь застенчивым. Прошу тебя, прими предложение государыни и займи место в колеснице. Надо поскорее выправить подорожное свидетельство. Останешься здесь, а мы отправимся за священными книгами.

От волнения Танский монах не мог произнести ни слова. Он погладил Сунь У-куна, и слезы брызнули у него из глаз. Однако Сунь У-кун быстро проговорил:

– Учитель! Не надо огорчаться! Такое счастье редко кому выпадает на долю! Чего же еще желать?

Танскому монаху ничего не оставалось, как последовать совету Сунь У-куна. Он незаметно смахнул слезы и, притворившись веселым, приблизился к государыне и…

За руки взявшись, пошли они вместе,

Вместе в златую взошли колесницу…

Праведник горькою думой томится,

Думы его – не о милой невесте:

Всею душою он к Будде стремится,

Брак для него – лишь позор и бесчестье…

Мысли иные тревожат царицу:

С тем, кто быть должен ее господином,

Хочет прекрасная девушка слиться

В нежности равной и в страсти единой;

Думы монаха в Линьшане витают,

В крае, где Будда благой обитает.

От нетерпенья невеста сгорает,

Мысли красавицы – только о муже,

Больше никто ей на свете не нужен.

В нежных речах своих, лжив и притворен,

Страсти неискренней мнимо покорен,

Он от нее свои чувства скрывает.

Если с открытой душою мечтает

С ним она в мире прожить и согласье,

Радости с ним разделить и несчастья,

Он себе доли такой не желает:

Хочет монах избежать искушенья,

Чтоб не нарушить обетов безбрачья.

Жаждет она его ласки горячей,

Он же от ласк ее жаждет спасенья.

Хочется ей, чтобы день был короче,

Ждет не дождется красавица ночи,

Чтоб из невесты в жену превратиться.

Он из сетей ее вырваться хочет,

Ищет путей, чтоб от девушки скрыться…

Так они едут вдвоем в колеснице,

И догадаться царица не может,

Что на уме у монаха таится,

Что его сердце и душу тревожит…

Все военные и гражданские чины, наблюдавшие, как их государыня села в колесницу плечом к плечу с Танским монахом, стали весело переглядываться и перемигиваться и, замыкая парадный выезд, проследовали обратно в город.

Тогда только Сунь У-кун велел Ша-сэну взять поклажу, а сам повел белого коня вслед за выездом. Чжу Ба-цзе побежал вперед и первым оказался у ворот терема Пяти фениксов. Там он поднял крик:

– Вы что же это, думаете так все обойдется! Нет, не надейтесь! Пока не будет угощения с вином, свадьба не состоится.

Все дворцовые служительницы насмерть перепугались и побежали к свадебному поезду жаловаться:

– О повелительница наша! У ворот двора стоит тот, с длинным рылом и огромными ушами, и орет, требуя угощения и вина.

Государыня прижалась к Танскому монаху, приблизила к его лицу щечку, нежную, как персик, раскрыла свой благоуханный ротик и вполголоса спросила:

– Мой дорогой! Этот, с длинными выпяченными губами и огромными ушами какой по счету ученик?

– Второй, – отвечал ей Танский монах. – Он очень прожорлив и только и думает, как бы ему поесть всласть. Надо накормить и напоить его, только тогда он угомонится.

– Все ли сделано, как я приказывала? – спросила государыня служительниц дворца.

– Все готово, – хором отвечали служительницы, – поданы два вида блюд: скоромные и постные. Они уже на столе в Восточном зале.

– А почему приготовили два вида блюд? – удивилась государыня.

Одна из служительниц пояснила:

– Я, ваша недостойная служанка, побоялась, что названый брат Танского императора и его ученики привыкли только к постной трапезе, вот и приготовила на всякий случай два вида блюд. Тут государыня усмехнулась и, прильнув щечкой к лицу Танского монаха, игриво спросила:

– Дорогой мой! А ты предпочитаешь скоромное или постное?

Танский монах, не задумываясь, ответил:

– Мы, бедные странствующие монахи, едим только постное, но обета воздержания от вина не давали. Позволь же моим двум ученикам выпить несколько чашечек простого вина.

Не успел он договорить, как появилась старшая советница и доложила:

– Прошу вас пожаловать в Восточный зал откушать! Сегодня ночью должен появиться молодой месяц, и это будет самое счастливое время для вашего бракосочетания. Завтра солнце пересечет полуденную линию неба. В этот час мы будем просить названого брата Танского императора и нашего повелителя занять царский трон и возвестить новую счастливую эру своего правления!

Государыня была счастлива. Она взяла Танского монаха за руки, вместе с ним сошла с колесницы, и они вдвоем проследовали через главные ворота.

Из башни высокой чудесная музыка льется,

Звучанье свирелей и флейт далеко раздается,

Глядит потрясенный народ

На колесницу златую в узорах блестящих,

На светоносных драконов, недвижно стоящих

У настежь раскрытых ворот.

Сегодня украшены дивно чертоги царицы,

Из древних курильниц дымок благовонный струится

Куда ни взгляни,

Повсюду, в янтарных, порфировых, яшмовых залах,

Блистая, слепя, словно сотни светил небывалых,

Сияют огни.

На ширмах из перьев павлиньих колеблются тени

От тонких карнизов резных, от лепных украшений,

От стройных точеных колонн…

Китая достойны беседки дворца и палаты,

Любой, кто их видел, замрет, восхищеньем объятый,

Такой красотой поражен.

В Восточном зале их встретили музыкой и пением, удивительно нежным и