Гарнизон - Игорь Недозор

— Нет, вы только послушайте! — возмущался парень лет двадцати пяти в «варенке». — «Поддерживаю партийный призыв отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма. Думаю, что именно с этих партийно-классовых позиций мы и должны оценивать историческую роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина. В этом случае нельзя сводить дело к «придворному» аспекту или к абстрактному морализаторству со стороны лиц, далеких и от того грозового времени, и от людей, которым пришлось тогда жить и работать. Да еще так работать, что и сегодня это является для нас вдохновляющим примером». Каково, господа?

— Позор-р! — единогласно заревела в ответ толпа. Байдакова передернуло. И не столько от прочитанной цитаты, с мыслями которой он в общем-то был солидарен, сколько от этого обращения «господа», все больше входившего в моду. Отчего слово «товарищ», с которым делали революцию, строили первые гиганты индустрии, шли в бой в годы Великой Отечественной, стало теперь архаизмом?

— А этот, а этот перл, господа?! — поддержала молодого человека интеллигентного вида дама средних лет в строгом «преподавательском» костюме и очках. — «Первый, причем наиболее полноводный идеологический поток, уже выявивший себя в ходе перестройки, претендует на модель некоего леволиберального интеллигентского социализма, якобы выразителя самого истинного и «чистого» от классовых наслоений гуманизма. Его сторонники противопоставляют пролетарскому коллективизму «самоценность личности» — с модернистскими исканиями в области культуры, богоискательскими тенденциями, технократическими идолами, проповедью «демократических» прелестей современного капитализма, заискиваниями перед его реальными и мнимыми достижениями»…

— Позор! — воскликнул «вареный» юноша. — Мракобесие!

— Минуточку! — потрясла в воздухе пальчиком дама, призывая к тишине. — Это еще не все. Тут дальше самое интересное. «Его представители утверждают, что мы, дескать, построили не тот социализм и что-де только сегодня «впервые в истории сложился союз политического руководства и прогрессивной интеллигенции». В то время, когда миллионы людей на нашей планете гибнут от голода, эпидемий и военных авантюр империализма, они требуют разработки «юридического кодекса защиты прав животных», наделяют необыкновенным, сверхъестественным разумом природу и утверждают, что интеллигентность — не социальное, а биологическое качество, генетически передаваемое от родителей к детям. Объясните мне, что все это значит?» Нет слов, господа.

— Уж мы ей объясним, — многозначительно глядя на кулаки, пообещал краснолицый дядя в офицерском кителе, украшенном парочкой антикварных георгиевских крестов. — Придет времечко, всех краснопузых отправим в штаб Духонина! И всех инородцев заодно!

— Фи, гражданин! — брезгливо отстранился от соседа мужчина с ярко выраженными признаками «инородческой» национальности. — Как вам не стыдно?!

— А ты мне рот не затыкай, морда пархатая! Хватит, натерпелись от вас с вашей революцией! Семьдесят лет молчали!

«Вот оно, — думал Сергей Сергеевич. — Обнажились скрываемые годами язвы. Нетерпимость, грубость, шовинизм. И, главное, полная безответственность и равнодушие».

С такими вот равнодушием и безответственностью ему довелось столкнуться буквально час назад. В хорошо знакомом Доме на Старой площади…

— Вы понимаете, Сергей Сергеевич, — генсек говорил с мягким южным акцентом, выдававшим уроженца Кубанского края, где жило много выходцев из Украины, — нам сейчас не до того. Сейчас нужно о людях думать, о том, как их накормить, одеть, обуть. А вы со своими проектами. Несвоевременно, дорогой товарищ, несвоевременно.

— Но, Михаил Сергеевич, — прижав руки к груди, в который раз пытался донести до главного архитектора перестройки простую мысль Байдаков, — там же тоже люди остались. Наши, советские люди. Мы их предали, бросили на произвол судьбы. Кто о них подумает?..

— Это демагогия! — энергично махнула державная десница, как бы перечеркивая то, о чем говорилось в беседе. — Раньше нужно было думать. Когда вы замышляли ваш безумный проект, а кое-кто в Политбюро пошел у вас на поводу. Я уважал и уважаю вашего отца, Сергей Сергеевич, но, давайте говорить откровенно, вы попросту бессовестнейшим образом воспользовались его именем и связями, чтобы ввязать нашу страну в самую нелепую и дерзкую авантюру, какую только знала наша история! Слава богу, сама материя восстала против вас!

Последняя фраза звучала как-то неестественно в устах главного материалиста страны.

— Позвольте! — попытался вклиниться в поток речи генсека Байдаков.

— Не позволю! — Родимое пятно на лбу собеседника потемнело от гнева. — Нечего государственные деньги почем зря выбрасывать на ветер! Это у вас пережитки старого мышления. Перестраиваться нужно, товарищ Байдаков! Или вы предпочитаете по-новому, господине.

Глаза над курносым носом по-ленински прищурились.

— Одним словом, разговор закончен! Не до ваших бредней теперь, понятно?!

— Понятно, — поник головой ученый и, повернувшись, пошел к двери.

— Что там у нас по Крыму, Егор Кузьмич? — услышал, как генсек обращается к своему заму, присутствовавшему при разговоре. — Как идет вырубка виноградной лозы? Это очень важно в плане дальнейшей борьбы с пьянством и алкоголизмом…

Да, борьба.

И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди.

«Октябрь и перестройка: революция продолжается», как был озаглавлен доклад «минерального секретаря», посвященный семидесятилетию событий осени 1917 года.

Революция, действительно, продолжалась, кладя на алтарь новые и новые жертвы.

И среди них оказалась пара тысяч обыкновенных советских людей, затерянных на чужой и враждебной планете…

Часть вторая. КОЛОДЦЫ МРАКА

Пускай огонь коснется нашей кожи,

Пускай вода расправится с огнем,

Кто хочет жить, тот все на свете сможет,

И мы с тобой Прорвемся все равно!

Уже который день Октябрьск напоминал, нет, не муравейник и не улей, а скорее уж всполошившуюся колонию воинственных сусликов. Все вертелось в нервном круговороте…

Сновали солдаты и офицеры, ополченцы вынимали из сундуков тщательно свернутую и пересыпанную от моли сухой листвой жутко вонючей курумы старую форму.

На стрельбище инструкторы гоняли аборигенов, отрабатывая команды и заставляя их повторять подзабытые приемы обращения с оружием, а вторые номера ручных пулеметов меняли засаленные халаты на песчанку местного производства.

В Академии тоже кипела работа — там спешно писали справки для командования рейдеров насчет краев, куда они идут, торопливо вытаскивали из секретных ящиков рулоны карт на марш и район возможных боевых действий, чтобы быстро, ночами, при свете немногих оставшихся сбереженных ламп перечертить их, снабдив нужными пояснениями и легендами.

Гремели и лязгали вытаскиваемые из оружейных комнат и ящиков оружие и амуниция.

Ругаясь на чем свет стоит, мешая ядреный мат с местными богохульствами, взводные топтались в цитадели у кабинета завбоеприпасами, прапорщика Лунева, стараясь выцарапать из него драгоценные цинки калибров 7,62, 14,5, и 9-мм — пистолетных и пулеметных.

Со складов вещевого довольствия у другого прапорщика, Довбняка, вытаскивали кожаные и брезентовые разгрузки местной и земной работы, фартуки и куртки, защищающие от стрел, кобуры и чехлы, плащ-палатки — и тоже без брани не обходилось.

Громко взрыкивали гоняемые на холостых оборотах движки машин в автобронепарке.

Кряхтя, земляне вместе с помощниками из местных стаскивали машины, мирно стоящие на дубовых брусьях в боксах, поднимали домкратами, печально созерцая треснувшие покрышки, подкрашивая пятнышки ржавчины на броне и с горькими вздохами устанавливая еще живые аккумуляторы.

С машинами был самый больной вопрос, ведь от них зависел не просто успех экспедиции, а сама жизнь бойцов. Особо позаботились о буксирных тросах, которые смазали последним тавотом и старательно проверили, нет ли переломов проволоки. Потому как если что, то машину придется тащить до самого дома: республика не слишком богата, чтобы разбрасываться техникой.

До глубокой ночи горел свет в лабораториях. Химики подбирали состав топливной смеси (особо для дизелей, особо для бензиновых моторов), мешая скипидар со спиртом и маслом, добавляя по капле или ведру сваренное магами и шаманами гнусно пахнущее варево. Как оно работало, не знали не только химики, но и сами шаманы. Однако ж оно работало, и горючее получалось относительно неплохим.

Правда, заведующие ГСМ — сержант Логинов и прапорщик Махмудов все равно ходили хмурые и злые. По приказу Макеева рейдгруппа должна была взять полуторакратный запас топлива — две трети всего, что накопили они тяжким трудом за прошедшие годы.