Аврора Флойд - Мэри Брэддон

— Можете, Джон.

— И желаете ли вы мне — благодарю вас, сэр, за то, что вы назвали меня Джоном — желаете ли мне успеха?

Банкир пожал Меллишу руку, отвечая на его вопрос.

— Искренно желаю вам успеха, любезный Джон.

Итак, три сердца выдерживали борьбу весною тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. Аврора и Тольбот, разделенные друг от друга длиною и шириною половины Англии, но соединенные неосязаемой цепью, каждый день усиливались разорвать ее звено; а бедный Джон Меллиш спокойно ждал на заднем плане, выдерживая борьбу твердого сердца, которое редко не выигрывает добычи, к которой стремится, как бы высока или далека ни казалась эта добыча.

Глава XI

В ЗАМКЕ Д'АРК

Джон Меллиш, после свидания с мистером Флойдом в маленьком лимингтонском кружке, стал совершенно как дома. В отношении к старику никто не мог быть нежнее, почтительнее и преданнее этого грубого йоркширца; и Арчибальду можно бы отказать в способности любить людей, если бы он не платил взаимностью за эту преданность; следовательно, нечего удивляться, что он горячо привязался к поклоннику своей дочери.

Если бы Джон Меллиш был учеником Маккиавеля[5], а не самым чистосердечным из всех существ на свете, и тогда, по моему мнению, он едва ли бы мог придумать какой-нибудь другой, лучший способ, чем привязанность к отцу Авроры Флойд для того, чтобы заслужить право на ее признательность, И эта его привязанность к мистеру Флойду была так же неподдельна, как и все остальное в этой простой натуре.

Как мог Джон Меллиш не любить отца Авроры: он был ее отец. Он имел высокие права на преданность человека, любившего ее, любившего ее так, как любил ее Джон, безусловно, безгранично, ребячески, такою слепой, доверчивой любовью, какую только ребенок чувствует к своей матери. Может быть, на свете и есть женщины лучше этой матери, да кто же уверит в этом ребенка?

Находясь под влиянием страсти, Джон Меллиш не мог рассуждать так, как рассуждал Тольбот Бёльстрод. Он не мог отделить себя от своей любви и рассуждать, потому что любил до безумия. Он не делал вопросов о прошлой жизни любимой им женщины; он никогда не старался узнать тайны отъезда Тольбота из Фельдена. Аврора представлялась ему прелестною, очаровательною, совершенною, великим и изумительным явлением, луной, проливающей свой свет на цветники и аллеи в душистые июньские ночи.

Спокойные дни текли медленно и однообразно в этом тихом кружке. Аврора безмолвно несла свое бремя; она переносила свое огорчение с великим мужеством, свойственным подобным богатым организациям, и никто не знал, вырвана ли была змея из ее груди, или уж навсегда поселилась в ее сердце.

Самая зоркая бдительность банкира не могла проникнуть этой женской тайны; но были минуты, когда Арчибальд Флойд брал смелость думать, что его дочь была спокойна и что Тольбот Бёльстрод был почти забыт. Во всяком случае, было благоразумно удалить ее из Фельдена, и мистер Флойд предложил мистрисс Поуэлль съездить с его дочерью в Нормандию. Аврора с нежной улыбкой согласилась и тихо пожала руку отца. Она угадала побуждения старика, она поняла, что, по заботливой любви к ней, он старается удалить ее от места ее неприятностей.

Джон Меллиш, которого не приглашали участвовать в этой поездке, так восторженно отзывался об этом предложении, что было бы большим жесткосердием отказаться от его сопутничества. Он сказал, что ему знакома вся Нормандия и обещал быть весьма полезным мистеру Флойду и его дочери, которые несколько сомневались в этом, зная, как ограниченно было его знакомство с французским языком.

Но Джон сдержал свое слово: он съездил в Лондон и нанял превосходного курьера, который возил маленькое общество из города в деревню, от церквей к развалинам, и всегда отыскивал переменных лошадей для дорожного экипажа банкира.

Маленькое общество переезжало с места на место до тех пор, пока на щеках Авроры начал появляться бледный румянец. Горе ужасно эгоистично. Я боюсь, что мисс Флойд никогда не принимала в соображение, что происходило в честном сердце Джона Меллиша; а если ей когда-нибудь и приходило это на мысль, то наверно она думала, что широкоплечий йоркширец, никогда не будет серьезно страдать от любви.

Она привыкла к его обществу, привыкла опираться на его сильную руку, когда уставала; привыкла, чтобы он носил ее альбом, шаль, складной стул, привыкла, чтобы он ухаживал за нею целый день; но она принимала это как должную себе дань и делала его опасно счастливым именно тем, что безмолвно принимала эту дань.

Была уже половина сентября, когда они отправились домой, оставшись на несколько дней в Дьеппе, где купающиеся еще плескались в море в полном театральном костюме, а заведение ванн все еще горело цветными фонариками и шумело ночными концертами.

Осенние дни со своей душистой красотой были великолепны. Миновала лучшая часть года с тех пор, как Тольбот Бёльстрод сказал Авроре свое «прости», которое, по крайней мере в одном смысле должно быть вечным. Правда, Аврора и Тольбот могли еще снова встретиться; они могли встретиться и даже быть дружелюбны друг с другом; но влюбленные, расставшиеся у окна в маленькой фельденской комнатке, уже никогда снова не могли встретиться: между ними были смерть и могила.

Может быть, подобные мысли носились в душе Авроры Флойд, когда она сидела возле Джона Меллиша и глядела на разнообразный ландшафт с высоты, на которой разрушенные стены замка д’Арк еще сохраняли гордые воспоминания о минувших днях.

Я не думаю, чтобы дочь банкира очень заботилась о Генрихе IV, или о какой-нибудь другой умершей знаменитости, оставившей в этом месте воспоминание о своем имени. Она наслаждалась чрезвычайной чистотой и мягкостью воздуха, глубокой синевой безоблачного неба, раскидистым лесом, зелеными равнинами, садами с цветущими деревьями, ручейками, белыми хижинами, расстилавшимися прекрасной панорамой под ее ногами. Отвлеченная от своего горя восторгом, который внушает нам природа, она в первый раз ощутила в себе неопределенное чувство счастья и стала удивляться, как пережила она свое горе в течение стольких месяцев!

Во все эти скучные месяцы она не слыхала о Тольботе Бёльстроде, не знала перемен, какие могли случиться с ним. Он мог жениться, мог выбрать себе невесту более гордую и более достойную того, чтобы разделить его надменное имя. Аврора, воротившись в Англию, могла встретить его под руку с этой счастливой женщиной. Скажет ли какой-нибудь добродушный друг этой счастливой новобрачной, как Тольбот любил дочь банкира и как он ухаживал за ней?

Аврора стала жалеть об этой счастливой женщине, которой достанется только вторая любовь этого гордого сердца, только бледное отражение закатившегося солнца. Так как Аврора была еще далеко не сильна, то из шалей и ковров устроили для нее спокойное местечко, и она лежала на ясном сентябрьском солнце, смотря на прелестный ландшафт и прислушиваясь к жужжанию пчел и чириканью кузнечиков в гладкой траве.

Отец Авроры отошел дальше вместе с мистрисс Поуэлль, которая, с свойственною пошлым людям настойчивостью, рассматривала каждую расселину развалин; но Джон Меллиш не отходил от Авроры; он рассматривал ее задумчивое личико, стараясь прочесть его выражение, стараясь уловить проблеск надежды из случайного мелькавшего на нем выражения.

Ни Джон, ни Аврора не могли заметить, как долго длилось это его рассматривание, как вдруг, обернувшись, чтоб поговорить с Джоном о расстилавшемся у ног ландшафте, Аврора увидела, что он на коленях умоляет ее сжалиться над ним, полюбить его или позволить ему любить ее, что было одно и то же.

— Я не надеюсь, чтобы вы полюбили меня, Аврора? — сказал он страстно, — как можете вы любить? Чем может заслужить вашу любовь такой неуклюжий, долговязый человек, как я? Я об этом не прошу. Я только прошу позволить мне любить вас, позволить мне обожать вас. Вы не прогоните меня от себя, Аврора, за то, что я осмелился забыть ваши слова, сказанные мне в тот ужасный день в Брайтоне? Вы, конечно, никогда не позволили бы мне остаться с вами так долго и быть так счастливым, если бы имели намерение прогнать меня наконец: вы не могли быть так жестоки.

Мисс Флойд поглядела на него с внезапным ужасом в лице. Что это такое? Что она сделала? Еще беду? Неужели она всю жизнь будет причиною горести добрых людей? Неужели и Джон Меллиш должен был пострадать от ее безумств?

— О, простите меня! — закричала она, — простите меня! Я никогда не думала…

— Вы никогда не думали, что каждый день, проводимый возле вас, должен сделать тоску разлуки с вами еще ужаснее. О Аврора! Женщины должны думать о подобных вещах. Прогоните меня от себя — и чем я буду всю остальную мою жизнь? Человеком разбитым, годным только для скачек и закладов, готовым идти по всякой дурной дороге, бесполезным и для себя и для других. Вы должны были видеть подобных людей, Аврора, людей, которых незапятнанная юность обещала честную жизнь, но которые вдруг погибали в несколько лет безумного разврата. Десять раз из десяти женщина была причиной внезапной перемены. Я кладу к вашим ногам мою жизнь, Аврора; я предлагаю вам более, чем мое сердце: я отдаю вам свою судьбу — делайте с нею что хотите!