Морверн Каллар - Алан Уорнер

– Просто не смогла встать как-то утром с кровати. Моя мама просидела с ней всю ночь, пока та не преставилась. Бабуле было за девяносто.

– Какой ужас, – вздохнула я.

– Где ж ты была, Морви, когда мы в тебе так нуждались? Могла бы хоть позвонить.

Я кивнула, соглашаясь, и произнесла:

– Этого не объяснить. Там так чудно, так прикольно. – Я покачала головой, подняла глаза и спросила: – Отца не видела?

– Он здесь, – сообщила Ланна.

– Где же?

– Здесь, – повторила она, кивая на поднос с напитками.

– А-а… – произнесла я.

– Я хочу сказать, ты была далеко, когда он в тебе нуждался, – заметила Ланна.

Я последовала за ней. Рыжий Ханна сидел за маленьким столиком. Едва завидев меня, вскочил, смеясь, и чмокнул куда-то в щеку.

– Загорела малость, – пробасил Рыжий Ханна.

– Ага, – подтвердила я.

– Новости уже слышала?

– Я ехала с Коллом. Сама, считай, работу потеряла. Это факт. Завтра пойду и получу расчет.

– Послушай, Ланна могла бы пожить у тебя. Я бы подкидывал вам деньжат. Это же все временно. Профсоюз будет сражаться до последнего. – Рыжий Ханна улыбнулся подружке.

Ланна предложила угоститься «Регалом», я вытянула сигарету из пачки и дала всем прикурить от золоченой зажигалки.

Установилось долгое молчание, я пускала дым.

– Ну, вот, – промямлила Ланна.

– А, да, – протянул Рыжий Ханна.

Он уже изрядно насосался, но все ж плеснул из своей пинты в пустой бокал, а Ланна подвинула мне его через стол. Я кивнула. Волна какого-то чувства начинала разливаться по мне.

– Расскажи Морви о стриптизерше, – предложила Ланна.

Рыжий Ханна начал:

– Это просто безумие. Были только мужики, около сотни. Хиферен и Панатайн, Мокит со своими сумасшедшими приятелями-рыбаками. С острова мужики подтянулись и сыновей с собой взяли. Она вышла, и, кроме шуток, Горбылю пришлось прекратить это.

– Как так? – удивилась я.

– Они реально готовы были ее изнасиловать. Девчушка была в ужасе. Зеленая – твоего с Ланной возраста. Горбыль взобрался на сцену и велел парням в первых рядах держать себя в узде, а то никаких больше девушек. Тут, конечно, чуть ли не восстание началось. Все эти рыбаки орали: «Она что, монашка? Монашка?» Горбыль приказал им не распускать руки. Ну, рыбаки свистят и шипят. Тут появляется Панатайн, поворачивается спиной к сцене, трясет головой и – вот псих! – давай скидывать с себя одежду, а потом садится опять за свой столик у сцены. Приятели Панатайна, понятно, в покатуху. Ты ведь эту братию знаешь – сплошь на каких-то наркотиках сидят. В общем, они все тоже давай разоблачаться. Человек тридцать их, все голые у сцены. Когда вышла девушка выделывать свое под музыку, парни не особенно-то и смотрели на нее, а мужики просто сидели, абсолютно в умат, играли в карты и болтали, будто она невидимка. А Панатайн даже поднялся и принес выпивку. Ничего более сумасшедшего ты не видела, а девчушка не могла врубиться, что это за дурдом такой.

– Жаль ее, – кивнула я.

– Э-эх! Где еще такой порт сыскать, – протянул Рыжий Ханна.

Я повернулась к Ланне:

– Курис Джин что-нибудь говорила перед смертью?

– Говорила ли она что-нибудь? – переспросила Ланна.

– Ага.

Ланна задумалась:

– Чудно как-то. Мама сказала, прежде чем лечь спать, она все твердила одно и то же, вновь и вновь.

– А что, твоя мама помнит?

Ланна посмотрела на меня:

– Не-а, ведь Курис Джин говорила по-гаэльски, а моя мама не знает гаэльского.

На меня почему-то накатила новая волна чувств, посильнее прежней. Рыжий Ханна двинулся за выпивкой. Вернулся с двумя порциями «Саутерн комфорт» и лимонада, но порция Ланны была двойная.

– В туалет схожу, – объявила я.

Заперлась в кабинке, села на унитаз, спрятав лицо в ладонях, и дала волю чувствам. Пока я продиралась обратно, они отпрянули друг от друга.

Я села, уставилась в пол между ног. Заметила, что и Ланна сидит в той же позе. Сглотнула, шмыгнула носом – аж мурашки пошли – и попросила:

– Ссуди тогда нам пятерку, я закажу выпивку.

Упившиеся вусмерть и промокшие, мы втроем возвращались домой мимо видеопроката, Сент-Джонз, «Бейвью» и «Феникса». Ланна повисла на руке Рыжего Ханны. Она вдруг остановилась и подождала, пока я подтянусь. Закинула мне руку на плечо и говорит:

– Морви, можно мы у тебя заночуем? А то Ви Ди постоянно звонит в Комплекс. Никакого покоя.

– Ага. Поступай как знаешь, – бросила я.

– Ты в порядке?

– Угу.

– Погоди, вот скоро перееду к тебе! Отлично заживем, – порадовала она.

Они подождали, пока я отопру дверь и впущу их. Я включила чайник. Не успел он закипеть, как Ланна с моим приемным отцом уже обжимались на диване.

Я свернулась у их ног перед проигрывателем компакт-дисков и поставила Unlimited Edition группы Can. Глянув украдкой через плечо, я заметила лишь задранные ноги Ланны. Заскрипели диванные пуфики, и тут заиграла Gomorrha (декабрь 1973-го).

Рыжий Ханна встал и поплелся в туалет; послышался плеск. Ланна уселась, посмотрела на меня и говорит:

– Хочешь, десятку одолжу?

– Ага, хорошо бы, – пробормотала я.

Ланна достала десятку и положила ее на стол.

Рыжий Ханна притащился обратно. Я посмотрела ему прямо в глаза, а он буркнул:

– Тебе ж Ванесса даже не нравится.

Я встала, прошла в туалет и заперла за собой дверь.

Когда вышла, звучал TV Spot (апрель 1971-го), а из моей спальни доносились смешки. Я села на диван, увидела, что Ланна оставила свой «Регал», и закурила. Потом поднялась, взяла с Его стола каталоги и письмо с той чудной маркой. Каталоги швырнула в мусорное ведро.

Конверт надорвала и прочитала напечатанные на бумаге строчки. Бросила взгляд через комнату на полоску света под дверью спальни.

Я снова пробежала глазами строчки.

Положила письмо рядом с собой, у бедра, бумага затрепетала. Зазвучала The Empress And The Ukraine King (январь 1969-го).

Я подняла письмо вновь и еще раз его прочитала.

В два шага оказалась у чулана. Открыла дверь и стянула на пол сложенные стопкой полотенца. Обеими руками я спустила вниз старый коричневый чемодан, покачнулась и, повернувшись, села его возле магнитофона. Откинула крышку чемодана и принялась бегло просматривать коллекцию. Есть разница в том, как стукаются друг о друга компакт-диски (резко и отрывисто) и кассеты (мягко и глухо). Пластинки перекладываются со вздохом. Как часто доводилось мне класть пластинку из Его или своей коллекции в чемодан. Иногда я совала туда и кассету или компактный диск.

Я вытащила свою банную сумку из дорожной. Подошла к столу, залезла под него и сунула вилку в розетку. Набрала на экране Его компьютера: «Уехала рейвоватъ. Не беспокойся обо мне. Все здесь распродай. Морверн». Звучала Connection (март 1969-го). Я выключила проигрыватель, вынула компакт-диск, положила его в футляр и бросила в чемодан. Защелкнула замки и попробовала поднять его. Ничего, вот только кассеты о дно стучат.

Достав письмо от Его адвоката, я пропустила кусок, касающийся перевода денег на мой счет, и всю эту лабуду насчет налогообложения. Там еще говорилось, что я должна сообщить адвокату Его последний адрес. И о том также, что они могут консультировать меня насчет вложений, поскольку у конторы многолетний опыт по части дельных советов. Я нашла то место, где обозначалась сумма, которую налоговое ведомство в конце концов позволило им перевести на мой счет.

Взяла из шкафчика плеер и положила его в карман кожанки. Даже не оглянулась – просто потянула ручку двери, как могла мягко, а потом просунула ключи внутрь через щель для почты.

Дождь падал стеной, улицы были пустынны, но я шла бодро. Капли стучали по кожаной куртке и чемодану. Мои часы показывали около трех.

Добравшись до банкомата, я сунула в щель карту и проверила баланс. Он перевел на меня наследство своего отца: сорок четыре тысячи семьсот семьдесят один фунт семьдесят девять пенсов.

Я затрясла головой, смахивая капли дождя, которые падали с крыши. Сняла дневной лимит в двести пятьдесят фунтов. Обвела взглядом пустынный порт. Волны всё бились о дамбу.

В полпятого утренний подкидыш компании «Альгинат» довезет меня до концессионных земель, где я смогу пересесть на автобус из Центрального пояса. Несколько дней проведу в Лондоне. А пока надо было убить больше часа. Я стала взбираться по лестнице Иакова под дождем, к «причуде», странному сооружению из камня, глядящему на порт сквозь тучи брызг. И по-прежнему ничего было не разобрать за тучами в той части перевала, где раскинулась Его деревушка.

Впервые вернувшись на курорт, я села на балконе снятой мною квартиры и наблюдала, как меняется свет на море. Я-то думала, вот переберусь сюда жить и стану обрабатывать воском ноги и линию бикини. Затем меня осенило: с воском возятся лишь для того, чтобы сэкономить время и не брить их каждое утро, но, в конце концов, время стало той вещью, которую я могла тратить на себя, так что теперь я брила ноги каждое утро.