1812 год - Карл Клаузевиц

Генерал Витгенштейн был человек за 40 лет, полный усердия, подвижности и предприимчивости. Впрочем, его уму недоставало некоторой ясности, а деятельность его не отличалась выдающейся энергией.

Начальником его штаба был генерал-майор д'Овре, саксонец по рождению; ему было свыше 50 лет, и он уже давно находился на русской службе. Это был в высшей степени добродушный человек, отличавшийся благородным характером, деловитостью и широким общим образованием. При его добросовестности и усердии забота о благе государства служила постоянным стимулом его деятельности. Но солдатского ремесла он не усвоил полностью. Он не умел браниться и быть резким, что часто является необходимым.

Генерал-квартирмейстером был генерал-майор Дибич. Пруссак по рождению, он еще молодым человеком из прусского кадетского корпуса поступил на русскую службу, сделал быструю карьеру в гвардии и в генеральном штабе и достиг чина полковника; в течение этой кампании в возрасте 27 лет он уже был произведен в генералы. В штабе армии Витгенштейна он был главным действующим лицом.

С юных лет он отличался прилежанием и приобрел по своей специальности ценные познания. Пылкий, храбрый и предприимчивый, способный к быстрым решениям, он отличался большой твердостью и здравым смыслом, смелостью и властностью и умел увлекать за собою людей; честолюбие его было очень большое. Таков был генерал Дибич, и эти качества выработали в нем упорство в достижении целей. Обладая благородным сердцем, открытым и честным характером и не имея ни малейшей склонности к интриге, он не мог не покорить в скором времени генерала Витгенштейна и генерала д'Овре. Как мы видим, главная квартира Витгенштейна в лице трех главнейших ее представителей состояла из благороднейших людей, полных самого добросовестного усердия и доброй воли, без малейшей задней мысли, причем у них не было недостатка ни в проницательности ума, ни в ловкости характера. При беспристрастном и трезвом исследовании отдельных эпизодов похода Витгенштейна они окажутся вполне отвечающими качеству работы его штаба.

Когда автор прибыл в эту армию, она только что отразила последнюю попытку французских маршалов атаковать ее под

Смолянцами. Армия оценивала этот бой как новую победу; в войсках говорили о 17 настоящих сражениях, которые дала витгенштейновская армия. Этим хотели лишь отметить ту значительную активность, которая царила на этом театре войны. На победу же при Смолянцах смотрели как на успех в чисто оборонительном сражении, в котором преследование не играет особой роли.

Согласно инструкции императора Витгенштейн должен был совершенно вытеснить из этого района маршала Удино, отбросить его к Вильно и затем всецело предоставить Штейнгейлю удерживать его от дальнейшего участия в кампании. Не останавливаясь на курьезной путанице этой крайне непрактичной диспозиции, мы здесь только отметим, что все это не осуществилось. Удино отошел к Виктору в район между Днепром и Двиной, и только состоящий из нескольких тысяч человек 6-й корпус отошел к Вильно; Штейнгейлю не удалось сформировать отдельную армию, и лучшее, что он мог сделать, - это присоединиться к Витгенштейну.

Витгенштейн располагал немногим больше 40 000 человек; силы Удино и Виктора оценивались, по меньшей мере, как равные. К тому же надо было оставить что-нибудь и против Вреде; таким образом, если бы Витгенштейну удалось лишь сковать находившиеся против него неприятельские корпуса, то и в этом случае у него было бы достаточно дела. Сверх того, в инструкции значилось, что Витгенштейн должен занять реку Улу ниже Лепеля, а затем ожидать дальнейших распоряжений.

Все это не давало Витгенштейну каких-либо оснований покидать окрестности Чашников.

Итак, он спокойно оставался еще 8 дней после боя под Смолянцами на месте. 20 ноября он узнал, что стоявшие против него маршалы продвигаются по направлению к Березине, что служило признаком приближения главной французской армии, о которой, впрочем, знали только то, что она в сильно ослабленном состоянии достигла Смоленска. Витгенштейн решил двинуть свои авангарды, стоявшие но дорогих в Черею и Холопеничи, непосредственно за неприятелем, а с главными силами перейти в Черею, где он все еще сохранял возможность прикрывать Улу, и если бы Наполеон избрал это направление, то преградить ему путь за этой рекой.

22-го Витгенштейн узнал о прибытии в Борисов Чичагова. Последний предложил ему подойти к Борисову настолько, чтобы они могли действовать совместно. С этой целью генерал Витгенштейн перешел 24-го в Холопеничи. Здесь стало известным о боях под Красным, а также, что Наполеон 19-го был в Орше, а Кутузов, остановившись на несколько дней для отдыха, выслал для преследования всего лишь авангард в 20 000 человек, который двигался за французами на расстоянии одного перехода. В то же время поступило сообщение о чрезвычайно неудачном бое, который имела на левом берегу Березины дивизия Палена, входившая в состав армии Чичагова.

Теперь все нити увязывались в один решающий узел. Армия адмирала Чичагова преграждала переправу через Березину у Борисова и на переход вверх и вниз по течению ее. По данным, имевшимся об этой местности, можно было с достаточной уверенностью полагать, что французская армия не в состоянии в этом районе форсировать переправу.

Таким образом, зародилось предположение, что она свернет либо вправо, либо влево и двинется или по дороге на Лепель, или по дороге на Бобруйск. В данных условиях более вероятным представлялось, что она направится на Бобруйск, так как в направлении Лепеля она должна была столкнуться с Витгенштейном. Витгенштейн, который нес особую ответственность за Лепель и Улу, должен был считаться с последней возможностью и, следовательно, занять такое положение, которое позволяло бы перейти на Лепельскую дорогу или занять линию реки Улы. Поэтому он не мог двинуться за Березину на соединение с Чичаговым. Самым верным способом обеспечить свое участие в предстоящих событиях было бы движение Витгенштейна 25-го или 26-го прямо на большую дорогу ведущую от Смоленска на Борисов.

Если бы оказалось, что Наполеон уклонился влево, то Витгенштейн этим движением приближался к нему, а если бы он еще находился на большой дороге или продвигался бы на Лепель, то можно было бы его атаковать и расстроить все его планы.

Однако, раньше всего Витгенштейн имел против себя двух французских маршалов, соединенные силы которых расценивались им почти как равные ему по силам. Если даже один из них и повернул бы на Борисов, то все же он находился бы неподалеку по ею сторону реки, так что другой маршал мог легко оказать ему поддержку. Так называемая великая французская армия, приближавшаяся под личным водительством Наполеона, по некоторым сведениям все еще достигала 80 000, а по минимальной оценке ее численность все же определялась в 60 000 человек боеспособных солдат. Не следует чрезмерно удивляться столь преувеличенной оценке: правда, было известно, что французы понесли огромные потери, но думали, что эти потери будут достаточно верно учтены, если из общего числа в 300 000 человек, прошедших по этой дороге три месяца тому назад, все же признать уцелевшими 60 000 боеспособных солдат. Последние официальные данные, имевшиеся относительно численности неприятельской армии, относились ко времени, предшествовавшему боям под Красным; тогда эти данные являлись значительно преувеличенными Кутузовым, а огромные потери, понесенные неприятелем во время и после этих боев, точно установить было невозможно. Наблюдение, производимое во время рекогносцировок, крайне затруднялось, так как не легко было разобраться, какая часть движущейся массы французов была еще боеспособна и какая представляла безоружных. Словом, понятно и простительно, что в главной квартире Витгенштейна полагали, что имеют перед собой армию в 90 000-100 000 человек, тогда как теперь мы знаем, что она равнялась приблизительно 30 000.

От адмирала Чичагова Витгенштейн не мог ждать никакой помощи, так как тот был связан сильно растянутым оборонительным расположением; сверх того, при его попытке переправиться через реку он получил такую здоровую пощечину, что можно было предвидеть, что едва ли он захочет подставить себя под вторую такую же.

Главная русская армия отказалась от непосредственного преследования, и даже ее авангард отстал на целых два дневных перехода. Таким образом, Витгенштейн оказался в полном одиночестве и в первый день боя не мог рассчитывать на какую-либо поддержку, не было достаточной уверенности на получение ее и во второй день. При таких обстоятельствах движение вслепую вперед было бы подобно прыжку в бездну Курция.

Если бы Витгенштейн сделал 25-го один переход из Холопеничей в направлении на Борисов, а 26-го атаковал все, что ни встретил бы на пути, то, пожалуй, бездна не оказалась бы так глубока, как того опасались. Может быть, Наполеон и разбил бы его, но во всяком случае он помешал бы переправе французов в этот день и, пожалуй, сделал бы ее невозможною и в дальнейшем. Однако, такое самопожертвование для общего блага, которое выглядит так эффектно в книгах, представляет собой нечто такое, на что в действительной жизни никогда не следует рассчитывать за исключением тех редких случаев, когда оно с достаточной авторитетностью категорически вменяется в обязанность.