Эта свирепая Ева - Николай Шагурин

- Скажу вам откровенно, - признался он, вздохнув, - хочется мне вам помочь. Да ведь я сам здесь фактически на положении узника. Порядки тут крутые, казарменные, хуже - тюремные. Когда я завербовался на станцию, то подписал обязательство никому и никогда не сообщать о существовании станции и о всем, что здесь увижу.

- Но вы-то сами как сюда попали?

Рузе махнул рукой.

- Это такая история с географией... Все в погоне за теми же самыми деньгами. Плата, правда, большая, но что в ней? Деньги здесь стоят не больше бумаги, на которой напечатаны.

- Откуда вы так хорошо знаете русский язык? - поинтересовался Андрис.

Рузе покосился на дверь и, нагнувшись, прошептал:

- Русский я, понимаете? Никакой не Мишель Рузе. Это имя я принял, когда попал в лагеря для перемещенных лиц. Звать меня Михаил, фамилия - Козлов. С Волги я...

Он осекся. Дверь распахнулась, и раздался жесткий, повелительный окрик:

- Шлафен, шлафен! Рюкцуг!*

На пол швырнули свернутый матрац и постельные принадлежности. Дверь захлопнулась.

- Я освобожу вам койку, - сказал Андрис, собираясь встать.

- Нет, нет, - засуетился Мишель, принимаясь раскладывать матрац. - Лежите. Ведь вы у нас гость, - прибавил он с кривой усмешкой. - Я тороплюсь, видите: через пять минут выключат свет. После двенадцати разговоры категорически воспрещены. Будем спать - утро вечера мудренее.

* * *

- Ауфштиг! *

Тот же казарменный, лающий голос заставил Андриса вскочить, выла сирена. Андрису показалось, что он только несколько минут назад свалился в черный провал сна, но часы показывали уже пять.

Около койки стояли Рузе и здоровенный верзила в такой же зеленовато-голубой полуформенной курточке и в шортах. На подпоясывающем его солдатском ремне справа, под рукой, висела кобура с пистолетом, так, как это было принято когда-то у эсэсовцев. В руках верзила держал пакет.

- Одевайтесь, - сказал Рузе, кивая на вещи Андриса, сложенные на табурете. - Мне приказано доставить вас на материк, - добавил он официальным тоном.

Андрис быстро натянул рубаху и брюки. "Меня или нас обоих, дружище? - мелькнуло в голове. - Вот этот цербер открывает дверь, а куда она ведет? Может быть к самому черту в лапы? Андрис Лепет, держи ухо востро!"

...Они шли по длинному, глухому коридору, поднимались по узкой металлической лесенке, миновали какие-то переходы, поднимались опять, немец все время бормотал: шнелль, шнелль *- и Андриса все время не оставляло ощущение, будто за ними следят невидимые глаза. Наконец конвоир остановился у полукруглой двери, сказал: тут!

Повинуясь движению рычага, дверь открылась, и они оказались в камере, где на небольшом возвышении стоял глиссер не виданной Андрисом конструкции. Верхнюю часть его длинного, дельфинообразного корпуса покрывал колпак из прозрачного пластика, а на борту готическим шрифтом было выведено: "Нифльгейм-1".

Судно было обращено носом к двухстворчатым герметическим дверям, к ним вел рольганг*.

Немец снял трубку настенного телефона, пролаял что-то. Тотчас послышался глухой шум воды; когда пол дрогнул и камера начала подниматься, Андрис сообразил, что это откачивают воду из балластных цистерн.

Нажатие кнопки. Створки двери откатились направо и налево, и перед Андрисом открылся океанский простор, позлащенный утренним солнцем. Он глубоко вдохнул теплый соленый воздух, и сердце дрогнуло и сжалось: свобода ли это?

Рузе нажал рукоятку в носовой части глиссера, пластиковый колпак раздвоился, как скорлупа ореха, и половинки его, щелкнув, ушли в боковые пазы. Он полез в глиссер, потом оттуда раздалось:

- Берейтшафт!*

- Фарен!* - деловито сказал немец, пуская рольганг. Глиссер пополз вниз и сел на воду.

- Давайте, Лепет! - крикнул Рузе, указывая ему место рядом с собой, у щита управления. Последним влез немец и развалился на корме.

"Нифльгейм-1" с ревом рванулся вперед. Андрис обернулся и увидел, как сомкнулись створки в круглом куполе станции, как зубурлила вода вокруг него... Потом океан со вздохом принял загадочное сооружение в свое лоно и только небольшая воронка еще несколько секунд вертелась на том месте, куда, как мираж, ушла морская тайна.

Ветер свистел над головами Андриса и его спутников.

- Игрушка! - прокричал Рузе в ухо пленника. - В Филадельфии заказывали по особым чертежам. Скорость - фантастическая. Может погружаться и идти на небольшой глубине несколько часов. И заметьте: это не какое-нибудь безобидное спортивное суденышко, у него на вооружении новейшие реактивные торпеды-молнии, способные отправить ко дну крупный военный корабль.

- Вижу и удивляюсь, - отозвался Андрис. - Оказывается, в этом "тихом" океане водятся и такие аллигаторы...

Пронзительный вой моторов постепенно стих, хотя скорость, видимо, не уменьшалась, а увеличивалась. Андрис, приподнявшись, попытался выглянуть за щиток и тотчас, словно ударом могучей ладони в лицо, был отброшен обратно в кресло. Теперь судно совсем вышло из воды и, выпустив подводные крылья, неслось, еле касаясь поверхности: где-то в глубине корпуса глухо ворчали сверхмощные двигатели.

- Вы обратили внимание на название? - спросил Рузе. "Нифльгейм" - ведь это из древненемецкого эпоса взято: таинственная подводная страна нифлунгов или нибелунгов, злобных карликов, стерегущих скрытое сокровище. Вполне во вкусе нацистов, любителей подобной старонемецкой бутафории. Только совсем не бутафория это, ox! - не бутафория...

- Вы-то как сюда попали, Мишель? - спросил Андрис.

Рузе-Козлов помолчал.

- Длинная и очень грустная история, - сказал он с привычной, характерно-горькой усмешкой, которая сама уже говорила многое. - Я родом из Сормова, сборщиком работал там на судостроительном заводе. Ну, началась война, мобилизовали меня, и попал я в авиационное училище. Потом - фронт. В одном из первых воздушных боев сбили меня под Орлом. Лагерь для военнопленных. Бежал. Поймали меня и попал я во второй лагерь-еще хуже. Опять бежал. Снова поймали и водворили в третий лагерь - совсем уж какой-то девятый круг дантова ада. И тут, скажу вам правду, не выдержал режима я, смалодушничал и оказался во власовском формировании. До фронта дело не дошло, долго болел. А тут и войне конец. И снова оказался я в лагере, на этот раз - для перемещенных лиц. И снова побоялся ответ перед Родиной держать и очутился за океаном, в специальной школе, сами догадываетесь, какой. Когда раскусил, что это такое - удрал. И пошло носить меня по белу свету...

Перед Андрисом развертывался крестный путь эмигранта, человека без родины. Бродяжничество по Штатам, полуголодное существование. Какая-то уголовщина, тюрьма. Венесуэла - воздушный извозчик на летающих гробах захудалой авиагрузовой компании. Старатель, потом охранник на алмазной каторге...