Вольфсберг-373 - Ариадна Делианич

Он передал тот конверт без адреса, который везли сопровождавшие нас до лагеря сержанты.

— Что с ним делать? Кому передать?

— Вашему старшему офицеру.

Остывший за ночь мотор «Тришки» не хотел заводиться. Борис нервничал. У него дрожали руки. Ему так хотелось скорее вырваться из этого жуткого лагеря! А в нем просыпалась жизнь. На дороге появились какие-то люди. Они, в тон всей обстановке, были одеты в серое и громко на ходу стучали деревянными сабо. На длинных палках, положенных на плечи они несли котлы, от которых шел пар.

— Кто они? — буркнул Борис, бросая на них осторожный взгляд.

Через месяц я точно узнала ответ на этот вопрос. Выезжая, мы еще раз бросили взгляд на надпись над воротами «Internment Camp 373» а внизу, крупно: Wolfsberg.

В Фелькермаркте нам без проволочки дали два бидона бензина — больше, чем мы смели ожидать. Когда мы приехали в Тигринг, нас встретили равнодушно: никто не волновался, так как нас так быстро не ожидали. Мы разочаровали людей тем, что приехали с пустыми руками, ничего не узнав о «Варяге». Однако, мой доклад и рассказ о встрече с генералом фон-Паннвицем произвели сильное впечатление.

Я передала майору Г. конверт. В нем, как это ни странно, оказался мой допрос, одна из копий, с припиской внизу: «Установлено, что не является советским агентом или шпионом», сделанной капитаном Кингом. Этот листок и сегодня находится в моих личных бумагах…

Очевидно, уже в те времена, несмотря на «боевую дружбу», несмотря на то, что они шли во всем навстречу Кремлю, англичане не доверяли советчикам.

Вероятно, они знали, что во многих русских частях, носивших немецкие формы, были вкраплены сексоты, которые играли свою роль до конца и снимали с себя маски только тогда, когда эти части, в порядке выдачи, попадали в руки советских «репатриаторов».

Я думаю, что и самый допрос в комнате, бок-о-бок с помещением, занимаемым советским офицером для связи, было известным «испытанием огнем», через которое я должна была пройти, для того, чтобы заслужить относительную свободу, т. е. возможность вернуться в Тигринг.

О «Варяге» мы получали сведения от пробравшегося к нам лейтенанта Али Я. Полк должен был изменить маршрут и, вместо того, чтобы добраться до Шпитталя на Драве, был отправлен в Италию, где пережил свою трагедию. Старые эмигранты были интернированы, как военнопленные. Подсоветских выдали в СССР. Правда, некоторым из них удалось спрыгнуть с поезда и бежать во время проезда через Австрию и даже из Сигет-Мармароша в Венгрии, и позже, ведомые инстинктом гонимого зверя, звериным же чутьем они нашли нас в Тигринге и разделили с нами нашу судьбу.

ВОЛЬФСБЕРГ 8-ГО АВГУСТА 1945 ГОДА

…Нуссберг. Маленькое селение, заброшенное в горах Каринтии. В Нуссберге казаки — печальные остатки некогда сильного, бравого, боевого корпуса генерала Гельмута фон-Паннвиц. Они — пленные. Пленные в относительной свободе. Такие же, как чины Русского корпуса, расположенные частями в этом же районе, сгруппированные по поселкам вокруг местечка Клейне Сан Вайт, в котором находятся их штаб и командир полковник А. И. Рогожин. Такие же, как и «Варяги» — батальон этого полка, разбивший палатки и шатры у села Тигринг.

Я — с казаками. Я не покинула своих «Варягов»: я просто перешла туда, где оказалась нужна, тем более, что внизу у нас, в Тигринге, было много военнослужащих женщин, сестер милосердия, телефонисток, машинисток, были жены офицеров и солдат, и, следовательно, было кому позаботиться о лазарете, дежурной службе при все еще не утерявших свою важность штабах, на кухне, в швейной. Старшой у казаков, их последний командир, майор В. Островский — мой друг. Там, среди казаков, у меня было много друзей. Мне хотелось им помочь. Жизнь была тяжелая, голодная. Казаки на волосок избежали сначала выдачи, а затем расстрела. Им нужны были руки, готовые работать на кухне, собирать в лесу грибы и ягоды — главную пищу, зашивать порванное, вымыть и выгладить одежду, отвечать на телефонные звонки…

Наша «относительная свобода» заключалась в том, что мы на законном основании могли передвигаться в районе расположения пленных русских частей. Англичане, оккупировавшие Каринтию от югославской границы до местечка и туннеля Мальниц, откуда шла территория американцев, смотрели первое время сквозь пальцы на наше «незаконное» передвижение. По разрешениям, ездили за продуктами в Клагенфурт, Фельдкирхен, Виллах. Тогда у нас еще были грузовики и даже легковые машины, и еще давали какое-то количество бензина.

Но и без всякого разрешения люди стали разбегаться.

Одни узнавали о местонахождении их семейств, другие просто тянулись в Германию, в Баварию, узнав о большом скоплении русских в Мюнхене и его окрестностях. Всех беспокоила близость советской зоны, и в летние месяцы 1945 года мы все еще стояли на шаг от возможного окружения английскими танками и новой волны выдач в красные лапы.

Командиры частей относительно сквозь пальцы смотрели на уход людей, поскольку это не вредило дисциплине, не нарушало морали и духа корпуса, в батальоне Варяга и в казачьем стане. В многих случаях специально снаряжали гонцов, говорящих по-немецки, переодевая их в штатское платье, для того, чтобы входить в связь с русскими частями и группировками, собирать сведения о судьбе близких, находить рассеянных по лазаретам и лагерям для военнопленных, а главным образом, для того, чтобы узнать хоть что-нибудь о Власове и его частях, о которых мы в то время ничего не знали.

Так пришла и моя очередь быть отправленной в Мюнхен и дальше для сбора сведений. Все это делалось с согласия полковника А. И. Рогожина, признанного англичанами старшим над всеми русскими пленными частями, находившимися в расположении Клейне Сан Вайт. Назначен был день — 9 августа.

Я уже писала о том, что наши военные шоферы собрали из разных частей всевозможных и очень многочисленных военных «фольксваген» машин одну очень оригинальную, получившую имя «Тришка». «Тришка» бегал, чихая, кашляя, развинчиваясь, на рваных, чиненных и перечиненных покрышках и внутренних шинах, но он бегал. «Тришка» возил меня в прежние «экскурсии» в поисках следов полка Варяга и других русских частей. «Тришка» был незаменим. На него никто не мог польститься. Он скорее напоминал «примус» или кастрюлю, чем автомобиль, и на «Тришке» я собиралась доехать до австро-немецкой границы в лучшем случае, или хоть до Мальницкого туннеля в крайности, и дальше продолжать «по образу пешего хождения». Штатского у меня ничего не было. Та форма, которую я носила, в рюкзаке смена белья и остатки сербской формы — это было все мое богатство. Одна из сестер милосердия предложила мне свою серенькую форму, шапочку и передник. Женщины, служившие в Красном Кресте, имели все же преимущество на всех дорогах.

Спускались сумерки дня 8-го августа. В открытые окна врывался вечерний гомон птиц, стрекотание кузнечиков, ржанье казачьих лошадей, возвращавшихся с пашни, и крепко тянуло дымком с костров, на которых готовилась незатейливая еда.

Мы жили в доме богатого «бауэра» Ясеничнигг. Занимали две комнаты на верхнем этаже. В одной — три офицера, в другой — полевой телефон, пишущие машинки и я. Мне разрешалось варить для офицеров в кухне у хозяев, и в этот вечер, мой последний вечер перед походом на Мюнхен, я наготовила котлет из конины, соус из белых грибов и «крэм» из собранной свежей, душистой лесной земляники. Лукулловский ужин, который мы, конечно, не хотели съесть одни. По телефону было сообщено в Тигринг, «варягам», и мы ожидали гостей, помощника командира полка Варяг, майора Г. Г., и капитана К. В комнате у майора О. собрались казачьи офицеры, стол из ящиков и козел был накрыт простынями, поставлены «приборы» из крышек к походным котелкам, с походными же, складными вилко-ложко-ножами.

Тихо позванивал телефон, давая позывные разным линиям. Я сидела у себя, подшивая подол чересчур длинного платья сестры милосердия. На заре должен был за мной придти «Тришка», снизу, из Тигрннга, и верный, как я думала, шофер Борис Ч. должен был меня отбросить, как можно, дальше отсюда, ближе к цели моего пути.

Монотонность привычных звуков, пересмеивания солдат, голоса денщика Иванушки и ординарца Иванова прервало гудение автомобильных моторов. Ясно можно было различить, что идет не один майорский «Штайер», а две-три машины. Я ужаснулась. Бывало, что наезжали неожиданные гости, каждому находилось место сесть на кровати или на чемодане и хоть немного еды, но в этот вечер, перед «походом», у меня просто не было желания выдумывать, как разделить пищу на «энное» количество голов.

Невидимые машины всползли на горку. Я слышала, как они развернулись во дворе перед домом Ясеничниггов. Долетал в открытое окно гул голосов и донесся странно нервный, приподнятый голос майора Г. Г.: