Весь в папу! - Марина Серова

— Откройте дверь собачке-то, — посоветовала я, затягиваясь поглубже и выпуская струю дыма в сторону несчастного Алексанова.

Он вздрогнул.

Отчего-то присутствие «собачки» его вывело из себя почище моей наглости.

Он пнул ногой по двери и потребовал:

— Замолчи!

— Папа, пусти… — услышала я сдавленный хрип.

— Ну, вот. Сыночек здесь… Отец, слышишь, рубит, а я отвожу…

Все нормально в стране советов. Преемственность поколений — главный залог будущего процветания Отечества!

Я засмеялась.

Уморительность ситуации заставляла забыть, что эти два недоноска могут быть смертельно опасными.

Мой смех, кажется, стал последней каплей алексановского терпения.

— Напрасно вы так веселитесь, Танечка, — прошипел он. — Вас просили найти шантажистов? А вы, простите, про шантажистов забыли и начали совсем другими вопросами заниматься… Вот и накликали на свою голову беду. Проституток вам стало жалко?

— Они были маленькими, глупыми, беззащитными девочками, — холодно отрезала я. — То, что тогда вам удалось уйти от ответственности, несправедливо.

— Ну, от этой вашей «ответственности» я и теперь уйду, — усмехнулся он. — Алексей только ускорил ход событий. Конечно, он неординарный мальчик… талантливый!

— Весь в папу, — согласилась я. — Вам повезло с сынишкой! Такое сходство случается не часто!

Он нахмурился.

— Так что же вы скрываете, Виктор Степанович? — продолжала я. — Нездоровое пристрастие к малолеткам? Это сейчас в моде. Их, правда, не убивают… Но вы правы. Зачем существовать жалким созданиям? Они же не смогут стать столь же необходимыми обществу, как вы. Ах, как испортил вам все ваш сынишка! Проявил как-то раз самостоятельность. Решил развлечься, как вы. Вы застукали их здесь?

Я выпустила струю дыма.

— Как это было? Вы приехали с очередной кокеткой и обнаружили, что место занято? Так?

Он был в ярости. Глазки сверкали и налились кровью. Я продолжала:

— Он привязал бедную девочку скотчем к стулу. Заклеил тем же скотчем рот. И рисовал ее портрет… Сначала вы возмутились. Вы ведь чуть не убили его. Выкинули из комнаты. Девочка смотрела на вас, как на освободителя. Вы начали отклеивать скотч, но… Почему вы передумали? Похоть опять победила рассудок? В кого ваш сын ненормален? В вас…

Я помолчала. Попыталась подняться с кресла. Но мой собеседник оказался проворнее. Он тоже поднялся и погрозил пальцем:

— Не шали, детка… Не балуйся!

По бессмысленному взгляду я поняла — у Алексанова начинается приступ. Я обвела комнату взглядом. Мы были только втроем. Я, Эмми Стюарт и Алексанов…

— Мельников! Подними трубку! Какая-то девица желает говорить только с тобой!

Андрей вздохнул и подчинился.

— Алло!

— Андрей Николаевич, — услышал он голос, — Таня просила вам позвонить, они с Робином…

— Где? — закричал Мельников, сразу поняв, о какой Тане идет речь.

— Уехали на алексановскую дачу, — сменился женский голосок мужским. — Катька рыдает, Андрей Николаевич. Она больше ничего толком не скажет. А я только что видел, как отъехала брызгаловская машина… Вдруг они туда поехали, Андрей Николаевич?

Времени не было. Андрей буркнул в трубку: «Спасибо…» — быстро отдал распоряжения по телефону и вылетел в коридор.

Машина уже ждала его во дворе.

Он понял, что произошло нечто, нарушившее ее план… Они должны были появиться в окне. Сейчас он обратил внимание, что окно закрыто. Значит, Таня в опасности…

Легко подтянувшись с помощью ветки дерева, Робин перепрыгнул через ограду. Мокасины позволяли сделать шаги неслышными. Он прошел через сад и поднялся бесшумно по лестнице. Около двери сидел малорослый, без признаков пола и возраста человек и стенал:

— Папа, ты вор! Ты опять украл у меня ее… Отдай, папа!

Робин усмехнулся. Ладно. Пройти через дверь не удастся. Сюда и своих, как видно, не пускают.

Робин спустился в сад и осмотрел стену. Окно зала находилось, по его предположениям, в правой стороне. Довольно высоко.

Он увидел, что до него можно дотянуться с высокого тополя.

Конечно, рискованно… Но Татьяну нужно освободить. Можно было смело предположить, что вряд ли она в восторге от тамошнего общества…

Робин забрался на дерево легко. Не зря его в детстве дразнили Тарзаном.

С ветки ему было хорошо видно происходящее. Тогда с Ксенией его не оказалось рядом.

Жаль. До чего же жаль…

Боль пронзила сердце. Но он не обратил на это внимания. Ему казалось, что сейчас он не только поможет этой отчаянной сыщице, но и немного отдаст Ксении свой долг. И расплатится за совершенное убийство. Даже если придется пожертвовать собственной жизнью.

Раскачавшись, он легко и ловко дотянулся до подоконника и прыгнул.

Удержаться было непросто. Но Робин смог. Жалко, что окно было закрыто.

Робин толкнул створки внутрь. Они неожиданно быстро поддались.

Алексанов обернулся. Прямо перед ним, глядя на него безжалостными серыми глазами, стоял брат той девчонки… Он узнал его сразу. Страх, поднимаясь из глубин сознания, овладел разумом.

Он начал отступать.

— Слава богу! — вырвалось у меня.

Робин почти неслышно спрыгнул с подоконника.

Зову я смерть — мне видеть невтерпежДостоинство, что просит подаянья,Над красотой глумящуюся ложь,Ничтожество в роскошном одеянье…

Он читал Шекспира! И Шекспир отчего-то действовал на Алексанова угнетающе. Все-таки загадочное влияние оказывала на народного избранника классика…

Алексанов застыл. По спине прошла судорога страха. В горле появился комок.

И простоту, что глупостью слывет,И глупость в маске мудреца-пророка…

Алексанов боялся вздохнуть. Он рванулся к двери. Но рука преследователя схватила его за шею и развернула к себе.

Сейчас на него смотрели глаза, жесткие и спокойные.

И от этого спокойствия становилось особенно страшно…

Алексанов почувствовал, что живот сводит отвратительная судорога. В глазах темнело. Голову сдавил тяжелый обруч.

Парень напряженно смотрел прямо ему в лицо.

Сейчас его, Алексанова, не станет. Это несправедливо, хотелось закричать ему. Он должен жить!

— Оставьте меня в живых, — попросил он сдавленным голосом и облизнул пересохшие губы. — Я прошу вас… Я вам заплачу!

По щеке поползла слеза. Жить хотелось. Он отдал бы за это все богатства, только… Судорожно вздохнув, он рискнул посмотреть на Эмми.

Она смотрела на него. Прямо на него. В ее взгляде сквозили насмешка и жалость. Он встал на колени и поднял глаза.

— Пожалуйста, — прошептал он. Выиграть время до брызгаловского приезда холодно просчитывал ум, должен же он приехать…

Парень презрительно усмехнулся. Оттолкнул Алексанова в сторону.

— Трус, — процедил он сквозь зубы, — вспомни маленьких девчонок, старик… Они боялись меньше тебя?

Алексанов не мог пошевелиться. От толчка он пролетел через комнату и оказался прямо под портретом Эмми. Портрет Эмми его сынишка оформил в дорогую старинную массивную раму.

Алексанов ударился затылком об уголок рамы. В голове зазвенели колокола. Он схватился за голову и с удивлением обнаружил, что парень разговаривает о чем-то с сыщицей, перестав обращать на него внимание. Это было очко в его пользу. Он сможет вырваться. Осмотревшись, он увидел, что внизу картина держится на огромном гвозде. Если напрячься, гвоздь можно вытащить… Он попробовал. Гвоздь не поддавался. Парень обернулся и окинул его подозрительным взглядом. Алексанов закрыл лицо руками. Пусть думают, что он жалкий, струсивший старик… Он опять сделал попытку. На этот раз гвоздь поддался. От удачи у Алексанова перехватило дыхание.

Он дернул сильнее.

Картина наклонилась. Теперь глаза Эмми смотрели прямо в алексановские глаза. И ему стало нехорошо от ее взгляда. Со странной улыбкой на устах, Эмми наклонилась ближе… Она хотела что-то сказать ему… Что — он не успел узнать.

Угол мощной старинной рамы угодил Алексанову в висок.

Мы ринулись к Алексанову. Вид осевшего под тяжестью рамы тела пугал. Голова Алексанова упала на грудь. Я хотела нагнуться к нему, но Робин удержал меня за руку. На его лице я прочитала недоверие. Робин подошел к Алексанову и поднял безжизненную руку. Все это время мы не могли вымолвить ни слова. Я видела перед собой это тело и не могла поверить своим глазам.

— Пульса нет, — сказал Робин и посмотрел на картину. Я взглянула на него и прочла сострадание… «Господи, — хотелось сказать мне, — ведь это же — убийца!» Но злость ушла. Я видела перед собой то же, что и Робин, — нелепо погибшего старика. Старика, которого теперь стало жаль. Я взглянула на портрет. Эмми улыбалась. Как будто она сделала то, что хотела сделать уже давно, но как-то не хватало времени… В отличие от нас, у Эмми Алексанов не вызывал жалости. Она странно улыбалась и не понимала, почему это мы застыли, как идиоты?